Испытание

— Глаза бы не смотрели, — сказал комсомолец, — вроде кожу сдирают. Неприятно.

— Приятней, конечно, строить, чем ломать. Так воспитались мы. Но иногда родина может предъявить и другие требования. Так-то, товарищ. Не так давно и я был комсомольцем, когда только-только начинали закладывать первый котлован на площадке завода...

Когда Дубенко прибыл на завод, там уже «вырывали» из фундаментов оборудование и тащили его к выходу. Потом поднимали на грузовики и подвозили к площадке железной дороги. Работали гуртом, на полном мускуле, но лица рабочих осунулись, почернели. После «перекурки» они зло мяли окурки и, затоптав ногами, шли к очередному станку. Рабочие искоса поглядывали на Дубенко, в надежде найти ответ на мучившие их вопросы. Теперь никто не спрашивал, как раньше: «А может, не тронем завода, а может, не дойдет сюда герман?». Эти честные и умные люди, связанные общим принципом жизни, ничего не сказали Дубенко. Вот одна группа подошла к станку, возле которого, ссутулив узкие плечи, стоял Хоменко.

— Осторожней, — сказал тихо Хоменко, — а то молотком по голове. Убью...

— Не убьешь... — сказал без улыбки коренастый токарь-лекальщик с седыми висками.

Лекальщик поплевал на ладони и принялся рубить зубилом запеченный ржавчиной болт крепления. Тихий, уловимый только обостренным слухом специалиста, звук заиграл в станке. Хоменко отстранил плечом лекальщика и закончил его работу. Выбили костыли из бетона и по общей команде принялись подваживать станок.

Включили рубильник. Цех осветился. Лампы, их было немного, горели слабо. На полу, расчерченном белыми линиями, там, где день назад матово поблескивали автоматы, шеппинги, револьверные, фрезерные станки — новое оборудование, детище последней пятилетки, — серели призмы и квадраты бетонных площадок, фундаментов и рваные дыры. Тусклый свет электрических ламп освещал это печальное кладбище. Гулкое эхо сопровождало каждое движение демонтажников.

Крикнул паровоз, зашипел. Отдаленно звякнули тарелки буферов. В цехе появился один из комсомольцев мотоциклистов. Разыскав Дубенко, он передал ему пакет. Платформы пришли. Комсомолец сопровождал их до самого завода.

На погрузке распоряжался Рамодан. Одна из погрузочных бригад рубила ветви акации. Они предназначались для маскировки оборудования. Стучали топоры, с шумом падали ветви. Их волочили к платформам. Акации стояли как бы с отрубленными руками. Рамодана не волновало это. А ведь он сам сажал деревья, и когда, в засушливое лето, они стали подсыхать, Рамодан организовал поливку, спас деревья.

На платформах, между станками, наскоро сбивали из теса шалаши, обшивали толем. Черные конусы торчали из-за зеленых ветвей, как вигвамы кочевников.

— Про Белана знаешь? — спросил Дубенко Рамодана.

— Знаю.

— Как?

— Вижу результаты.

Рамодан указал на платформы, кончавшие погрузку.

— Надо ночью еще сто вагонов погрузить, — сказал Рамодан. — С первым эшелоном даем два вагона муки, сахара, крупы. С остальными тоже по два вагона продовольствия. Сейчас из города звонили. Предлагали забрать двадцать тонн колбасы и сто тонн крупчатки. Ну, куда все будешь девать?...

Мелкий дождь застучал по крыше пакгауза. На небе засверкали бенгальские огоньки от разрывов зенитных снарядов. Отдаленно, тревожно и разноголосо загудел город. Рамодан прошел в конторку, соединился с заводским штабом ПВО. Из города передали сигнал «воздушной тревоги». Завыли сирены. Разрывы приближались. Послышался гул. Все тот же знакомый гул немецких «юнкерсов». Заработали автоматы, установленные на кромке аэродрома. Ках-ках-ках! Ках-ках-ках! Но вот резнули воздух удары дальнобойных. Со свистом понеслись вверх снаряды. Мотор гудел над головой. Погрузка не прекращалась. Рабочие молча втаскивали на платформы станки, покрывали сверху тавотом. Нежные части дополнительно накрывали плотной бумагой.

Сейчас на заводе работали цеха сборки. Кончали отделку четырех самолетов. С неполной нагрузкой работали термитчики, сварщики, заготовщики. Работал прессовый цех и в нем отец Дубенко, старик Петро. Стрельба зениток как бы подгоняла людей. Уже кончили погрузку последних трех платформ, и слесари потащили такелажный пруток для крепления, когда прибежал Хоменко и попросил поднять его станок. Рамодан разрешил, он хотел поддержать дух этого старого рабочего. Распахнулись запасные ворота цеха, блеснул свет. Рабочие выкатили станок из цеха.

— Осторожно со светом! — закричал Рамодан.

Гул неприятельского самолета вырос над головами, в небо побежали пунктиры трассирующих пуль, усиленно закашляла зенитка, моторы потухли, но вслед раздался свист пикирования и несущейся мимо бомбы. Моторы снова ревели.

— Ложись, — раздался чей-то крик.

Огненный столб рванулся кверху, блеснули крыши ангаров сборочного цеха, раздался оглушительный гром и свист осколков. Взрывная волна пронеслась как какое-то тяжелое тело. Свист утих. Последний близкий звук — зазвенело и упало стекло.

Рамодан стоял у телефона.

— Как? жертвы?

— В цехах нет жертв. Вылетели стекла.

— Чорт с ними, со стеклами.

Едкие сернистые запахи принесло ветром. Близко заревели моторы. «Юнкерс» снова над головой. Перед глазами, вверху, промелькнули вспышки выхлопника. Короткая пулеметная очередь. Хоменко поднял руки и встал у станка, как бы прикрывая его своим телом. Когда упали столбики грязи, подброшенные пулями, и бомбардировщик ушел, лекальщик поднялся и ударил Хоменко под бок.

— Вот чудак. Еще бы немного и рассек он тебя на четыре куска говядины... Ложиться надо, а не руками махать. Его этим не напугаешь... Тю, чорт, опять зашел... ложись!

Лекальщик бросился на мокрую землю, но гул моторов пронесся дальше.

— Наши! Ястребки!

Рабочие кричали, подкидывали шапки. Лекальщик поднялся, конфузливо отряхнулся.

— Разве в них разберешься...

— Романченок пошел, — сказал восхищенно Хоменко. — Романченок!

Над городом вставало зарево. Слышались отдаленный гул и взрывы.

ГЛАВА XVII

С заводских подъездных путей были выведены первые четыре эшелона. В каждом составе было погружено продовольствие: мука, печеный хлеб, сахар, консервы, крупа, соленое свиное сало, овощи. В каждом эшелоне Дубенко и Рамодан назначили начальников, комиссаров, а те, в свою очередь, назначили старших вагонов. Начальником первой очереди эвакуации уехал Тургаев.

За городскую черту поезда сопровождал Романченок со своим звеном истребителей. На первой же станции эшелоны застряли на всю ночь. На фронт прогоняли поезда с войсками и боеприпасами. Богдану позвонил Тургаев в четыре часа утра. Станцию бомбили немцы, но особого вреда не принесли. Во втором эшелоне Данилина двух человек ранило. С первой очередью отправилось около четырех тысяч человек вместе с семьями. Дубенко беспокоило, сумеют ли они благополучно выйти из сферы действий неприятельских бомбардировщиков. Он настоятельно потребовал от Тургаева быстрее прогонять поезда. Тургаев успокоил Дубенко своим приятным спокойным баском. Дубенко вполне надеялся на хладнокровного и инициативного Тургаева, но ведь столько непредвиденных случайностей могло встретиться на дороге и, конечно, самое главное — немецкие «юнкерсы», которые пиратствовали и группами и в одиночку.

Клуб завода сейчас был превращен в казармы для рабочих. Здесь находились и семьи, ожидавшие отправки. В зрительном зале, в фойе, во всех помещениях этого большого здания стояли топчаны и дешевые железные кровати. Между кроватями бегали дети, в коридорах женщины зажгли керосинки, хотя питание было налажено в столовой. Женщины готовили манную кашу грудным детям, кипятили молоко. Вечером, когда завывали сирены, матери прихватывали детей, узелки и спускалась в убежище. Все горести и радости, страх и бесстрашие переживались на виду у всех. Люда вышли из своих квартир, и это как-то сблизило всех.