Испытание. По зову сердца

— Дедушка, что же будет с нами? — сквозь полумрак смотрели на Гребенюка доверчивые глаза Дуси. Повернули головы к нему Юра и Ваня.

Ивану Фомичу стало не по себе, его даже охватил нервный озноб:

— Эх, если б я знал, милая, то я соломку бы подстелил.

— Соломку? — повторила Дуся. — А вы там сказали, что «будем думать, как вас спасти».

— Да, да, будем думать, — еле сдерживая зубную дрожь, ответил Фомич. — Так что подвигайтесь поближе и давайте думать вместе. Только одно условие — говорить тихо-тихо, чтоб никто не услышал. Перво-наперво чего мы хотим? Пять минут на размышление. Думайте!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вот уже вторая неделя, как на фронте дивизии, да и у соседей, затишье.

Даже генерал Мерцель, видимо, выдохся и перестал штурмовать полк Карпова и долбить несчастную башню МТФ, что высилась перед ним. Лишь иногда, для острастки, накроет минами какую-нибудь площадь, и снова тишина. Солдатам эта тишина была в диковинку, и они ради озорства дразнили гитлеровцев: высунут на бруствер какую-нибудь завалявшуюся каску и посматривают из окопа, как она подпрыгивает от каждой снайперской пули врага. Некоторые солдаты до того наспециализировались, что по пробоинам почти без ошибки устанавливали направление полета пули, а по нему и самого снайпера.

В такое затишье Якова Ивановича захватывала гнетущая тревога о семье.

Вот и сегодня, несмотря на то, что лег спать под утро и был уставшим, долго не мог заснуть. Из головы не выходили Вера, Юра. Усиливалось все это тем, что уже не было больше сил скрывать от жены правду о дочери.

С этими думами и заснул тревожным сном. Но на рассвете его поднял зуммер телефона.

— Кому это в такую рань не спится? — Яков Иванович взял трубку и, узнав Карпова, в шутку ему сказал: — Что это вы, 37-й, полуночничаете? Сам, дорогой, не спишь и другим спать не даешь. — Но тревожный голос Карпова сразу же насторожил Якова Ивановича, и он, пододвинув поближе к себе карту, стал карандашом отмечать точки и адъютанту приказал вызвать к нему начштаба и всех начальников служб.

— Товарищ Кузьмин (так условно именовался командир корпуса), докладывает Иванов (так назывался Железнов). Против стыка с Гришиным (с соседом слева) в районе Урочища и болота со стороны противника движется большая масса народа с белыми флагами. Немцев не наблюдаем. Все в цивильном. Среди них много женщин и детей.

К концу разговора все вызванные собрались.

Это необычное явление мгновенно долетело до командарма и до командующего фронтом. И только Железнов сказал собравшимся несколько слов, как позвонил командарм, а через полчаса и командующий фронтом.

— Товарищ Иванов, вас вызывает «Гигант». — В трубке звучал голос Тоси.

— Товарищи, тише! — шикнул на своих офицеров комдив. — На проводе генерал Соколовский.

Попервоначалу комфронта говорил все то же, что и командарм, а в заключение добавил:

— Сегодня же постараемся вас освободить от этой массы людей. Для этого я направляю к вам представителей тыла и медуправления. — И предупредил: — Смотрите, как бы фон Мерцель вас не обманул и за спиной этих людей не спрятал свои батальоны. Такое в гражданскую войну я не раз испытал. Так же будьте бдительны и к цивильным. Их разведка обязательно сунет под видом крестьян свою агентуру.

— Понял. Все будет выполнено.

— Всего хорошего! Информируйте меня лично через каждый час.

Генерал Железнов сообщил собравшимся все то, что говорил командующий фронтом. После обратился к капитану Сергиевскому:

— Возьмите себе в помощь НО-4 со всем его штатом. Если надо, привлеките для этого всех писарей штадива и перепишите всех перешедших, в том числе и грудных ребят, по фамилии, имени, отчеству, возрасту, запишите их последнее место жительства. Все! Действуйте! А я поехал на НП подполковника Карпова, — и он хлопнул в ладоши: — Коротков! Машину!

Подгоняя Польщикова, Яков Иванович всматривался вдаль, полагая встретить бегущих навстречу вырвавшихся из фашистской неволи людей. Но, добравшись до самого НП, никого не встретил.

— В чем дело? — протягивая руку Карпову, поинтересовался Железнов.

— Идут. — Карпов показал на стереотрубу, будто бы она могла все рассказать. — Не идут, а топчутся.

— Топчутся? — Яков Иванович опустился на козлик рядом с наблюдателем и приложился к окулярам стереотрубы.

Там, примерно на середине ничейной полосы, чуть заметно ползла громадная людская туча. Казалось, что они не двигались, а, гомоня и бурля, медленно переливались, выпихивая друг друга вперед.

«Что бы все это значило? Ведь к своим идут, так чего же бояться-то?»

— Сзади их фрицев нет?

— Только что говорил с наблюдателями. — Карпов тряс трубкой. — Доложили: «Ни одного солдата».

— Странно... — И, не отрываясь от стереотрубы, Яков Иванович продолжал: — Мне кажется, Петро Семенович, что они боятся, как бы не погибнуть на наших минных заграждениях.

— Бояться им нечего. Проходы ясно обозначены белыми флажками.

— Это хорошо. Но все же вышли к ним навстречу своих людей, и пусть они проведут их через эти проходы.

Не прошло и четверти часа, как на бруствер выползли солдаты и, размахивая белым флагом, каждый громко кричал в раструб:

— Не бойтесь! Идите смело на меня! На моем пути мин нет!

Лавина зашумела и забурлила активнее, однако смелости не проявляла.

Тут вскочил рослый сапер — им оказался Щукин — и во все горло заорал:

— Что ж вы? Идите! Не бойтесь! Я вас проведу! — И, держа флаг над головой, пошел навстречу лавине. Его примеру последовали и другие саперы.

Из этой пестрой толпы вырвался один, другой, за ними ребята, за ребятами женщины, а следом за ними ринулись и остальные.

* * *

Яков Иванович возвратился к себе на НП в конце дня, когда сизая дымка сумерек уже застилала отогретую за день землю, а в безоблачном небе замерцали звезды. Но он не замечал ни чистого неба, ни странной для фронта тишины. Все это затуманили, заглушили только что услышанные стенания спасшихся от страшного кошмара людей. И теперь еще звучали в ушах Железнова жалобные голоса детей: «Мама, есть хочу», «Дядечка, дай хлеба»... И особенно голос мальчугана, все еще дрожавшего от пережитого: «Мама, а это наш дядя?»

— Ваш, мальчик, ваш. Сынка ищу я. Не бойся, тут все наши, — поспешил тогда его успокоить Яков Иванович. Перед глазами возникла стоящая на коленях Ирина Сергеевна перед одинокой белокурой девочкой. Готовая разрыдаться, она дрожащими губами спрашивала:

— А ты подумай хорошенько, припомни — может быть, раньше тебя звали Дусей?

— Не. Меня всегда звали Маша. Машка-затеряшка, — улыбнулась девочка.

— Боже мой, Яков Иванович, — вздох страдания вырвался из груди Ирины Сергеевны, — как две капли воды похожа на Дусю... А где же твои родители? — она все еще не отпускала из объятий девочку.