Исток зла

Русский положил пакеты, которые он нес на стойку, где сдавали оружие. Очень спокойно повернулся лицом к британцам, но те немного опоздали. Двое русских водил-караванщиков, которые как раз входили в караван-сарай, чтобы поужинать, увидев, что происходит, не стали сдавать оружие да так и встали рядом со своим. В глубине зала, заметив неладное, начали подниматься из-за столов и другие караванщики.

Шансов у британцев не было. Они могли бы выяснить отношения с этим русским, но только до тех пор, пока никто не заметил. Сейчас же их было четырнадцать, а русских в зале сидело раз в пять больше, и все они не прочь были поразмяться на сон грядущий. Правила «разминки» были простыми — вышел за огражденную территорию и делай, что хочешь. Только стрелять нельзя, пограничники рядом. Русские британцев не любили, на территории Индии тех чаще всего бывало больше, и они не упускали возможность набить морду конкуренту. Но тут — тут была русская земля, и тут численный перевес был на их стороне. Да еще пистолеты у двоих русских. Вряд ли они будут стрелять в безоружных, но рукояткой по голове — тоже неплохо.

— Изволите выйти, господа? — спросил один из тех, кто вошел только что.

— Этот… он ударил нашего! — сказав так, британец признал свою слабость, потому что сильный не доказывает, сильный бьет.

— Это неправда, господа, — ровно ответил молодой водитель, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, — ваш человек напился так, что упал на ровном месте.

Как ни странно, но самого неловкого йоркширца никто не спрашивал, а он, моментально протрезвев, лежал на полу и боялся, что в драке его затопчут.

К месту возможной драки пробился один из хозяев заведения, зачастил, мешая русские, таджикские и киргизские слова, замахал руками. Вместе с ним появились и двое охранников, у которых оружие имелось. Надо было расходиться.

Русский, которого сложно было схватить, повернулся за пакетами, положил на стол номерок, желая получить сданное оружие, и рядом легли один за другим два увесистых «браунинга» армейского образца с обтянутым резиной рукоятками и удлиненными на два патрона магазинами. Оружие, которое может многое сказать о своем владельце.

Русский повернулся и наткнулся на уверенный и жесткий взгляд довольно пожилого, но всё еще крепкого мужика в потертом армейском обмундировании песчаного цвета. Перед ним стоял подполковник в отставке Иван Васильевич Тихонов, бывший старший инструктор южного центра подготовки войск специального назначения. Собственной персоной.

— Благодарю, — сказал водитель.

— Да не за что, — нейтральным тоном ответил Тихонов, — русский русскому завсегда брат. Присядете с нами?

— Благодарю, нет. Поем в машине.

— Как знаете, сударь. Как знаете.

Старший лейтенант Тимофеев едва заметно отрицательно покачал головой. Подполковник так же, почти незаметно, кивнул в ответ.

— Честь имею, сударь.

— Честь имею.

… — Там Тихонов.

Рамиль, который как-то умудрялся не толстеть, рубая при этом за двоих, поперхнулся рисом, который он с удовольствием поглощал по-восточному, прямо руками.

— Кто?!

— Тихонов, говорю.

— Наш Тихонов?!

— Именно. Наш инструктор.

— Он же в отставке.

— Он там.

— Хочешь сказать, его контролером послали? Нас не предупредив?!

— Ничего я не хочу сказать. Но ночью держи ухо востро. Задрыхнешь на посту — потом влетит.

— Кто бы говорил…

Но ночью Тихонов не пришел, он знал правила и, даже будучи в отставке, их не нарушал. Если ты встретился с сослуживцем, не подходи к нему, пока не получишь знак «можно» — мало ли чем он занят. И тем не менее теперь у них в караване был друг.

Утром дальний разведывательный патруль специального назначения в составе большой транспортной колонны пересек русско-афганскую границу.

26 июня 2002 года

Варшава, университет

Звонок раздался как раз тогда, когда предельно уставший граф Комаровский сидел в своем кабинете в здании штаба округа. Возможно, звонили и до этого — граф обнаружил, что телефон у него был разряжен, и когда он разрядился — вспомнить не мог, не до того было. Подзарядил…

— Слушаю…

— Господин Комаровский, рад вас слышать.

Ковальчек!

Граф Ежи всё-таки не был оперативником — он был армейским офицером и довольно разумным (когда не находило) молодым человеком. Ему и в голову не пришло задать себе несколько интересных вопросов. Например, куда делся Ковальчек после встречи в «Летающей тарелке»? Почему он не попытался поинтересоваться, по какой причине граф Комаровский, будучи приглашенным на сборище в Варшавском политехническом, не явился на него. И еще — куда делся полковник Збаражский, его куратор, который сначала прижимал графа к стенке, а потом вдруг оставил в покое.

Ответ на этот вопрос мог быть только один: значит, он и так делает то, что нужно этим людям, его не надо подправлять и подстегивать.

Но граф Ежи не озадачился вопросом, потому и ответа у него не было.

— Пан Ковальчек.

— Верно. Мы вас ждали на собрании, я уже объявил всем о вас.

— У меня было много дел.

— Но сегодня, возможно, их у вас будет меньше?

Какого черта?!

— Возможно…

— Одна юная особа интересуется вами. Мне бы хотелось, чтобы вы пришли к нам, а потом мы могли бы поговорить.

Елена?!!

— О какой особе идет речь?

— Не телефонный разговор, сударь, не стоит компрометировать даму.

— Хорошо. Где и когда?

— На факультете химии. Мы собираемся сегодня, в семь вечера.

— Она там будет?

— Вам нужно встретиться на нейтральной территории и всё обсудить. Она… кое в чем раскаивается…

— Я приду.

— Я буду ждать вас рядом с парадным. Иначе вас там не пропустят…

* * *

Варшавский политехнический университет.

Отстроенный фактически заново после боев восемьдесят первого года — там засели крупные группировки мятежников, — он и сейчас был центром польского вольнодумства. По крайней мере — одним из центров. Увы, это не было чем-то необычным, по всей Руси великой цитадели знаний были одновременно и цитаделями вольнодумства. Студенчество всегда отличалось радикальными, революционными взглядами на общественное мироустройство, стремясь «всё — до основанья, а затем…». Проблема заключалась в том, что многие, с жаром произнося «до основанья», не представляли себе, что это такое.