Истинная история Дюны
Шрифт:
Джессика наблюдала за маневрами Пола с чувством растерянности и отвращения. Менее всего она ожидала, что сын променяет все их совместные планы, все свое воспитание на торопливо склеенную маску великого святого воина и самодержца, и какое-то время честно пыталась образумить увлекшегося императора. Последовала серия «ледяных скандалов», как позже выразилась Алия. Почти год длится эта тщетная борьба, и лишь окончательно убедившись в бесплодности усилий и ввиду явной угрозы для жизни – у Джессики нашлось немало сторонников, и Пол не собирался это терпеть – она принимает решение столь же печальное, сколь жесткое и бесповоротное – навсегда покидает Дюну и возвращается на Каладан. На Каладане Джессика получила звание почетного сенатора и пережила Пола почти на тридцать лет, ни разу с ним больше не встретившись.
В августе двести седьмого года она пишет Алие: «Ключевые
Что же касается достоинства, то не будем лукавить, дочка, мы не простые люди, по воле случая облеченные властью. У нас есть осознание возложенной на нас ответственности, у нас есть происхождение и образование, мы патриции, мы избранные. С нас другой спрос, и мы должны вести себя, всегда помня, что нам положен иной суд и иная мера. Пол забыл об этом, гнев, самолюбие и желание отомстить всему миру затмили его разум и заставили потерять представление о достоинстве».
В отличие от Джессики, Гарни Холлек предпочел остаться на Дюне, и ему суждено было в полной мере испытать на себе, каковы теперь взгляды его питомца на старую дружбу и природу власти. Балагур, весельчак, музыкант, первый клинок Империи, любимец покойного герцога Лето Атридеса, Гарни продолжал служить его сыну, даже зная правду о смерти своего старого хозяина. Если считать, что Джессика возглавляла дипломатическое ведомство Муад’Диба, а Стилгар вел национальную политику, то Холлек был военным министром и командиром спецназа одновременно. Упрочившись на таком высоком посту, он, вероятно, решил, что старое окончательно похоронено и надо смотреть вперед, но недооценил, с какой поистине отцовской серьезностью Пол относится к престижу власти.
Смерть его произошла при обстоятельствах, подозрительных даже для этой, полной лжи и крови, истории. Единственным свидетельством служит заявление самого Пола Муад’Диба, сделанное им в одной из своих речей, и смысл его сводится к следующему: шестнадцатого сентября, то есть в разгар коронационных торжеств, поступило сообщение, что в горах Центрального Рифта, на траверзе Арракина замечена группа боевиков Феллах-эт-Дина. Гарни Холлек со своими людьми вылетел разобраться, в чем дело, в стычке погиб от случайной пули и, продолжал император, «навеки почил в той земле, за которую отдал жизнь».
Тут все непонятно с самого начала. Эту речь император произнес зимой двести шестого года – следовательно, по каким-то неясным причинам обстоятельства смерти такой яркой личности как Гарни Холлек пять лет держались в тайне. Еще большая странность – ссылка на Феллах-эт-Дина – в двести первом отношения с Южной Конфедерацией, которую тот возглавлял, были если и не слишком дружественными, то, по меньшей мере, нейтральными, так что появление каких-то людей из юго-западных кланов в пятистах километрах от столицы в никому не принадлежащих горах вряд ли могло вызвать беспокойство. В то время весь север кишел разношерстным, вооруженным до зубов людом, среди которого попадалось много настроенных куда более решительно, чем далекий Феллах-эт-Дин.
Но пусть даже и так. Вы только представьте: убит третий человек в Империи – друг, наставник и соратник великого Муад’Диба, начальник его непобедимой гвардии. Где следствие? Где суровая и неотвратимая месть императора? Где рейнджеры, в скорбном молчании застывшие с факелами у гроба? В конце концов, где могила?
Ничего. Тишина. Ни единого слова, ни единого документа. В имперских архивах, все еще ждущих своих исследователей, нет ни единого упоминания о смерти легендарного Гарни Холлека. Например, вахтенные журналы рейнджерского полка не сохранили никаких записей о вылазке на Центральный Рифт ни достопамятного шестнадцатого сентября, ни раньше, ни позже.
И все же одну бумажку мне найти удалось. Смысл ее откровенно темен, но от нацарапанных на ней каракулей почему-то веет жутью. Казус вышел такой. В Арракине, как раз во время празднеств по случаю восшествия императора на престол, неожиданно оказалось на исходе авиационное горючее, твердотопливные водородные кассеты для тогдашних неуклюжих орнитоптеров – основы Муаддибовых ВВС. Досадное недоразумение, но оно могло создать проблемы, поскольку партизанская вольница, порождение революционной смуты, все
еще не желала утихать в горах. Поэтому некоторое время все заправки распределяли лично или сам Муад’Диб, или Стилгар – строжайшими распоряжениями с подписями и печатями. Вот такое разрешение мне и посчастливилось обнаружить. Это узкий листок, где две строчки на крайне примитивной чакобзе сообщают, что действительно, вечером шестнадцатого сентября был заправлен топтер, на котором улетели Гарни Холлек и четверо федаинов из личной охраны императора. Ни государственной печати, ни даже войскового штампа, лишь странная подпись – «Ильнур». Кто это – неизвестно, в соответствующих службах офицера с таким именем не было; также это не мог быть один из федаинов – вступая в это элитное подразделение смертников, они лишались имен и знаков различия; кстати, мне удалось выяснить, что Ильнура не было и среди них. Естественно, в записке ни слова ни об операции рейнджеров, ни о Центральном Рифте. Таким образом, известно лишь одно – шестнадцатого сентября Гарни Холлек в сопровождении самых привилегированных ассасинов Империи отправился неведомо куда неведомо зачем, после чего безвестно сгинул.Но Ильнур – сразу же вспоминается Каладан, свидетельство о рождении, роспись неизвестной Мириам Нидаль; Ильнур – первое имя императора Муад’Диба. Ильнур – это память о былых оскорблениях, о проклятии незаконного рождения и клейме неполноценности. Гарни Холлек должен был исчезнуть, слишком много всего он видел и знал, старые слуги опасны для правителей; никто не расскажет, какая обида ожила для Пола в ту минуту, но не случайно именно так, а не иначе он подписал приговор, каким и было то последнее задание, с которого главе военного ведомства не суждено было вернуться.
Впрочем, Гарни Холлек – лишь наиболее заметная фигура в длинном списке людей (девятнадцать имен мне удалось насчитать), знавших правду о смерти герцога Лето Атридеса и не доживших до коронации его сына. Режиссерам этого грандиозного вселенского спектакля подобные свидетели были ни к чему; их жизни оборвались при обстоятельствах столь же малопонятных, как и жизнь старины Гарни, с той лишь разницей, что все эти несчастные случаи и загадочные исчезновения не вызвали такого интереса. Холлек до последнего дня считал леди Джессику убийцей своего любимого герцога, а Пола – соучастником, и едва необходимость в этом сильном и опасном человеке отпала, Муад’Диб незамедлительно принял меры. Что-то подсказывает мне, что отсутствие пышных погребальных церемоний далеко не случайно, не так легко лучший фехтовальщик Империи оставил этот мир – ни один из четырех федаинов не вернулся с того зловещего задания, на которое их отправил таинственный Ильнур.
Итак, мороча головы воротилам ландсраата, заигрывая с Гильдией, воюя с матерью, а чуть позже – с сестрой, переписывая прошлое кровью старых друзей, Муад’Диб начал свое правление. Складывается впечатление, что он пытается усидеть даже не между двумя, а между всеми существующими стульями сразу. Казалось бы, самоубийственная, заранее обреченная на провал тактика, но вот чудо – довольно долгое время она срабатывает; не имея ни силы, ни авторитета своего предшественника, Пол Атридес царствует вполне успешно. Ему внимает мир, его слушаются, к нему спешат на поклон. Причиной тому – дикая грызня, разгоревшаяся между Великими Домами после свержения старого императора. Едва рассыпалась железная узда, натянутая дряхлеющей, но твердой рукой Шаддама, как все предыдущие договоренности, стоившие ему трона, полетели под стол, неистовая свора космических кланов затеяла безобразную драку за передел власти и доходов. Во время этой нескончаемой склоки вдруг стало модно апеллировать к мнению императора как к третейскому судье, царское слово пока не утратило веса, и популярность Муад’Диба оставалась по-прежнему высокой, в эти пять-шесть лет он все еще купается в лучах славы. В переменчивой обстановке взаимной ненависти, ударов и контрударов, возникающих и разваливающихся союзов Пол Атридес чувствовал себя как рыба в воде, хитрил, маневрировал и не упускал случая поддержать собственный престиж.
Однако главы Великих Домов умели чудесным образом забывать о своих раздорах и распрях, лишь только дело доходило до угрозы общим интересам. Спайсу был уготован еще довольно долгий век, а разожженная в качестве декорации партизанская война на Дюне все более перерастала в настоящую, путая парламентским заправилам все планы. У фрименов теперь было сколько угодно оружия, кризис обострил межродовые конфликты, междоусобицы заполыхали уже не на шутку, и контролировать добычу становилось все труднее. То, что задумывалось как средство в борьбе с Шаддамом, ныне оборачивалось против самих же создателей – джинн не желал возвращаться в бутылку. На Муад’Диба и его воинов нечего было и надеяться, и вот тогда на свет родилась идея джихада.