Истинная история Дюны

Таким образом, когда двести с лишним лет спустя на Дюну, Атридесов и спайсовые приключения вспыхнула мода, авторы всевозможных бестселлеров, теле– и киносериалов оказались в весьма затруднительном положении – никакой, даже пресловутой официальной версии происшествий десятых годов у них не было. На Дюну они не полетели – далеко, в архивы не пошли – вероятно, просто не знали, где это находится, но духом не пали и бодро взялись за дело. На основе каких-то заметок и докладов, бог знает чьих воспоминаний («Вот, помню, однажды дедушка рассказывал…») и добавленных по ходу дела собственных изобретений, выбросив из истории десять с лишним лет, сюжет кое-как довели до фантастической гибели императора – эпизода маловразумительного, зато с патетическим налетом. Но после двадцать первого года, когда на Дюне был введен протекторат, а романтическая эпоха спайсовых войн и экспедиций безнадежно отошла в прошлое, нашим сочинителям пришлось уж и совсем туго. Писать стало не о чем, но кому же хочется расставаться с любимыми героями и гонорарами? От истории откровенно отмахнулись, вновь заскрипели перья, и пошло-поехало уже нечто невообразимое. Перво-наперво наши сценаристы перетряхнули мешок со старыми трюками, и на Дюне вновь неожиданно появился бессменный злодей барон Харконнен, а леди Джессика вдруг снова стала агентом Бене Гессерит. Дальше еще занятнее. Император Муад’Диб, оказывается, вовсе не умер, а превратился в загадочного Пустынного Проповедника, который взялся громить и клеймить фрименов за отступничество от традиций и даже устроил скандал родной сестре прямо посреди храмовой площади. А в Алие, как в шварцевском короле из «Обыкновенного чуда», вдруг проснулся дедушка с материнской стороны, и давай куролесить. Поселившись в ее мозгу, он стращает бедняжку головной болью, она его в ответ – аспирином, но в итоге душевные силы ей изменяют, и она выбрасывается в окно. Правда, там бронированное стекло, но не беда, это стекло разбивает для нее племянник, Лето Второй, сын Муад’Диба, своей могучей рукой, покрытой оболочкой из песчаных форелей, которые особыми ресничками проросли Лето насквозь, отчего тот приобрел небывалую силу, безудержно заскакал с дюны на дюну, начал все крушить и почти что летать. Кончилось это, однако, плохо, потому что через четыре тысячи лет он сам превратился в Шай-Хулуда, громадного песчаного червя. Тем временем на Дюну валом повалили клоны-гхолы покойного Дункана Айдахо, и Лето Второй, червь-император, давил их своей тушей, спрыгивая со специальной тележки. А Гарни Холлек… и так далее, в духе тех исторических комментариев, что Гек Финн некогда излагал одному простодушному негру.

Бессмысленно в подобной ситуации объяснять и доказывать, что леди Джессика никогда не возвращалась на Дюну с Каладана, что Гарни Холлека к тому времени давно не было в живых, что Пустынный Проповедник – это конкретный человек с конкретной биографией, не имеющий никакого отношения к покойному императору, что все истории о детях Муад’Диба – более чем сомнительный и ничем не подтвержденный миф… Бессмысленно, поскольку это болезненное нагромождение нелепостей, сродни сказкам о чудесной вычислительной машине «Алдан», ныне и есть официальная версия, и тысячи людей, у которых достало терпения все это дочитать и досмотреть, пребывают в уверенности, что уж они-то знают, как там оно вышло на Дюне.

Однако напомню еще раз: после революции арракинские архивы, в отличие от парламентских уже более не подвергались никаким чисткам и изъятиям, а потому воссоздание реальной картины событий, пусть даже и с неизбежными погрешностями, вызывает затруднения лишь чисто технические.

Произошла, в сущности, самая обыкновенная вещь, случавшаяся при многих переворотах всех веков: марионетка сорвалась с ниточек, кукла взбунтовалась против кукловода. Пол Атридес прекрасно отдает себе отчет, да ему об этом и сказано со всей откровенностью: едва он выполнит свое предназначение, подпишет необходимые указы и скажет положенные тронные речи, его незамедлительно отправят туда же, откуда он пришел, наградив, в благодарность, порядочным пенсионом и правлением над лишним десятком фрименов – дальше уже ни плохой, ни хороший император ландсраату не нужен. Но душу Пола еще с горьких каладанских времен подспудно сжигает недобрый огонь честолюбия. Что ему грядущие подачки парламента, что ему крохи власти в деревенском захолустье, когда он уже сейчас стоит у кормила Империи! Никогда по своей воле он не сойдет с этих вершин, пусть будет что будет, пусть суждено сложить голову на этом пути, но к мелочам и суете безвестности он больше не вернется, и последний его вздох будет вздохом императора. Хватит с него унижений по милости самодура отца и смертной тоски забвения в пустыне, второго шанса никто не даст, смерть так смерть, зато на императорском троне.

Механику текущей ситуации Муад’Диб давно знал назубок, и совершенно неожиданно для его высоких покровителей, вручивших ему императорские полномочия временно и формально, он эти полномочия реализует в полную силу, а именно: молниеносно договорившись с некоторыми Великими Домами, дает им значительные спайсовые льготы, чем сразу раскалывает ряды противника, затем поднимает официальные закупочные цены. Это чистейшей воды дипломатия, но биржа тут же чутко реагирует, и рентабельность операций с меланжем, уже черпнувшая бортом ледяной кризисной водицы, несколько выравнивается, что приводит к очень важному результату: Пол приобретает себе такого важного сторонника, как Космический Союз. Навигаторы, быстро смекнув, что парень разобрался, с кем он скован одной цепью, спешно сели за стол переговоров, в чаянии выиграть у ландсраата ферзя – и выиграли! Заручившись поддержкой Союза, Пол наконец-то мог уверенно взглянуть в глаза своим парламентским благодетелям – теперь задвинуть его в угол не так-то просто.

Такая измена ставленника оказалась для лидеров ландсраата неприятным сюрпризом, но отнюдь не катастрофой. Было бы странно, если бы спикер Валуа и другие официальные лица из разных планетных систем и галактик заранее не предусмотрели подобной возможности и не подстраховались. Такой страховкой стал Арракинский договор, он же Арракинская хартия, – увесистая папка документов, подписанная Полом Атридесом еще задолго до того, как он с комфортом устроился на резной мерцающей глыбе хагальского кварца.

Эти бумаги (опубликованные, кстати, в день коронации) превращали императора в чрезвычайно мирное и безобидное существо. Под анестезией замысловатых юридических формулировок монарху удалили два наиболее опасных для парламента клыка: военный флот и контрольный пакет в СНОАМ. Не имея решающей поддержки ни одного из Великих Домов, с учетом еще нескольких деталей помельче, император из всемогущего владыки становился просто высокооплачиваемым чиновником, правда, с довольно серьезными правами. Поэтому бунт Атридеса был неожиданностью хотя и досадной, но вполне преодолимой. Само же осложнение, вызванное демаршем заартачившегося Пола, заключалось в том, что экономике, даже по самым смелым прогнозам, еще немалый срок предстояло быть спайсовой – возвращение компьютеров не могло изменить мир мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, а поскольку Муад’Диб пока что не спешил подписывать соответствующие указы, застарелый конфликт с императором и Гильдией, хотя и утратив былую остроту, по-прежнему оставался неразрешенным.

Однако здесь история принимает уж и совсем интересный оборот. Дело в том, что Пол вовсе не торопился сжигать за собой парламентские корабли и мосты. Желая любой ценой удержаться у власти – пусть бы даже и в таком куцем, усеченном варианте, Атридес повел политику двойственную и, если смотреть со стороны, довольно лукавую. Перед ним стояла более чем определенная альтернатива: или, твердой рукой приняв бразды правления, открыто высказать ландсраату свои претензии и, опираясь на Гильдию, а также на преданную ему часть фрименов и неоспоримую в ту пору власть спайса, вступить в борьбу за мошенническим, по сути, путем украденные у него права императора, или же наоборот, послушав советов матери, заключить с парламентом союз, заранее отречься от всех монарших привилегий и попытаться заложить на Дюне тот фундамент неспайсовой цивилизации, на который можно было бы опереться в наступающую эпоху крутых перемен.

С политической точки зрения оба пути достаточно сомнительны, однако в перспективе все же сулили какие-то возможности, однако в погоне за призраком могущества Пол выбрал третий – промежуточный и, в конечном счете, гибельный, ибо тут середина оказалась отнюдь не золотой. Муад’Диб не пожелал расстаться с императорским титулом, но и не хотел ссориться с ландсраатом. Он не вернул себе ни армии, ни финансовых рычагов управления, и одновременно палец о палец не ударил, чтобы привлечь на свою сторону большинство фрименов у себя на Арракисе. Атридес брал деньги и у Великих Домов, и у Гильдии, в итоге обманывая и тех и других. Он требовал к себе отношения как к полноправному императору, но и шагу не сделал, чтобы эти права отстоять. Муад’Диб рыдал о собственной горькой доле властителя – и спокойно смотрел на уничтожение нации во время так называемого джихада.

Для Джессики тактика, избранная Полом, стала жесточайшим разочарованием, а все поведение сына – потрясением, особенно тяжелым в силу его неожиданности. Леди Джессика всегда считала Пола единомышленником и, приложив все усилия, чтобы возвести его на престол, она ни минуты не сомневалась, что в дальнейшем они вместе начнут осуществлять ее план постреволюционных реформ. Об этом проекте я уже говорил – несмотря на то, что текста какого-то единого, всеохватывающего документа на сегодняшний день у нас нет, по имеющимся письмам и черновикам замысел Джессики можно представить себе достаточно ясно. Лучше очень и очень многих дальновидная жрица понимала, сколь недолог срок, отпущенный спайсу, и как важно успеть воспользоваться отпущенными на это время возможностями, поскольку вместе со спайсовым песком в часах истории убывает и императорская власть. Во-первых, Джессика предполагала как можно скорее созвать конференцию всех государств, добывающих спайс, и наконец законно распределить федеральные квоты. Это позволило бы если и не ликвидировать, то по крайней мере очень основательно пригасить пожар вековой распри между официальной и неофициальной властью, и хотя бы в малой степени приоткрыть пути к последующему объединению. Во-вторых, она полагала необходимым акционировать все добывающие предприятия, а также императорскую долю в СНОАМ, и на основании этого вступать в мировой экономический совет на общих основаниях, дабы вдруг не оказаться на финансовой обочине с никому не нужным титулом и пустыми карманами. Далее Джессика собиралась, не откладывая в долгий ящик, вложить как можно больше денег в развитие на Дюне неспайсовых отраслей индустрии и максимальному вовлечению в них фрименов, а сверх того – в разработку государственных культурных программ, поскольку нищающие и изолированные от всего мира кланы – скверная опора любому режиму.

Естественно, что ни о каком царском своеволии, императорском надзаконном произволе при подобном подходе к делу и речи быть не может, а потому для Пола, вдохнувшего отравы властолюбия, оценившего и впитавшего атмосферу всесилия и роскоши двора Шаддама, планы Джессики – полнейший зарез. Он уже видит себя властелином Вселенной, первым артистом на мировой сцене, мастером политической игры, и самые разумные доводы, разрушающие его эйфорию, воспринимает в первую очередь как угрозу, и неважно, что эта угроза исходит от такого верного друга, как родная мать.

Но именно Джессика первая указала сыну на самую что ни на есть реальную, а не мифическую опасность, выраставшую из его сознательного помрачения души. Этим ощущением тревоги, надвигающегося ужаса пронизаны все ее обращения к Полу; имя и суть ее пророческих предостережений некогда великолепно выразил Дали в своем бессмертном полотне – предчувствие гражданской войны. То, что упорно отказывается замечать Пол, для Джессики ясно, как божий день: фримены втянуты в рискованную политическую склоку, в беспощадное столкновение чужих интересов, спайсовый кризис нарастает, и если твердой рукой не удержать ситуацию, начиненная оружием Дюна быстро превратится в пороховую бочку. Магрибские кланы уже противопоставили себя всей остальной пустыне, и при неумном правлении малейшая перемена властных ветров заставит конфликт запылать ярким пламенем. На первых порах от Муад’Диба требуется совсем немного: объявить сход родов обоих Рифтов, включая оппозиционные Южные Эмираты, и ввести что-нибудь наподобие самой пустяковой конституции – уже это разрядило бы обстановку и направило неурядицы в русло переговоров. Но фримены больше не занимают Муад’Диба, он поглощен играми с парламентом и Гильдией, что же до нормализации положения на Дюне, то нового Махди хватает лишь на то, чтобы с попугайской заученностью повторять одну и ту же фразу: «То, что получат Свободные, даст им Муад’Диб». Однако что же именно Пол собирался дать соплеменникам, так и осталось загадкой.