Испытание
Шрифт:
— Предупреждаю: если сгорит хлеб, сгорит вся деревня и ты вместе с ней!
— Я об этом и болею, — сказал Тимофей Петрович. — Урожай от партизан можно спасти. Только пусть господин комендант распорядится…
— Да где я тебе возьму мужиков?
— Мужики-то есть. Только в лагере они. Сами в плен сдались, добровольно. Не захотели с Германией воевать.
Вот я и прошу: отпустите вы их по домам. Я за них поручительство дам. Головой отвечу. С ними я урожай под метелочку уберу!
Просьба нового старосты насторожила фашиста.
— Откуда ты знаешь, кто находится в лагере? Кто тебе сообщил?
— Бабы
— Что-о? Он, кажется, шутит со мной, свинья! — Зуппе вскочил с кресла. — Последний раз спрашиваю: кто тебе сообщил?
— Как перед богом! — Тимофей Петрович перекрестился на портрет Гитлера. — Бабы и старики из деревни каждый день ходят к лагерю. Высматривают через проволоку, нет ли родных. И многие нашли. Кто мужа, кто сына, кто внука. Они мне все хорошо известны, вот я к вам, значит… с просьбой, чтобы хлеб не пропал. А осенью, как уборка кончится, их можно опять в лагерь отправить. Работать они у меня будут знаете как! Потом станут умываться!
Комендант задумался:
— Сколько человек тебе надо?
— Человек двадцать в самый бы раз…
— Достаточно и пятнадцати!
— Данке зеер [3] ,— сказал Тимофей Петрович.
— Слушай мои условия. Пленные передаются только матери, отцу или жене. Коммунисты, евреи и офицеры из лагеря не выпускаются. Мать, отец, жена должны иметь справку, что в их семьях никогда не было коммунистов и никто больше не находится в Красной Армии. Все справки подпишешь лично ты. За обман — расстрел. Понял?
3
Данке зеер — спасибо (немецк).
— Чего понятнее! От меня обмана не будет! Мне коммунисты в Зоричах не нужны. Они меня первого пристукнут!
— Вижу, ты понимаешь, кто твои враги. Завтра принесешь мне список и все справки. Я сам их передам коменданту лагеря. Пленных забирай быстрее.
— Лагерь скоро перейдет в ведение политической полиции, — пояснил переводчик. — Тогда над ним будет другой хозяин…
— Мигом оформлю, господин комендант. Не сомневайтесь, хлеб уберем! Под метелочку!
НОВЫЙ СТАРОСТА
Вечером, когда Александра Ниловна собиралась ложиться спать, к ней заявился Тимофей Петрович. Он остановился на пороге, поздоровался и снял кепку. Не ответив на приветствие, хозяйка уставилась на нового старосту злыми, горящими глазами.
Тимофей Петрович сказал с упреком:
— Не по-русски, Ниловна, гостя на пороге держать.
— Не по-русски? А присказку помнишь: "гостю гость — рознь, иного хоть брось!"
— Эту помню и другую не забыл: "гость — не кость, за дверь не брось!" Так и стоять мне на пороге? Позволь хоть в кухню войти.
— На что тебе мое позволенье? Мы теперь не хозяева в своем дому. Хозяева теперь полицаи да старосты…
— Не сердись, а выслушай. Я к тебе по делу. — Тимофей Петрович сел на табуретку.
— Дела твои с немцами, а не со мной…
— Погоди, Ниловна. Скажу я тебе правду. Кляну себя, что пошел немцам служить. А только, сама понимаешь, назад мне пути
нет…— Каяться пришел? Я не поп, грехов не отпускаю…
— Знаю, словам моим веры нет. Словам не поверят, а доброе дело зачтется. Никогда не поздно доброе дело сделать…
— Заблеял волк овцой!
— Вот что, Ниловна! Задумал я вызволить пятнадцать пленных из лагеря… И нужна мне твоя помощь. Понимаешь?
— Пока не пойму…
— Обещал мне военный комендант отпустить на уборку хлеба пятнадцать пленных. Только надо, чтобы все эти пленные были здешние, из Зоричей. Теперь поняла?
— Нет, не поняла. — Голос ее звучал по-прежнему неприязненно. — То ли ты дурнем стал, то ли мне голову морочишь: нету в лагере наших колхозников…
— Это верно. А только лагерное начальство этого не знает. Фашисты пленных скопом, по головам считают, без фамилий, без имен. Этим и надо воспользоваться. Только без твоей помощи мне не обойтись…
— В таком деле я готова. — Бледные щеки Александры Ниловны порозовели. — В три узла завяжусь, а помогу!
— Тогда слушай. Отбери пятнадцать женщин, надежных, толковых, у которых мужья или сыны в армии. Пусть они идут в лагерь, к коменданту. Скажут, что пришли за своими мужиками. У коменданта к тому времени все нужные бумаги уже будут. Главное, чтобы женщины не подвели, чтобы не испугались.
— Бабы не подведут, не бойся. А как же пленные? Откуда пленный-то узнает, кто есть его жена, как ее звать, фамилия какая?
— Это уже моя забота, Ниловна. Ты делай свое дело, а я свое. Вот и будет ладно!
Александра Ниловна напряженно смотрела на старосту. "К чему он это затеял? — думала она, глядя на исхудавшее, иссеченное морщинами лицо Тимофея Петровича. — Ведь, в случае чего, немцы ему голову оторвут!"
— О нашем разговоре — молчок! — предупредил Тимофей Петрович. — Чтобы никому! Будешь с бабами говорить, обо мне — ни слова! Я своей головой рисковать не хочу. Она у меня одна!
Глаза хозяйки зло вспыхнули. Она заговорила громко и быстро, боясь, чтобы он не перебил ее.
— Я тебя насквозь вижу, двойная твоя душа! Знаю, как ты ловчишь: и нашим и вашим! Победит Красная Армия — ты и начнешь про свои заслуги трезвонить: дескать, я из фашистского лагеря пятнадцать наших воинов спас! И свидетель есть — Александра Полякова. Нет, не о пленных твоя боль, за шкуру свою дрожишь! Чуешь, придет немцам конец, — заставит тебя народ ответ держать. Вот и крутишь! Насквозь тебя вижу! Одного не пойму. Сказать чего?
— Говори! Столько уж наговорила…
— Не то меня удивляет, что ты предателем стал… И не то, что не рассмотрела тебя вовремя советская власть. Не пойму, как у тебя, гада ползучего, сын такой хороший вырос! Вот чего не пойму…
Александра Ниловна ждала, что староста обрушится на нее с руганью. И растерялась, когда в ответ на ее слова Тимофей Петрович счастливо улыбнулся:
— Спасибо тебе, Ниловна, спасибо! Завтра зайду. Потолкуем подробнее, как себя вести бабам у коменданта.
И он ушел, оставив сторожиху в полном недоумении: с каких это пор за обидные слова стали говорить спасибо?
На другое утро, получив от Александры Ниловны список женщин, Тимофей Петрович составил пятнадцать маленьких записочек. Заполнив последнюю, он перечел их: