Испуг

Нет, не хихикала. Но зато как-то ловко и умело отворачивала лицо, зрачков не углядеть.

– Молодец! Классно выглядишь! – похвалила Алена и вдруг, засмеявшись, тоже подхватилась: – Приму-ка и я свежей струи!

А я всё недоумевал: где же оно, если не на Даше… и если в ванной комнате я тоже ничего не нашел?

Сестра Алена, направляясь душ, словно бы на меня наткнулась. Только-только вроде заметила… И спросила с улыбкой – а это, мол, кто такой? И откуда? – на что я, неожиданно для себя, этак по-домашнему ворчнул в ее сторону. Глухо, но ворчнул:

– Птичка.

Ничуть не меняясь, с той же улыбкой на красивом лице она переспросила Дашу:

– Откуда этот старый филин?

2

– Ты почему вырубился – почему смолк, дед? Ты же влюбленный… Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. – И засмеялась. – Или ты уже не помнишь?

– Я помню.

Машина шла быстро, лихо.

– А хотел бы ты быть… м-м… м-м… сутенером, дед?

Я тоже засмеялся:

– Конечно.

– Трахался бы вволю. С любой и разной… И денег бы внавал, а?

– Деньги бы не помешали.

Ей нравился такой треп. (Эти их нынешние, девичьи, манеры!)

– Молодец, дед… Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать…

Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах – машина рычала, мы прыгали и скакали… А Даша, знай, наращивала скорость.

– Что там? – Я напрягся.

– Не бойсь, не бойсь!

Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол… И сразу под колесами… Два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.

– Держись, дед, – если уж сел!

Она еще и засмеялась:

– А тебя дрючили в зад?

Я даже крякнул:

– Бог миловал.

Она еще заливистее. Ну, смех! Смех ее разбирает:

– Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?

– Нет.

– Везучий ты.

Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)

– Значит, ничего занятного с тобой не было – а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?

– Как угодно.

– Ты, дед, конечно, мудак… Почему?.. Да это же видно сразу.

Просто болтает. Я особо и не слушал. Это для нее всякие словечки еще горячи, еще обжигают.

– Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?

– Не. Я отсталый.

– Ну да, я слышала: у тебя всё только лунная ночь… Луна, луна!..

При этом Даша все прибавляла по колдобам. Тряска доставала меня куда больше, чем ее треп. Желудок взмывал вверх. И урчал… Я тихо молил – скорей бы шоссе.

– А зачем в постели луна, дед?

Я не ответил. Она засмеялась:

– Де-еед! Зачем?.. Зачем луна, спрашиваю.

– С луной легче.

– Почему?

– Не знаю… Я отсталый. Я, Даша, дремучий. Я где-то на уровне дедушки Фрейда.

– Это как?

Она чуть тормознула. И переспросила:

– При чем здесь Фрейд?

– Ну-у, это… Это – чтоб лунный свет… Чтобы постель. И чтобы все красиво. – Я вдруг засмеялся. – Это чтобы в постели ты не показалась мне моей дочкой.

– Дочкой?

– Ну да.

– Только и всего!.. Фи! Над твоим Фрейдом скоро будут смеяться.

– Почему?

– Груб… В новом веке над ним будут потешаться. По полной программе!.. Как мы потешаемся, когда лечат кровопусканием.

Какие, однако, мы умные!..

Конечно, я мог ощетиниться. Так запросто, меня мудаком… Болтунья! Но с другой стороны…

– Держись крепче… Сейчас тряхнет!

Но с другой стороны, кем я вижусь ей после моей ночной лунной атаки?

– Как теперь, дед, дорога – нормалёк?

С таким трудом мы (мое поколение) пробились в свободу языка. С таким скрежетом!.. С таким запозданием… А ей – нормалёк. А ей – всё задаром… да она же наследует нам! – вдруг дошло до меня.

Но на колдобах ей бы лучше не газовать.

В каких-то ста метрах от шоссе заминка – объезд из-за ремонта. Резко рванув руль влево (меня опять бросило), Даша рассказывает анекдот о Чапаеве – о том, как знаменитый Василий Иваныч написал наконец свои мемуары. Воспоминания о войне. Первая фраза далась рубаке с трудом: «Я вскочил на коня, пришпорил и отправился в штаб дивизии, не зная зачем…»

Я помнил анекдот, но смолчал. Иногда интересно сначала услышать хохот рассказчика. Вдруг вырвавшийся его собственный смех.

– Книга, дед, триста страниц. Представляешь! Триста!.. А последняя фраза в этой его книге такая: «И вот я приехал в штаб дивизии».

– И всё?

– И всё.

– А о чем же книга?

– А там на каждой странице – всюду – повторяется в каждой строчке одно и то же коротенькое слово: «Цок-цок. Цок-цок. Цок-цок…» Это Чапаев всё едет и едет.

Я дождался – Даша выдала сама себе счастливый смешок.

Я спросил:

– И все триста страниц «цок-цок…»?

– Все триста.

– Понятно.

– Мог бы и засмеяться, дед.

Мог бы. Но рябило в глазах… Пятна мелькающей земли! Асфальт!.. Когда в мчащейся машине вдруг (ни с того ни с сего) вспомнишь о самом себе, то даже не сразу понимаешь, кто ты?.. где ты?.. почему ты здесь?.. В этом освобождении от «я», должно быть, и припрятано самое нехитрое счастье. Знай мчи вперед!.. Я ведь тоже мчал без цели – ехал в штаб дивизии, не зная зачем. Цок-цок.

Как я оказался в машине?.. Поначалу, когда у них на даче сестра Алена небрежно спросила о «старом филине», я смалодушничал. Я смолчал. Я же – в гостях. Гость! Пил чай с жасмином!.. Откуда этот старый филин? – а я смолчал. Я блестяще смолчал. Ни словца.

Но затем бочком-бочком я с их богатенькой дачи отвалил. Ушел. (Не снес, мол, обиды.) Вышел, выбрался поскорей за их красивую калитку. На пропыленной дороге… И с кислой мордой обходил машину сзади… Огибал скучавшую машину этой Алены. (Хотелось пнуть.)