Источник

— Это намного проще, чем тебе представляется, Питер. Ты мыслишь в масштабе личности. Тебе кажется, что всё делается поштучно. Но ведь тогда и сотне импресарио не хватило бы жизни. Всё происходит значительно быстрее. Наш век — век механизмов, дающих экономию времени. Когда хочешь что-нибудь вырастить, ты не ухаживаешь отдельно за каждым семенем. Ты просто разбрасываешь удобрение. Остальное сделает природа. Мне кажется, ты считаешь меня ответственным за всё. Это не так. Силы небесные, совсем не так. Я просто один из многих, один рычаг гигантского механизма. Очень большого и очень древнего. Просто так случилось, что я оказался в той сфере деятельности, которая тебя интересует, — в сфере искусства, поскольку считал, что в нём сосредоточились все решающие факторы той задачи, которую нам надлежит выполнить.

— Да, конечно, но я имею в виду… Я думаю, ты поступил очень умно. Я хочу сказать, что ты выбрал молодых, талантливых людей, у которых есть будущее. Будь я проклят, если понимаю, как ты сумел всё это предвосхитить. Помнишь тот чердак, где размещался Совет американских строителей? Никто не воспринимал нас серьёзно. Бывало, даже смеялись, что ты попусту тратишь время на всякие дурацкие организации.

— Дорогой Питер, люди так часто заблуждаются. Например, формула «Разделяй и властвуй». Ну, у неё есть какое-то применение. Но наш век изобрёл значительно более убедительную формулу: «Объединяй и властвуй».

— Что это значит?

— Нечто такое, чего тебе не постичь. И я не хочу перенапрягать тебя. Ты не похож на человека, у которого избыток сил.

— О, со мной всё в порядке. Возможно, я немного встревожен, потому что…

— Тревожиться — бессмысленная трата нервов. Очень глупая. Недостойная просвещённого человека. Поскольку человек всего лишь результат химических процессов и экономических факторов предшествующих столетий, он ни черта не может. А если так, зачем тревожиться? Разумеется, есть исключения. Но эти исключения — просто видимость. Когда обстоятельства заставляют нас заблуждаться, будто бы существует некая свобода действий. Например, твой визит, чтобы поговорить о Кортландте.

Китинг заморгал, потом благодарно улыбнулся. Он подумал, что это в духе Эллсворта — догадаться и избавить его от затруднительного первого шага.

— Ты прав, Эллсворт. Именно об этом я хотел поговорить с тобой. Ты удивительный человек, читаешь меня, как раскрытую книгу.

— Какую книгу, Питер? Бульварный роман? Любовный? Детектив? Просто плагиат? Нет, скажем так: роман в нескольких частях. Хороший, длинный, увлекательный, но без последней части. Она затерялась. И не будет никакой последней части. Если это, разумеется, не Кортландт. Да, это подходящая заключительная глава.

Китинг ждал, взгляд его был напряжён и беззащитен, он забыл о стыде, о том, что нужно скрывать свою мольбу.

— Грандиозный проект. Кортландт. Побольше, чем Стоунридж. Ты помнишь Стоунридж, Питер?

«Он просто расслабился, — подумал Китинг, — устал, он не может всё время быть тактичным, он не осознаёт, что…»

— Стоунридж. Огромное строительство, жилой квартал Гейла Винанда. Ты когда-нибудь задумывался о карьере Винанда? От портовой крысы до Стоунриджа — ты знаешь, что значит такой рывок? Сможешь ли ты подсчитать те усилия, энергию и страдания, какие Гейл Винанд заплатил за каждый шаг на своём пути? И вот я держу в своих руках проект намного более грандиозный, чем Стоунридж, не приложив к этому ни малейшего усилия. — Он опустил руку и добавил: — Если он действительно в моих руках. Может, это лишь фигуральное выражение. Не надо понимать меня буквально, Питер.

— Я ненавижу Винанда, — глухо произнёс Китинг, глядя в пол. — Ненавижу, как никого в жизни не ненавидел.

— Винанда? Он очень наивный человек. Достаточно наивный, чтобы считать, что людьми движут главным образом деньги.

— Ты не такой, Эллсворт. Ты честный человек. Именно поэтому я верю тебе. Это всё, что у меня осталось. Если я перестану верить в тебя, у меня не останется ничего… нигде.

— Спасибо, Питер. Очень мило с твоей стороны. Несколько истерично, но мило.

— Эллсворт… ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь.

— Да.

— Вот видишь, поэтому я и не могу понять.

— Чего?

Он должен сказать. Он не хотел это говорить, что бы ни случилось, но теперь должен сказать.

— Эллсворт, почему ты игнорируешь меня? Почему больше не пишешь обо мне? Почему всегда в твоих статьях, везде — в любом заказе, который ты можешь устроить, — только Гэс Уэбб?

— Но, Питер, почему бы и нет?

— Но… я…

— Жаль, что ты меня совсем не понял. За все эти годы ты так и не разобрался, какими принципами я руководствуюсь. Я не верю в индивидуализм, Питер. В незаменимых людей не верю. Я считаю, что мы все равны и взаимозаменяемы. Положение, которое сегодня занимаешь ты, завтра может занять кто-то другой — любой. Уравнительное чередование. Разве не об этом я всегда говорил? Почему, ты думаешь, я выбрал тебя? Почему помог тебе стать тем, кем ты стал? Чтобы защитить нашу сферу деятельности от людей, которые незаменимы. Чтобы дать шанс в этом мире Гэсам Уэббам. Почему, ты думаешь, я боролся с такими людьми, как, например, Говард Рорк?

Китинга будто ударили, ему показалось, будто что-то плоское и тяжёлое рухнуло ему на голову и она сейчас посинеет, почернеет и разбухнет; он ничего не чувствовал, кроме тупого оцепенения. Обрывки мыслей, которые мелькали у него в голове, позволили ему понять, что услышанные идеи высоконравственны. Он всегда их принимал, и поэтому ничего дурного с ним не случится, в них нет ничего дурного. Глаза Тухи, тёмные, нежно-доброжелательные, смотрели прямо на него. Может быть, позже… позже он узнает… Но что-то сверлило его мозг, застряло в нём занозой. И он понял. Имя.

И хотя его единственной надеждой было расположение Тухи, с ним происходило что-то необъяснимое, он наклонился вперёд, он хотел причинить Тухи боль, его губы скривились в улыбке, обнажив зубы.

— Но ты потерпел фиаско, Эллсворт. Посмотри, кто он сейчас — Говард Рорк.

— О Господи, как скучно с людьми, обречёнными понимать лишь очевидное. Ты совершенно не понимаешь главного, Питер. Ты мыслишь лишь в категориях личности. Ты действительно полагаешь, что у меня нет другой миссии в жизни, кроме беспокойства об особой судьбе твоего Говарда Рорка? Мистер Рорк только деталь среди многих других. Я занимался им, когда мне было нужно. Занимаюсь и сейчас, хотя и опосредованно. Признаюсь даже, что мистер Говард Рорк — большое искушение для меня. Временами я понимаю, что будет очень жаль, если мы больше не столкнёмся лично, потому что в этом может не оказаться надобности. Когда целиком сосредоточен на главном, Питер, это освобождает от необходимости заниматься личностями.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что можно придерживаться одной из двух методик. Можно посвятить жизнь выдёргиванию каждого сорняка, как только он вырастает, — и не хватит десяти жизней, чтобы завершить дело. А можно так подготовить почву, разбрасывая специальные химикаты, что сорняки просто не смогут на ней расти. И последний метод надёжнее. Я говорю «сорняки», поскольку это привычный символ, он не испугает тебя. Та же технология применима к любым другим растениям, от которых хотелось бы избавиться: гречихе, картофелю, апельсинам, орхидеям или вьюнкам.

— Эллсворт, я не понимаю, о чём ты говоришь.

— Конечно, не понимаешь. В этом моё преимущество. Каждый Божий день я говорю об этом публично — и никто не понимает.

— Ты слышал, что Говард Рорк строит дом для Гейла Винанда?

— Питер, дорогой, ты думаешь, я ждал, пока ты сообщишь мне эту новость?

— Ну и как это тебе нравится?

— А почему это должно мне нравиться или не нравиться?

— А ты знаешь, что Рорк и Винанд закадычные друзья? И ещё какие, насколько мне известно! Ты знаешь, как может повести себя Винанд. Знаешь, что он может сделать с Рорком. Попытайся остановить Рорка, немедленно! Останови его! Ты должен…