Испытание Ричарда Феверела

Ничто так не расслабляет сильного человека, как встречающая его удары пустота.

– Что же мне сделать для этой несчастной женщины? – вскричал Ричард, после того как сражение с невидимым противником довело его до полного изнеможения.

– О Рип! Милый Рип! – взывал он к своему другу. – Я в совершенном смятении. Лучше бы уж мне умереть. Ну, на что я гожусь? Такое ничтожество! Такой эгоист! Я делаю несчастными всех вокруг! Я следую собственным желаниям – я заставляю людей помогать мне их исполнять, а помогают они тем, что неслыханно лгут, да и сам я – тоже. А когда цель достигнута, мне становится стыдно за себя. Сейчас, когда я вижу возможность как-то помочь другому, я натыкаюсь на чьи-то ухмылки… не знаю, в какую сторону податься, как поступить, и… смеюсь над собою дьявольским смехом!

От Риптона требовалось только слушать, больше ничего; но Риптон все же сказал, что другу его совершенно незачем стыдиться того, что он завоевал любовь самой красивой девушки на свете и сделал ее своей женой. Ричард, по обыкновению, воскликнул: «Бедняжка!»

Единоборство свое с пустотой он продолжал до полного изнеможения. На последнее посланное отцу письмо тот ничего не ответил. «Ну что же, – сказал он себе, – я испробовал все, что мог: отец мой не хочет меня выслушать. Остается только одно – вернуться к моей милой, сделать ее счастливой и избавить ее хотя бы от некоторых последствий моего безрассудства».

– Лучше этого ничего не придумать! – в отчаянии вскричал он. Его великое честолюбие должно уместиться под кровлею дома: вместе с котом он будет теперь греться у домашнего очага! Наш герой не понимал, что к этому его побуждает сердце. Ум и сердце жили теперь в нем каждый своею, обособленной друг от друга жизнью.

Миссис Маунт узнала, что друг ее уезжает, что он уже принял решение. Она знала, что едет он к жене. Не собираясь расхолаживать его, она с достоинством сказала:

– Поезжайте. Я вас и так уже задержала. Давайте проведем вместе последний вечер, а там поезжайте – может быть, мы больше вообще не увидимся, если вы этого хотите. Если же нет, то мы когда-нибудь еще и встретимся. Забудьте меня. Я-то вас все равно не забуду. Вы лучший из всех, кого я когда-либо знала, Ричард. Да, это так, клянусь честью! Обещаю вам, что не стану встревать между вами и вашей женой, чтобы не сделать даже на мгновение несчастными ее или вас. Как только смогу, я стану другой, и тогда я буду думать о вас.

Леди Блендиш узнала от Адриена, что Ричард твердо решил вернуться к жене. Мудрый юноша скромно скрыл свою роль во всем этом, сказав:

– Я не мог допустить, чтобы эта несчастная покинутая женщина оставалась и дольше одна.

– Ну, конечно же! Конечно! – воскликнула миссис Дорайя, которой он повторил свое скромное признание. – Бедный мальчик! Я думаю, что это лучшее, что он сейчас может сделать.

Ричард простился с ними и отправился провести свой последний вечер в обществе миссис Маунт. Чаровница встретила его торжественно.

– Узнаете это платье? Нет? Оно было на мне, когда мы познакомились – не тогда, когда я увидела вас впервые. Помнится, я обратила на вас внимание, сэр, прежде чем вы удостоили меня, грешную, своим взглядом. Когда мы встретились в первый раз, мы пили шампанское, и я хочу им же отметить наше расставание. Ну так что же, выпьем, что ли, с вами, дружище?

Настроение у нее было приподнятое. Время от времени в ней снова пробуждался сэр Джулиус. Ричард был подавлен, он только слушал – говорила она.

Миссис Маунт держала лакея. Было уже поздно, когда он накрыл на стол. Ричард счел делом чести сесть за стол и заставить себя что-то съесть. Пить всегда бывает легче – добрая Природа-Мать любит, когда дети ее совершают безрассудства. Лакей действовал старательно: пробки от шампанского вылетали, но все это было мало похоже на ту пальбу, которая раздавалась в Ричмонде.

– Давайте выпьем, Дик, за то, что у нас с вами могло бы быть, – предложила чаровница.

До чего же хороша она была, эта падшая душа!

Он осушил бокал шипучего вина, и сердце его сжалось.

– Вот как! Приуныли, мой мальчик? – вскричала она. – А я вот никогда виду им не подам, что мне худо. Всем нам суждено умереть, но вся штука в том, чтобы держаться до конца, честное слово! Слыхали вы когда о Лоре Фенн? Ох, и хороша была! Красивее, чем ваша покорная слуга, если вы этому способны поверить, – и к тому же незамужем, а потому и распутнее. Однажды она была на охоте. Лошадь сбросила ее, и она угодила прямо на кол. Ей проткнуло левую грудь. Все мужчины столпились вокруг, а один влюбленный в нее юноша, сейчас он заседает в Палате пэров, – мы прозвали его «душкой», так он был мил, – соскочил с лошади, кинулся к ней, упал на колени: «Лора! Лора! Дорогая! – закричал он – скажи мне хоть одно слово!.. Последнее!» Бледная, вся в крови, она повернулась к нему: «Скажете смерти – меня нет дома!» И тут же испустила дух! Вот это значит держаться до конца! Выпьем за пример Лоры Фенн! Да что с вами такое? Подумать только! Услыхав о том, как может умереть женщина, мужчина бледнеет. Налей-ка нам вина, Джон. Как! Оказывается, и ты не лучше!

– Голова у меня что-то закружилась, миледи, – оправдывался Джон. Когда он стал наливать вино, видно было, что руки у него дрожат.

– Не надо было тебе слушать. Пойди-ка выпей коньячку.

Лакей вышел.

– Мой храбрый Дик! Ричард! Ну на что вы похожи!

В лице его не было ни кровинки, он сильно нахмурился.

– Вы что, не выносите даже разговора о крови? Поймите же, речь всего лишь о пропащей женщине. Приходский священник не отказался похоронить ее по всем правилам. Мы ведь тоже христианки! Ура! – Прокричав это, она расхохоталась. Окружавшее ее мрачное сияние походило на огни преисподней.

– Выпейте же за меня, Дик! Выпейте и придите в себя. Что тут такого? Всем нам суждено умереть – хорошим и плохим. Пеплу пепел, праху прах [146] , а живым губам вино! Почти что стихи. «Нет, унывать нам не дано, пока не допито вино!» Неплохо, не правда ли? Может, только чуточку грубовато, ну и что! По-вашему, я ужасна?

– Вина мне! – вскричал Ричард. Он выпил два бокала, один за другим, и огляделся вокруг. Не в аду ли он, не слышит ли он сейчас вопли погибшей души?

146

Слова из молитвы, произносимой священником при закапывании гроба.

– Отлично сказано! И отлично сделано, мой славный Дик! Теперь мы с вами товарищи. «Мечталось ей, чтоб для нее господь такого создал». Ах, Дик! Дик! Слишком поздно уже! Слишком поздно! – Голос ее звучал нежно. Ее сощуренные глаза сверкали.

– Видите? – она показала ему маленький, усыпанный драгоценными камнями якорь у себя на груди, обвитый шнурком из волос. Это был его подарок.

– А вы знаете, когда я выкрала у вас эту прядь волос? Какой вы непонятливый, Дик! Вы подарили мне якорь без троса. Взгляните-ка!

Она вскочила из-за стола и кинулась на диван.

– Собственных волос не узнаете! Я бы свой волосок узнала среди миллиона чужих.

В то время как он глядел на эти волосы свои на груди у Далилы, он чувствовал, что силы его убывают.

– А вы ничего и не знали? Да вы и сейчас-то их не очень узнаете! Чего только женщина не могла бы у вас украсть! Но вы не тщеславны, Дик, и это вас хранит. Вы настоящее чудо, Дик; мужчина, лишенный тщеславия! Садитесь сюда вот. – Она свернулась калачиком, чтобы дать ему сесть рядом с ней на диване. – Давайте же поговорим с вами как друзья, которые расстаются, чтобы больше не встретиться. Вы увидали корабль, на борту которого вспыхнула лихорадка, и, не испугавшись, причалили к нему, и стоите с ним рядом. Как видите, лихорадка эта не заразительна. Пусть же наши слезы льются одним потоком. Ха-ха! Один мужчина как-то сказал мне эти слова. Этому лицемеру хотелось заразиться лихорадкой, но он был слишком для этого стар. Сколько вам лет, Дик?