Испытание. По зову сердца

— Довольно болтать-то!.. Садитесь обедать!.. — окликнул их вышедший из избы Лука Лукич.

В сенях они сели на чурбаки за перевернутую вверх дном бочку, служившую столом. Лука Лукич сунул в руки Юры ложку, но есть мальчику не хотелось, его не покидали тревожные мысли. Он думал о том, как же бойцы пойдут по битому льду.

— Да ешь ты скорей! — прикрикнул на Юру Гребенюк и деревянной ложкой стукнул его по лбу. — На подводах доски всем обозом к берегу возить будем!..

Уже стемнело, когда подводы подвезли к Истринскому водохранилищу доски. Кругом гудело, трещало и грохотало. Из-за высокого холма, черной стеной поднявшегося на берегу, вспыхивали бледные зарницы ракет, а из-за его гребня, словно из-за черной тучи, метеорами вылетали трассирующие пули и, светясь зеленоватыми огоньками, неслись туда, где полыхало зарево, где зенитчики огнем своих орудий обороняли Москву от рвавшихся к ней бомбардировщиков врага.

Юра впервые оказался так близко к переднему краю. Как ни старался он держаться по-боевому, его зубы звонко выстукивали дробь. «А как же бойцы там под огнем идут?..» — уговаривал он себя. В это время над вершиной холма вспыхнул разрыв шрапнели, и Юра неожиданно для себя бухнулся на землю.

— Ты чего, Рыжик? — спросил Гребенюк.

— Страшно! — стуча зубами, ответил Юра.

— Знамо дело, сынок, — передовая! — Гребенюк потрепал Юру за плечи и побежал к своему Буланому, который потянулся за передней подводой.

Только Гребенюк скрылся в темноте, как невдалеке, выбросив красный язык пламени, разорвалась мина. Сонька шарахнулась в сторону, опрокинув державшего вожжи Юру.

— Держи, сынок, кобылу-то, а то домой удерет! — крикнул Гребенюк.

Юра догнал Соньку, схватил ее за узду и размахнулся, намереваясь ударить, но не ударил — кобыла дрожала и фыркала от страха.

— Соня... Сонюшка... — Юра гладил заиндевевшую морду лошади. — Ну что ты, дурочка!.. Это же передовая!..

И дрожащая Сонька, словно понимая, жалась мордой к своему маленькому хозяину.

— Доски привезли! — крикнул кто-то в темноте. — Ко мне! Ребята!..

К возам подбежали бойцы и в момент разгрузили доски.

— Товарищи ездовые, — крикнул тот же голос, — живо назад! И все, что там есть: доски, бревна, столбы — все везите сюда!..

Когда нагруженные подводы снова возвращались к передовой, на повороте их встретил боец, вскочил на передние сани и, указывая ездовому путь, вывел обоз к самому берегу. Он остановил его невдалеке от разваленного дома, откуда стреляли минометы. Юра не мог удержаться, чтобы не посмотреть, что делается там, за стеной этого дома. Он поднялся на ящики и взглянул в щель стены в тот самый момент, когда яркая ракета осветила покореженный лед водохранилища и бегущих по нему бойцов. То здесь, то там вздымались вверх поднятые взрывами столбы льда и воды... Эта картина потрясла Юру. Всем своим детским сердцем он переживал за бойцов, ему хотелось крикнуть им: «Ложись», но из-за угла дома уже доносилась команда: «Приходько! Выводи роту на лед!..»

Потом над ухом Юры кто-то крикнул: «За нашу Родину! Огонь!» И сразу же ахнули минометы. Юра вздрогнул и, свалив ящики, с грохотом скатился прямо на связиста.

— Откуда тебя, чертяга, сдуло? — Связист оттолкнул Юру и сунул ему в руки концы кабеля. — На, крепко держи, смотри не упусти! — и скрылся в темноте.

Юра держал кабель изо всех сил, но вдруг кабель резко дернулся. От неожиданности Юра упал и выпустил его конец.

— Эй, кабель, кабель отдай! — закричал Юра и побежал к водохранилищу, куда, как ему показалось, взметнувшись спиралью, унесся провод. Он добежал до самого берега, но кабель точно в воду канул, а тут еще, как на грех, ни одной ракеты — кругом сплошная тьма, грохот, треск да проклятые светящиеся пули, которые, проносясь над его головой, заставляли прижиматься к земле!..

Вдруг откуда-то снизу раздался отчаянный крик:

— Помогите!..

Не давая себе отчета в том, что он делает, Юра сорвался с места и скатился по крутому берегу прямо ко льду. Если бы не помешала доска на пути, он так бы и въехал на лед. Юра схватил доску и потащил ее к барахтавшемуся в полынье человеку.

— Не ходи, утонешь! — крикнул этот человек.

— Рыжик!.. Рыжик!.. — надрываясь, звал с берега Гребенюк.

Юра сильно толкнул доску вперед и почувствовал, что человек, который был в полынье, ухватился за ее конец. Другой конец доски возле Юры резко подался вверх. Мальчик навалился на него всем телом. В этот момент раздался взрыв, льдина качнулась и стала опускаться под воду. Очутившись в воде, Юра что есть силы закричал:

— Тону! Спасите!..

Что было дальше, Юра уже не помнил. Он пришел в себя только тогда, когда санитары стали раздевать его.

— А где тот, кто тонул? Спасли? — спросил Юра.

— Я здесь, малыш! — отозвался из-за печурки знакомый голос.

Юре хотелось взглянуть на этого человека, но санитар с большими темными усами круто повернул Юру спиной к печке и стал быстро растирать спиртом его спину, потом грудь.

Не дав усатому закончить растирание, другой санитар тут же набросил на Юру нагретую у чугунки рубаху, мгновенно просунул замерзшие маленькие руки в длиннющие рукава, и Юра сразу же почувствовал, как его окутывает приятное тепло.

— Водочки бы ему! — сказал санитар, натягивая на Юру брюки такого же размера, как рубаха.

— Кнута ему, а не водки, — услышал Юра голос деда Гребенюка и увидел, что тот у топки греет для него полушубок.

Не успел Гребенюк укутать мальчика полушубком, как кто-то крепко обхватил Юру за плечи. Это был высокий человек, уже одетый по-боевому, со знаками различия командира батальона на петлицах. И Юра по голосу узнал, что это тот самый комбат, которому он носил обед и которого просил послать его, Юру, на передовую.

— Спасибо, мальчик! Вовек не забуду! — Он крепко прижал Юру к своей груди и попросил стоявшего рядом врача: — Запишите его имя и доложите командиру полка. Он спас меня. Как тебя зовут?

— Юра.

— А фамилия?

Юра замялся и чуть слышно протянул:

— Рыжиков.

Комбат еще раз по-родному обнял Юру, поцеловал и скрылся за спинами переодевавшихся бойцов, тоже искупавшихся в ледяной купели.

— Чего рот-то разинул, иди! — Гребенюк надел на Юру шапку и толкнул его в спину. — А если б утоп? Тогда что? К саням тебя, что ли, привязывать, едят тебя мухи?! Завтра же доложу старшине, пусть тебя в тыл отчисляет...

Гребенюк повел Юру к развалинам дома. В это время снова вспыхнули ракеты, и Юра, оглянувшись в пролом стены, увидел, что наши уже штурмуют дома на другом берегу.

— Дедушка, смотри, они уже на том берегу! — радостно закричал он, но тут же заметил, что здесь возле развалин притаилось много бойцов. — А эти чего здесь остались? Струсили?.. — спросил он.

— Что ты, сынок, да разве можно? Это тяжкое преступление.

— Почему же они не наступают?

— Значит, так надыть. В военном-то деле, как в колхозе, все рассчитано, все разложено и про запас оставлено. На том берегу — это значит передовые части. Они выбили фрицев из той деревушки — как ее, Никулино, что ли. Теперь они будут ее держать, а под их прикрытием и вся дивизия переправится. Ну, а нам с тобой, как говорит старшина, надыть батальон обеспечивать боеприпасами, а там, глядишь, время придет и Луку Лукича с харчами везти...

Гребенюк уложил Юру в розвальни на кошели с сеном и накрыл попонами.

— Дедушка, — Юрин голос под попоной звучал глухо. — А как, если они у того берега провалятся? Ведь пока до них добегут — замерзнут в воде!..

— Что и говорить, все может быть! — вздохнул Гребенюк. — А что же сделаешь, сынок? Война!

Впереди скрипнули полозья, Гребенюк хлопнул по кошелю, сказал:

— Слышь, подводы тронулись! Ну, поехали! — и громко причмокнул.

Буланый дернул и, фыркая, потрусил мелкой рысью. За ним пошла Сонька.