Источник

Стоял теплый весенний день. В это время года вся Галилея напоминает один огромный цветущий сад. Керит пошла в оливковую рощу, чтобы набрать цветов и украсить их дом букетами. Домой она вернулась усталой и решила принять ванну и переодеться. Наряд она себе выбрала, повинуясь минутному капризу, но мужу он нравился больше всех: из серой шерсти с желтыми полосами по подолу и у обшлагов, а также кулон с янтарем, сиявшим, как послеполуденное солнце. Встретив Удода у дверей, она поцеловала его и воскликнула:

– Ты только посмотри на эти цветы! – И когда он обратил на них внимание, она почему-то бросила: – Мне будет не хватать Галилеи, когда мы отсюда уедем.

Он напрягся, а затем спросил:

– И куда же мы уедем? – Но прежде чем Керит ответила, Удод уже знал, что она скажет.

– Твоя работа здесь завершена. И мы поедем туда, где нужны строители. В Иерусалим.

Взяв ее за руку, он привлек Керит к себе и поцеловал.

– Я очень хочу, чтобы ты была там. Но я вот думаю…

– Понадобишься ли ты там? – Его опасения вызвали у нее веселый смех. – Джабаал, ты лучший строитель во всей империи. И все это знают.

Они замолчали на пороге разговора, который должен был внести полную ясность, но строитель побоялся заговорить о своих страхах, связанных с Иерусалимом, а Керит еще не успела четко сформулировать моральные и философские проблемы, которые начали ее преследовать. Золотое мгновение, когда идея носилась в воздухе, исчезло, и она спокойно произнесла обыденные слова:

– Что-то да произойдет. – И больше в этот день они ни словом не обмолвились об Иерусалиме.

Но в середине месяца Зива, когда пшеница уже была обмолочена, а ячмень ссыпан в мешки, Керит, навещавшая жену правителя, услышала новость, которая, казалось, была предназначена специально для нее.

– С севера прибывает генерал Амрам, – сказал правитель. – Он будет осматривать Мегиддо и пообещал навестить Макор. Хочет посмотреть на наши новые укрепления.

– Кто такой генерал Амрам? – спросила Керит.

– Он строит крепости для царя Давида.

Керит стиснула руки, чтобы не вскрикнуть от радости, но в голове у нее настойчиво билось лишь одно слово: «Иерусалим, Иерусалим!» Наконец, справившись с волнением, она обратилась к правителю:

– Вы позволите?…

– Хотите рассказать Удоду? Чтобы он и дальше копал ямы? – Правитель покачал головой, и Керит поняла, что он старается удержаться от улыбки. – Я не против. Пожалуйста.

Добравшись до ворот, она обратилась к стражнику:

– Ты видел Джабаала?

– Кого?

– Удода. – Она постаралась не показать, как ей не нравится это имя.

– Он в лагере для рабов.

Она прошла оливковую рощу, в которой недавно собирала цветы. На этот раз Керит миновала ее и вышла к стене, за которой содержались рабы. Но, собираясь войти в пределы этого зловонного места, она чуть не задохнулась от запаха.

– Где Джабаал? – спросила она стражников, а когда они не поняли, о ком идет речь, Керит не без раздражения объяснила им: – Вы зовете его Удодом.

– Иди за мной, – сказал стражник и, не обращая внимания, куда он ведет Керит, беспечно миновал внешний круг зловонных хижин; по дороге бегали крысы, а на солнце лежали охапки соломы, прогнившей до такой степени, что в них могли обитать только колонии клопов и вшей. Вода в глиняных кувшинах была подернута грязной пленкой, а те несколько мест, которые рабы, готовясь умирать, расчищали для себя, выглядели отвратительно.

– Яхве всемогущий! – прошептала Керит. – И вы позволяете людям здесь жить?

Стражник отпер перед ней внутреннюю калитку и провел ее в другую, обнесенную стеной, секцию, где содержались самые опасные пленники. Сюда даже солнце не пробивалось. На полу полуразвалившихся хижин лежала грязь, оставшаяся еще после весенних дождей. Тут же валялись кучки соломы и обрывки одежды. В углах громоздились треснувшие кружки и миски с заплесневевшей едой, а места, отведенные для личной жизни, были просто неописуемы. Раб, захваченный во время одного из походов в пустыню, а теперь слишком старый, чтобы работать, шаркает – он сутулится, потому что больше не может распрямиться. Молодой мужчина, которому полагалось быть высоким и стройным в садах своей родины к северу от Тира, с остекленевшими глазами ждал прихода смерти.

– Яхве, Яхве! – шептала она, не в силах вынести, что этот ад существует на той же земле, что и Иерусалим. Керит почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Но она прошла это жуткое жилище из конца в конец, увидела мужа, беседовавшего с человеком, которого она раньше не заметила, – рабом Мешабом. Его сдержанная и продуманная манера поведения, с которой он рассматривал пергамент с чертежом, была полна такого достоинства, что оно казалось ей невероятным в таком месте.

Кивнув рабу, она сказала:

– Муж мой, прибывает генерал Амрам осматривать твои стены.

Это сообщение оказало на двоих мужчин поразительное воздействие. Удод вскочил на ноги, не опасаясь проявить свою радость.

– Наконец-то у нас появится человек, который все поймет!

А Мешаб отпрянул в угол – им руководил не страх, поняла Керит, а инстинктивная осторожность. Не подлежало сомнению, что он раньше уже встречался с генералом Амрамом, может, на поле боя, где тот оставил по себе много жертв и у моавитян, и у евреев, и Керит видела, что Мешаб не испытывал желания снова встречаться с этим генералом.

Тем не менее, когда Удод, полный энтузиазма, повернулся к рабу за поддержкой, раб сказал:

– Да, Амрам – это тот, кто все поймет.

Керит предложила, чтобы Удод пошел с ней домой, чтобы всесторонне обсудить эти волнующие новости, и строитель с явной неохотой проводил жену обратно сквозь это зловоние, после чего они по насыпи поднялись к Макору. Но у ворот Керит оглянулась бросить взгляд на лагерь рабов и спросила:

– Как вы можете, чтобы люди, такие же, как вы, жили там?