Исследования истерии

Разумеется, появлению истерических симптомов способствуют не только сексуальные аффекты, но и такие аффекты, как испуг, страх и гнев. Об этом свидетельствуют и результаты наших наблюдений. Но хотелось бы лишний раз подчеркнуть, что сексуальный фактор имеет куда большее значение для развития истерии. Возможно, наивные представления наших предшественников, от которых нам досталось в наследство само слово «истерия»[29], были ближе к истине, чем воззрения современных исследователей, готовых выставить сексуальное начало чуть ли не на задворки теории, лишь бы оградить больных от обвинений в безнравственности. Конечно, в целом истерики не испытывают более сильную половую потребность, чем здоровые люди, а степень выраженности половой потребности среди истериков тоже варьируется. Но заболевают они именно из–за этой потребности, а точнее говоря из–за того, что стараются защититься от сексуальных чувств.

Наряду с истерией сексуальной следует упомянуть и об истерии на почве испуга, которая является травматической истерией в узком смысле слова. Формы, которые она может принимать, хорошо изучены и общеизвестны.

Симптомы, возникающие вследствие внушения (чаще всего вследствие самовнушения) у людей, легко поддающихся внушению, залегают, так сказать, на той же глубине, что и симптомы, появление которых обусловлено конверсией возбуждения, вызванного аффектом. Внушаемость, представляющая собой определенное свойство психики, при наличии которого новые представления без труда берут верх над прежними представлениями, по существу, не является характерной особенностью истерии; но именно по ее вине может усугубляться состояние людей, предрасположенных к истерии, поскольку в силу этой особенности нервной системы любое переоцененное представление способно материализоваться. Вместе с тем в соматические симптомы превращаются за счет внушения чаще всего представления аффективные, поэтому и этот процесс можно расценивать как конверсию сопровождающих представление аффектов: испуга или страха. В тех случаях, когда истерия принимает более сложные формы, которые мы и собираемся рассмотреть ниже, процесс конверсии аффекта и процесс внушения протекают аналогичным образом; просто при такой истерии возникают более благоприятные условия для их развития; но сами истерические симптомы, обусловленные психическими факторами, возникают только за счет конверсии или внушения.

Третьей составляющей предрасположенности к истерии, той составляющей, каковая в некоторых случаях примыкает к конверсии и внушению, создавая для них весьма благоприятные условия и позволяя тем самым, так сказать, надстроить одноэтажное здание малой истерии, при которой возникают лишь разрозненные симптомы, взгромоздив над ним ярус комплексной истерии, является склонность к гипноидному состоянию, к самогипнозу. Поначалу человек ненадолго погружается в гипноидное состояние, которое чередуется с состоянием нормальным. По всей видимости, во время пребывания в гипноидном состоянии влияние психики на соматику усиливается точно так же, как во время искусственного сна, вызванного гипнозом, особенно в том случае, если нервная система вообще отличается чрезмерной возбудимостью [102] . Мы не знаем, в какой мере и в каких случаях склонность к самогипнозу обусловлена врожденными особенностями организма. Выше я выдвинул предположение о том, что склонность к самогипнозу может развиться у человека, погруженного в мечты, сопряженные с сильным аффектом. Однако и тут предрасположенность наверняка играет не последнюю роль. Если мое предположение соответствует действительности, то сексуальность и впрямь должна оказывать значительное влияние на развитие истерии, ибо влюбленные, да еще, пожалуй, сиделки, ухаживающие за больными родственниками, больше кого бы то ни было склонны грезить наяву. Кроме того, в момент наивысшего сексуального наслаждения человека переполняют чувства, а сфера его сознательного мышления сужается до предела, так что оргазм сам по себе очень напоминает гипноидное состояние.

102

Казалось бы, ничто не мешает нам отождествить предрасположенность к истерии с врожденной чрезмерной возбудимостью, коль скоро во время искусственного сна под гипнозом тоже наблюдаются идеогенные изменения секреции, появление гиперемии, образование пузырей и т. п. По всей видимости, такого мнения придерживается Мебиус. Но мне кажется, что таким образом можно попасть в замкнутый круг. Насколько я понимаю, все эти чудесные превращения происходят под гипнозом только с истериками. Стало быть, нам пришлось бы признать, что подобное гипнотическое воздействие объясняется истерическими реакциями, а они, в свой черед, обусловлены гипнотическим воздействием. – Прим. автора.

Наиболее отчетливо признаки гипноидного состояния проявляются в момент истерического припадка и на той стадии развития заболевания, которую можно назвать стадией острой истерии и которая, по всей видимости, имеет большое значение для развития комплексной истерии. Зачастую человек на протяжении нескольких месяцев пребывает в сугубо психотическом состоянии, которое вполне можно назвать спутанностью сознания на почве галлюцинаций; но и в том случае, если расстройство не усугубляется до такой степени, на фоне подобного состояния возникают разнообразные истерические феномены, некоторые из которых в дальнейшем становятся стойкими симптомами. У человека, пребывающего в таком состоянии, возникают представления, которые во время бодрствования вызвали защитную реакцию и были вытеснены из сознания (именно они лежат в основе «истерического бреда святых и монахинь, воздержанных женщин и благовоспитанных детей»).

Поскольку подобные состояния довольно часто напоминают настоящие психозы, хотя являются прямым следствием истерии и обусловлены только этим заболеванием, я не могу присоединиться к мнению Мебиуса, который полагает, что «за исключением бреда, связанного с припадком, никакого помешательства на почве самой истерии быть не может» [103] . Довольно часто такое состояние представляет собой именно помешательство; к тому же рецидивы подобных психозов случаются и в дальнейшем, поскольку они, по существу, знаменуют наступление психотической стадии истерического припадка, хотя психотическое состояние, в котором человек пребывает на протяжении нескольких месяцев, припадком не назовешь.

103

Мебиус. Современные представления об истерии. Ежемесячник по вопросам акушерства и гинекологии. 1895, N1, с. 18 [Mobius. Gegenwa rtige Auffassung der Hysterie. Monatsschrift fur Geburtshilfe und Gynako logie, 1895, Bd. I, s. 18]. – Прим. автора.

Как возникает острая истерия? В одном из наиболее изученных случаев (описанном в первой истории болезни) острая истерия развилась из–за того, что у пациентки участились гипноидные приступы; в другом случае острая истерия развилась (на фоне комплексной истерии) после того, как больной перестал принимать морфин. Но в большинстве случаев процесс ее возникновения покрыт мраком, и для того чтобы пролить на него свет, необходимы дополнительные наблюдения.

Стало быть, все вышеописанные формы истерии имеют одну общую черту, которую Мебиус охарактеризовал следующим образом: «Изменение, лежащее в основе истерии, сводится к тому, что истерик на какое–то мгновение или надолго погружается в состояние, напоминающее гипнотический транс».

То обстоятельство, что истерический симптом, возникший на фоне гипноидного состояния, сохраняется во время бодрствования, вполне согласуется с эмпирическими данными о постгипнотическом внушении. А это означает, что комплекс представлений, не допущенных к сознанию, сосуществует с представлениями, которые тянутся чередой в сознании, иными словами, происходит расщепление психики. Скорее всего, расщепление психики может быть обусловлено не только пребыванием в гипноидном состоянии, но также избытком вытесненных из сознания, но не подавленных представлений. Так или иначе вследствие расщепления психики возникает определенная область психической деятельности, порой рудиментарной и связанной с немногими представлениями, порой более или менее сопоставимой с сознательным мышлением. Сведениями об этой психической деятельности мы обязаны прежде всего Бине и Жане. Расщеплением психики завершается процесс развития истерии; выше (в пятой главе) мы показали, что характерные особенности этого заболевания обусловлены именно расщеплением психики. Некая часть психики больного остается гипноидной постоянно, но степень яркости гипноидных представлений меняется, и в случае ослабления сознательного мышления они способны овладеть всем существом человека (вызывая припадки и бред). Это происходит в тот момент, когда сильный аффект нарушает правильную последовательность представлений, возникающих у человека, который испытывает усталость или пребывает в сумеречном состоянии. Из гипноидной психики в сознание вторгаются ничем не мотивированные представления, не имеющие никакого отношения к нормальной связи представлений, там возникают ощущения, способные превратиться в галлюцинации, оттуда поступают нервные импульсы, под воздействием которых совершаются самопроизвольные двигательные акты. Эта гипноидная психика создает благоприятные условия для конверсии аффекта и внушения, поэтому после расщепления психики с такой легкостью начинают возникать истерические симптомы, которые в иных обстоятельствах могли бы развиться только вследствие неоднократного появления сильного аффекта. В отколовшейся части психики и гнездятся те самые бесы, которыми одержимы больные, как полагали со свойственным им простодушием люди, жившие в те стародавние времена, когда умами владели суеверия[30]. Дух, которым одержим больной человек, и впрямь, чужд его сознанию, но не ему самому, ибо принадлежит его собственной душе.

Поскольку мы попытались собрать и свести воедино все, что нам удалось узнать об истерии за последние годы, нас могут упрекнуть в эклектизме, но этот упрек едва ли можно назвать обоснованным. Нам действительно пришлось рассмотреть множество теорий истерии, начиная со старой «рефлекторной теории» и заканчивая теорией «диссоциации личности», но иначе и быть не могло. Свой вклад в изучение истерии внесло столько превосходных исследователей и проницательных мыслителей, что в каждой теории наверняка можно отыскать зерно истины. В будущем все эти разрозненные представления, несомненно, будут сведены воедино в теории, которая откроет нам глаза на истинное положение вещей, ибо нужно совместить все одномерные изображения предмета, увиденного с разных точек зрения, для того чтобы получить его подлинное объемное изображение. Поэтому я не считаю эклектизм недостатком.

Но как мы еще далеки от такого целостного представления об истерии! Какими неровными штрихами намечены контуры, какие неуклюжие оговорки помогают нам заполнить пробелы или, скорее, залатать прорехи. Утешаешь себя лишь мыслью о том, что недостаток этот коренится в самой природе физиологических теорий, с помощью которых мы пытаемся осмыслить сложные психические процессы. О них можно сказать то же самое, что Тезей из комедии «Сон в летнюю ночь» говорит о трагедиях: «Даже самая лучшая из них – всего лишь игра теней»[31]. Но даже самая худшая из них не лишена смысла, если автор старается в точности воспроизвести узоры теней, которые отбрасывают на стену предметы неведомые, но сущие. Вот тогда мы можем надеяться на то, что наш рисунок хотя бы в чем–то верен натуре.

Примечания

[1] ...не согласны с Мебиусом... – Брейер приводит выдержку из статьи Мебиуса «О понятии истерии» (Ubег den Begriff der Hysterie, 1888) (СП.).

[2] ...я присоединяюсь к мнению Мейнерта... – Мейнерт, Теодор Герман (1833–1892) – австрийский невролог и психиатр, основатель научной школы, автор трудов по вопросам строения и функций головного и спинного мозга (1865, 1869). Мейнерт полагал, что психика человека обусловлена деятельностью переднего мозга, а между корой больших полушарий и подкорковыми образованиями существует взаимосвязь. Ведущую роль он отводил коре больших полушарий, приписывая подкорковым образованиям функцию первоначальной обработки психических процессов. Многие расстройства психической деятельности, по его мнению, являются результатом нарушения обменных процессов, протекающих в мозговых центрах. Мейнерт описал галлюцинаторный психоз, впоследствии получивший название «аменция Мейнерта», и оказал влияние на многих австрийских неврологов и психиатров, в том числе на Фрейда, который с 1882 года проходил стажировку под началом Мейнерта в возглавляемой им второй психиатрической клинике при главной больнице в Вене. В письме, адресованном в 1883 году своей невесте Марте Бернайс, Фрейд отмечает, что Мейнерт «вдохновляет больше, чем толпа друзей» и характеризует Мейнерта как ученого, «чьи труды и личность увлекали» его «в студенческие годы». (Из письма Марте Бернайс от 21 июня 1883 г. Gesammelte Werke, Bd. 14, S. 35.) (СП.)

[3] ...головная боль может возникнуть из–за ... изменений... в околоносовых пазухах... – По всей видимости, Брейер намекает на теорию Вильгельма Флисса, который полагал, что нос на физиологическом уровне связан с половыми органами, и в статье 1893 года «Невроз назального рефлекса» утверждал, что открыл расстройство под таким названием (Die nasale Reflexneurose, 1893b). В статье, озаглавленной «Связь между носом и женскими половыми органами» (Die Beziehung zwischen Nase und weiblichen Geschlechtsorganen, 1897a), он высказал предположение о том, что на состояние носа влияет «аномальное сексуальное удовлетворение», вызывающее воспаление на определенных участках носовой раковины, которое, в свой черед, сказывается на состоянии всего организма и может стать причиной появления желудочных болей, недомоганий в период менструаций, а также маточных кровотечений (СП.).