Источник питания

Имена богачей рождаются так же, с той лишь разницей, что они – светлые. Гевси – радуга, её подруги – Свеча и Бликующая. В переводе, конечно, поэтичнее, но всё же необыкновенно напоминает лошадиные прозвища. Да и все наши имена, откровенно говоря, увереннее смотрелись бы в ряду кличек для животных.

– Солнце,– быстрее меня ответила Гевси,– Кисертет означает Солнце.

– Португальский? – уточнил Шонди.

– Венгерский,– правду я ответил самостоятельно.

– Значит, мы в некотором роде тёзки? – он через стол посмотрел мне прямо в глаза. Мне стало неловко. Я неуверенно кивнул и уткнулся носом в тарелку, но, казалось, его взгляд отражается от столовых приборов в моих руках и буравит меня насквозь.

– Почему вы так вяло едите мясо? Не вкусно? – вопрос Менессы был похож на ещё одно блюдо, только что поданное из холодильника – заливное или охлаждённый десерт: равнодушный, заданный вскользь и не требующий ответа. Всего лишь дань вежливости. Нет, блюдо – громко сказано. Просто брошенный в раковину для разморозки кусок свинины.

– Вкусно.

Она тоже кивнула.

– Милая, включи музыку,– распорядился Шонди,– не сидеть же в тишине весь вечер. Пусть звучит фоном.

Звучит фоном! Подумать только. Плеер я иногда слушаю перед сном, если Омбраж отказывается играть в приставку. У отца есть маленький приёмник, он следит за футбольными матчами, если трансляция выпадает на выходной день и не нужно садиться за руль. Музыка в нашем доме почти целый час без перерыва звучит только в Новогоднюю ночь – мама и папа по очереди надевают датчики – родители берегут для нас частицу волшебства и не позволяют «кормить» праздничный «Голубой огонёк». А тут – фоном! И целый вечер! От обилия звуков, света и запахов меня снова замутило. Глаза чесались, ещё чуть-чуть и польются слёзы. Я промокал глаза салфеткой, стараясь делать это как можно незаметнее, но, кажется, от Шонди ничего не скроешь.

– Менесса, принеси нашему гостю глазные капли,– сказал он обманчиво мягко,– у нас ведь есть глазные капли?

– У нас нет глазных капель. Чаю?

– Жаль.

Он отложил вилку и нож, жестом отказавшись от предложенного чая.

– Осторожнее с мясом, Кисертет. Моя жена готовит его потрясающе, но, боюсь, вам тяжело будет его переварить.

Я понял, что попался. Разумеется, моему нутру, привыкшему к питательным батончикам, еда богачей не пришлась по вкусу. Гевси приносила на свидания шоколад, кое-какие фрукты, один раз купила нам эскимо – одно на двоих, так романтичнее – но это и всё, что мне довелось пробовать. Два небольших кусочка мяса, запеченного с овощами под сыром, упали в желудок, словно были украдены с экспозиции «Деликатесы из мрамора».

– Венгерский… – Шонди провёл пальцем по экрану,– вероятно, имя Ваконд подошло бы вам больше, не так ли, тёзка?

Я непонимающе уставился на него. Гевси тоже замолчала и на всякий случай погладила мою дрожащую руку.

– Я не полиглот, но – спасибо всемирной паутине: в ней можно найти много интересного,– он приподнял планшет, демонстрируя источник своих знаний,– Ваконд – крот по-венгерски. Возможно, произношу неверно. Надеюсь, вы не очень смущены, что неловкий обман так быстро раскрылся?

Он снова посмотрел мне в глаза. Я плохо видел из-за слепящего света и застилавших глаза слёз.

– Думаю, наше знакомство подошло к концу. Гевси, заверни гостю мясо с собой. Пусть угостит родных. Всего хорошего.

Шонди поднялся и направился к выходу из столовой.

– До свидания,– только и выдавил я, понимая, что мне указали на дверь. Чем это обернётся для наших отношений с Гевси? Если мы сохраним их, то вынуждены будем держать наши встречи в секрете, а если придадим огласке – что тогда? Гевси лишится дома?

– Папа,– Гевси встала из-за стола,– ты не можешь так уйти.

– Я у себя дома и волен идти, куда мне вздумается в любое время.

– Мы ещё не закончили наш вечер! – выкрикнула Гевси.

– Заканчивайте,– парировал Шонди, на секунду остановившись,– и мой вам совет – не начинайте новых. Так будет лучше для всех… тёзка.

– Чаю? – тут же предложила Менесса, и этот вопрос показался мне особенно унизительным в сложившихся обстоятельствах, как, впрочем, и предложение Шонди взять с собой мясо.

– Нет, спасибо,– я постарался сохранить лицо, но актёр из меня никудышный, отказ прозвучал резко.

– Верно, чай есть и в Умбрусе,– сказал напоследок Шонди и вышел прочь.

Ночью меня разбудил стук в дверь. Я проснулся и прислушался. Ночь была лунная, очертания предметов виделись отчётливо. На соседней кровати спал Омбраж, скинув на пол одеяло и скомкав под собой простыню. Стук повторился. Брат во сне почесал грудь и перевернулся на бок.

– Кисертет, ты спишь? – мама приоткрыла дверь, так и не дождавшись ответа на стук,– к тебе пришли.

– Пришли? – изумился я и взглянул на часы: два пятнадцать.– Кто может прийти ко мне в такое время?

– Девушка. Говорит, её зовут Гевси. Я налила ей чаю и посадила на кухне.

Я вскочил с кровати, едва не запнувшись об одеяло Омбража. В любую другую ночь я сразу же заботливо укрыл брата, но сейчас было не до того.

– Спасибо, мама,– поблагодарил я несколько суетливо, размышляя, не следует ли вернуться и натянуть брюки. Не стал.

– Привет,– Гевси сидела за столом. За нашим столом, чего раньше никогда не случалось. Бывать у меня в гостях ей прежде не доводилось.

На ней было то же платье, что и в родительском доме за ужином,– чёрное, чуть ниже колен, с большой розой из стразов на груди. Августовские ночи Умбруса не располагают к прогулкам в лёгком наряде и босоножках…

– Я сбежала из дома,– сообщила Гевси и приподняла за ручки небольшую дорожную сумку, выглядевшую полупустой,– здесь только самое необходимое, насколько женщина может понимать в самом необходимом. Зубная щётка, смена белья, книга… Я дура, да?

В кухне света было меньше, чем в нашей комнате с Омбражем. Окно выходило на другую, не освещённую луной, сторону. И платье, и босоножки, и худощавую сумку я скорее представил мысленно, впитал звериным чутьём, воспитанным сызмальства взамен утраченного полноценного зрения. Год с Гевси и постоянная привычка видеть душой больше, чем глазами приучили меня дорисовывать картинки, добавлять краски к еле различимым очертаниям, выводить в цвете невидимые, словно нарисованные молоком, знаки.

– Ты устала? Может быть хочешь лечь? Или принять душ? – сегодня мы не играли в приставку, я вернулся слишком расстроенным и сразу лёг в постель, зато теперь я мог подержать для Гевси фонарик в ванной, взяв пару сэкономленных крошек от батончика из маминых запасников.– С едой сложнее. У нас есть только суперпитательные батончики «Источник питания». Наша еда на всю жизнь,– как зомбированный, добавил я рекламный слоган,– они у мамы под учётом, иначе нашей семье не прожить. Мама умеет вести хозяйство так, чтобы на работе нас не свалил упадок сил и дома мы могли бы иногда позволять себе небольшие радости.

Я улыбнулся.

– Я пойду,– Гевси поднялась. В её реплике прозвучало смущение. Зря я сказал про еду. Теперь она будет считать себя нахлебницей, хотя не съела ещё ни единой крупинки в моём доме. Хорош хозяин, нечего сказать!

– Ты должна рассказать мне всё, и мы вместе решим, как поступить дальше.

Когда я ушёл… Тихо ушёл, без лишних слов и пылких эмоций: поблагодарил хозяйку за ужин, пожал Шонди руку, нежно поцеловал Гевси. Так или иначе Шонди и Менесса – родители моей возлюбленной, выказать малейшее неуважение к ним означало бы лишиться любимой. Любой укол в их адрес непременно коснулся бы и Гевси, опосредованно, словно удар шпагой через яблоко, но от этого не менее болезненно.