Исс и Старая Земля

Самой большой мечтой Флоресте было создание нового Орфеума вместо расползавшейся старой аудитории, кое-как переделанной под театральные представления. Все деньги, заработанные муммерами, шли в строительный фонд, куда он и сам вкладывал немалые средства.

Неожиданно в восточном океане к югу и востоку от атолла Лютвен, на острове Турбен была раскрыта серия ужасных преступлений. Корни их вели в другие миры, и расследование было поручено Глауену Клаттуку. Скоро он вернулся с доказательствами, что Флоресте, действуя заодно с Намуром и Смонни, имел к этим преступлениям самое непосредственное отношение. Намур тут же покинул Араминту, еще до предъявления обвинений. Смонни оставалась хотя бы временно недосягаемой в Йиптоне, зато Флоресте тут же приговорили к смерти.

Пока Глауена не было, его отец Шард отправился в обычный патрульный рейс, из которого, как ни странно, не вернулся. Никто не слышал ни о какой его болезни и не было найдено никаких следов аварии. Глауен не верил в смерть отца, и Флоресте успел подтвердить ему намеками, что он, в общем-то, прав. Он предложил предоставить Глаену полную информацию об его отце в обмен на гарантию с его стороны о том, что все деньги Флоресте пойдут туда, куда и были предназначены – на сооружение нового Орфеума. На это Глауен согласился, и Флоресте подписал бумагу, по которой все его вклады переходили молодому сотруднику Бюро «Б».

Все деньги Флоресте находились на депозите Банка Мирсеи, в городе Соумджиана неподалеку от мира Соум. По случайному совпадению в том же банке держала свои вклады и Смонни. И у нее имелись все возможности еще до сделки Флоресте с Глауеном перевести все на свой счет, но она не успела сделать этого вовремя, и все деньги после смерти Флоресте перешли к Глауену.

Последним действием приговоренного стало письмо, в котором он изложил все известное ему о Шарде.

Как только Глауен его вскрыл, то в первых же строчках нашел подтверждение тому, что отец его жив. Но где он? И что с ним? Это можно было узнать, только прочтя все письмо.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Солнце село. Глауен Клаттук, мокрый и дрожащий, возвращался с океана и бежал вверх по Ванси-Вей в неверном вечернем свете. Он решил пройти сразу через центральный вход и большую приемную, где, к своему возмущению, обнаружил Спанчетту Клаттук, стоявшую у подножия большой лестницы.

Спанчетта остановилась, готовая произнести нечто критическое в адрес его вида. Сегодня она натянула на свой могучий торс драматическое платье из красно-черной полосатой тафты и черный жилет с серебряными туфельками в придачу. Нитка черного жемчуга обвивала огромный тюрбан, сооруженный из ее жестких волос, и такие же черные жемчуга сверкали в ушах. Спанчетта презрительно оглядела Глауена, затем отвела взгляд и, поджав губы, стала молча подниматься в гостиную.

Глауен же отправился в апартаменты, которые он занимал вместе с отцом, где мгновенно освободился от своих темных одежд, встал под горячий душ и стал переодеваться в сухое. Неожиданно его оторвал от этого занятия звонок телефона.

– Слушаю! – крикнул он.

На экране появилось лицо Бодвина Вука, и спокойный голос произнес:

– Солнце давно село. И ты явно давно прочитал письмо Флоресте. Я ждал, что ты позвонишь сам.

– Я прочитал всего лишь два предложения, – рассмеялся Глауен. – Отец жив – это точно.

– Хорошие новости. Так что же ты замешкался?

– На берегу была заварушка, которая кончилась уже в воде. Я выжил. Кирди утонул.

– Молчи! – стукнул себя по лбу Вук. – Ужасные новости! Он же тоже Вук!

– Во всяком случае, я как раз собирался позвонить вам.

Вук подавил вздох.

– Мы сообщим об этом, но сделаем вид, что ничего не было. Ясно?

– Ясно, сэр.

– В общем-то я не совсем доволен твоим поведением. Этого нападения все-таки следовало ожидать.

– Я и ожидал, сэр, для чего и пошел на берег. Кирди ненавидит океан, и я надеялся, что он не будет особо рыпаться. Но, увы, он умер именно той смертью, которой больше всего и боялся.

– Хм, – крякнул Вук. – У тебя здоровые нервы. А если бы он подстрелил тебя из кустов и пробил бы письмо Флоресте? Что тогда?

– Кирди так бы не сделал. Он хотел посмотреть мне в лицо, прежде чем отправить на тот свет.

– А если бы он изменил своей привычке, ну, хотя бы на этот единственный раз?

– В таком случае, ваш отдел изрядно пострадал бы, – подумав немного, пожал плечами Глауен.

– Хм, – опять крякнул Вук, но присовокупил к этому еще и гримасу. – Народу у меня, конечно, немало, но на такие опустошения я не согласен. – Он откинулся в кресле. – Ну, и хватит об этом. Принеси письмо в контору, и прочитаем его вместе.

– Слушаюсь, сэр.

И Глауен хотел уже выйти из комнаты, как вдруг почему-то, положив пальцы на ручку двери, задержался. Подумав немного, он вернулся и зашел в соседнюю комнату, служившую в качестве кабинета, где сделал копию письма Флоресте. Сложив ее, он положил бумагу в выдвижной ящик стола, а подлинник в карман, после чего и вышел.

Через десять минут Глауен был уже в Бюро «Б» на втором этаже нового агентства, где его тут же принял в своем личном кабинете Бодвин Вук.

Как обычно, Вук восседал в обитом кожей кресле. При входе юноши он протянул ему руку, не вставая.

– Ну, если позволите. – Глауен отдал ему письмо, и Вук махнул, указывая юноше на другое кресло. – Садись.

Глауен повиновался. Вук вытащил письмо из конверта и начало читать вслух, не особенно вдаваясь в экстравагантные особенность стиля Флоресте.

Письмо было несколько излишне дискурсивное, а порой и вовсе скатывалось в объяснения философии самого Флоресте. Он выражал pro forma оправдание своим действиям, но слова его не убеждали, и все письмо в результате представляло собой весьма посредственную попытку самооправдания. «В этом нет вопроса, и я решительно это утверждаю, – писал он. – Я один из очень немногих, кто действительно заслуживает названия сверхчеловека. Таких, как я, воистину единицы! Ко мне неприложимы стандартные мерки общественной морали, они не в состоянии соотноситься с моей сверхсозидательностью. Увы! Но я оказался как рыба в банке, плавающая с другими рыбами, и должен подчиняться их правилам, не то они откусят мне плавники!»

Флоресте признавал, что преданность искусству – и только она – и привела его к нарушению закона. «Я имел великие цели, но попался в ловушку – и вот мои плавники должны быть откушены! Но случись мне снова сделать это, я повторил бы свои действия, но только более тщательно и осторожно! Разумеется, не часто удается снискать похвалы общества тогда, когда человек безмерно вызывающ и попирает все те догмы, что въелись в саму душу этого общества. Хотя в этом отношении общество напоминает огромное, но раболепствующее животное: чем больше ты его бьешь, тем больше оно лижет тебе руки. Но, что говорить, теперь уже поздно рассуждать обо всех этих тонкостях!»