Истоки тоталитаризма
Шрифт:
Ни племенной национализм, ни мятежный нигилизм не характерны или идеологически не свойственны массам так, как они были присущи толпе. Но наиболее даровитые вожди масс в наше время вырастали еще из толпы, а не из масс. [691] В этом отношении биография Гитлера читается как учебный пример, и о Сталине известно, что он вышел из заговорщического аппарата партии большевиков с его специфической смесью отверженных и революционеров. На ранней стадии гитлеровская партия, почти исключительно состоявшая из неприспособленных, неудачников и авантюристов, в самом деле представляла собой «вооруженную богему», [692] которая была лишь оборотной стороной буржуазного общества и которую, следовательно, немецкая буржуазия должна бы уметь успешно использовать для своих целей. Фактически же буржуазия была так же сильно обманута нацистами, как группа Рема-Шлейхера в рейхсвере, которая тоже думала, что Гитлер, используемый ими в качестве осведомителя, или штурмовые отряды, используемые для военной пропаганды и полувоенной подготовки населения, будут действовать как их агенты и помогут в установлении военной диктатуры. [693] И те и другие воспринимали нацистское движение в своих понятиях, в понятиях политической философии толпы, [694] и просмотрели независимую стихийную поддержку, оказанную новым вожакам толпы массами, а также прирожденные таланты этих вождей к созданию новых форм организации. Толпа в качестве передового отряда этих масс больше не была агентом буржуазии и ни кого другого, кроме самих масс.
691
Ср.: Hayes C. J. Н. Op. cit. Здесь автор не различает толпу и массы, полагая, что тоталитарные диктатуры "вышли из масс, а не из классов".
692
Это центральная теория К. Хейдена, чей анализ
693
Заговор генерала рейхсвера Шлейхера и главы штурмовых отрядов Рема предусматривал план подчинить все полу- и околовоенные формирования военному командованию рейхсвера, что сразу добавило бы миллионы к тогдашней немецкой армии. Это, конечно, с неизбежностью привело бы к военной диктатуре. В июне 1934 г. Гитлер уничтожил Рема и Шлейхера. Начальные переговоры начинались с полного ведома Гитлера, который использовал связи Рема с рейхсвером, чтобы обмануть немецкие военные круги относительно своих подлинных намерений. В апреле 1932 г. Рем свидетельствовал в одном из гитлеровских судебных процессов, что воинский статус штурмовых отрядов встретил полное понимание в кругах рейхсвера. (Документальные свидетельства о плане Рема-Шлейхера см.: Nazi conspiracy. Vol. 5. P. 456 ff. См. также: Heiden K. Op. cit. P. 450.) Рем сам гордо сообщает о своих переговорах со Шлейхером, которые, по его словам, начались в 1931 г. Шлейхер обещал взять штурмовые отряды под командование офицеров рейхсвера в случае чрезвычайного положения (см.: Die Memorien des Stabschefs Rohm. Saarbrucken. 1934. S. 170). Военизированный характер штурмовых отрядов, пестуемый Ремом при постоянном сопротивлении Гитлера, продолжал определять их словарь даже после ликвидации фракции Рема. В противоположность СС члены штурмовых отрядов всегда хотели быть "выразителями германской военной воли" и для них Третий рейх был "военным содружеством на двух столпах: Партия и Вермахт" (см.: Handbuch der SA. В., 1933; Lutze V. Die Sturmabteilungen // Grundlagen, Aufbau und Wirtschaftsordnung des national-sozialistischen Staates. No. 7a).
694
Автобиография Рема в особенности — истинная классика этого рода литературы.
Что тоталитарные движения зависели от простой бесструктурности массового общества меньше, чем от особых условий атомизированного и индивидуализированного состояния массы, лучше всего увидеть в сравнении нацизма и большевизма, которые начинали в своих странах при очень разных обстоятельствах. Чтобы превратить революционную диктатуру Ленина в полностью тоталитарное правление, Сталину сперва надо было искусственно создать то атомизированное общество, которое для нацистов в Германии приготовили исторические события.
Октябрьская революция удивительно легко победила в стране, где деспотическая и централизованная бюрократия управляла бесструктурной массой населения, которое не организовывали ни остатки деревенских феодальных порядков, ни слабые, только еще нарождающиеся городские капиталистические классы. Когда Ленин говорил, что нигде в мире не было бы так легко завоевать власть и так трудно удержать ее, как в России, он думал не только о слабости рабочего класса, но и об обстановке всеобщей социальной анархии, которая благоприятствовала внезапным изменениям. Не обладая инстинктами вождя масс (он не был выдающимся оратором и имел страсть публично признавать и анализировать собственные ошибки вопреки правилам даже обычной демагогии), Ленин хватался сразу за все возможные виды дифференциаций — социальную, национальную, профессиональную, — дабы внести какую-то структуру в аморфное население, и, видимо, он был убежден, что в таком организованном расслоении кроется спасение революции. Он узаконил анархическое ограбление помещиков деревенскими массами и тем самым создал, в первый и, вероятно, в последний раз в России, тот освобожденный крестьянский класс, который со времен Французской революции был самой твердой опорой западным национальным государствам. Он попытался усилить рабочий класс, поощряя независимые профсоюзы. Он терпел появление робких ростков среднего класса в результате курса нэпа после окончания гражданской войны. Он вводил новые отличия, организуя, а иногда и изобретая, как можно больше национальностей, развивая национальное самосознание и понимание исторических и культурных различий даже среди наиболее отсталых племен и народностей в Советском Союзе. Кажется ясным, что в этих чисто практических политических делах Ленин следовал интуиции большого государственного деятеля, а не своим марксистским убеждениям. Во всяком случае, его политика показывала, что он больше боялся отсутствия социальной или иной структуры, чем возможного роста центробежных тенденций среди новоосвобожденных национальностей или даже роста новой буржуазии из вновь становящихся на ноги среднего и крестьянского классов. Нет сомнения, что Ленин потерпел свое величайшее поражение, когда с началом гражданской войны верховная власть, которую он первоначально планировал сосредоточить в Советах, явно перешла в руки партийной бюрократии. Но даже такое развитие событий, трагическое для хода революции, не обязательно вело к тоталитаризму. Однопартийная диктатура добавляла лишь еще один класс к уже развивающемуся социальному расслоению (стратификации) страны — бюрократию, которая, согласно социалистическим критикам революции, «владела государством как частной собственностью» (Маркс). [695] На момент смерти Ленина дороги были еще открыты. Формирование рабочего, крестьянского и среднего классов вовсе не обязательно должно было привести к классовой борьбе, характерной для европейского капитализма. Сельское хозяйство еще можно было развивать на коллективной, кооперативной или частной основе, а все народное хозяйство пока сохраняло свободу следовать социалистическому, государственно-капиталистическому или вольно-предпринимательскому образцу хозяйствования. Ни одна из этих альтернатив не разрушила бы автоматически обновленную структуру страны.
695
Хорошо известно, что антисталинистские раскольнические группы основывали свою критику развития СССР на этой марксистской формулировке и фактически так и не переросли ее. Периодические "чистки" советской бюрократии, чуть ли не равносильные "ликвидации" бюрократии как класса, никогда не мешали критикам видеть в ней господствующий и правящий класс Советского Союза. Вот оценка Раковского, писанная в 1930 г. в сибирской ссылке: "На наших глазах сформировался и еще формируется громадный класс руководителей, который имеет свои внутренние подразделения и постоянно растет благодаря заранее намеченным кооптациям и прямым или непрямым назначениям… Элемент, который объединяет этот необычный класс, есть тоже необычная форма частной собственности, заметьте, на государственную власть" (цит. по: Souvarine B. Op. cit. Р. 564). На деле это вполне точный анализ развития в досталинскую эру. О развитии взаимоотношений между партией и Советами, имевшем решающее значение для хода Октябрьской революции, см.: Deutscher I. The prophet armed: Trotsky 1879–1921. 1954.
Но все эти новые классы и национальности стояли на пути Сталина, когда он начал готовить страну для тоталитарного управления. Чтобы сфабриковать атомизированную и бесструктурную массу, сперва он должен был уничтожить остатки власти Советов, которые, как главные органы народного представительства, еще играли определенную роль и предохраняли от абсолютного правления партийной иерархии. Поэтому он подорвал народные Советы, усиливая в них большевистские ячейки, из которых исключительно стали назначаться высшие функционеры в центральные комитеты и органы. [696] К 1930 г. последние следы прежних общественных институтов исчезли и были заменены жестко централизованной партийной бюрократией, чьи русификаторские наклонности не слишком отличались от устремлений царского режима, за исключением того, что новые бюрократы больше не боялись всеобщей грамотности.
696
В 1927 г. 90 процентов сельских Советов и 75 процентов их председателей были беспартийными. Районные исполкомы наполовину состояли из членов партии и наполовину из беспартийных, тогда как во ВЦИК 75 процентов депутатов были членами партии (см.: Dobb М. Bolshevism // Encyclopedia of the Social Sciences.)
Как члены партии в Советах, голосуя "в соответствии с инструкциями, которые они получали от несменяемых чиновников партии", разрушили советскую систему изнутри, подробно описано в кн.: Rosenberg A. A history of bolshevism. L., 1934. Ch. 6.
Затем большевистское правительство приступило к ликвидации классов, начав по идеологическим и пропагандистским соображениям с классов, владеющих какой-то собственностью, — нового среднего класса в городах и крестьян в деревнях. Из-за сочетания факторов численности и собственности крестьяне вплоть до того момента потенциально были самым мощным классом в Союзе, поэтому их ликвидация была более глубокой и жестокой, чем любой другой группы населения и осуществлялась с помощью искусственного голода и депортации под предлогом экспроприации собственности у кулаков и коллективизации. Ликвидация среднего и крестьянского классов происходила в начале 30-х годов. Те, кто не попал в миллионы мертвых или миллионы сосланных работников-рабов, поняли, «кто здесь хозяин», поняли, что их жизни и жизни их родных зависят не от их сограждан, а исключительно от прихотей правителей, которые они встречали в полном одиночестве, без всякой помощи откуда-либо, от любой группы, к какой им выпало принадлежать. Точный момент, когда коллективизация создала новое крестьянство, скрепленное общими интересами, которое благодаря своей численности и ключевому положению в хозяйстве страны опять стало представлять потенциальную опасность тоталитарному правлению, не поддается определению ни по статистике, ни по документальным источникам. Но для тех, кто умеет читать тоталитарные «источники и материалы», этот момент наступил за два года до смерти Сталина, когда он предложил распустить колхозы и преобразовать их в более
крупные производственные единицы. Он не дожил до осуществления этого плана. На этот раз жертв было бы еще больше и хаотические последствия для всего хозяйства, возможно, были бы еще более катастрофическими, чем при первой ликвидации крестьянского класса, но нет оснований сомневаться, что он смог бы преуспеть опять. Не найдется класса, который нельзя было бы стереть с лица земли, если убить достаточное число его членов.Следующий класс, который надо было ликвидировать как самостоятельную группу, составляли рабочие. В качестве класса они были гораздо слабее и обещали оказать куда меньшее сопротивление, чем крестьянство, потому что стихийная экспроприация ими фабрикантов и заводчиков во время революции, в отличие от крестьянской экспроприации помещиков, сразу была сведена на нет правительством, которое конфисковало фабрики в собственность государства под предлогом, что в любом случае государство принадлежит пролетариату. Стахановская система, одобренная в начале 30-х годов, разрушила остатки солидарности и классового сознания среди рабочих, во-первых, разжиганием жестокого соревнования и, во-вторых, образованием временной стахановской аристократии, социальная дистанция которой от обыкновенного рабочего, естественно, воспринималась более остро, чем расстояние между рабочими и управляющими. Этот процесс завершился введением в 1938 г. трудовых книжек, которые официально превратили весь российский рабочий класс в одну гигантскую рабсилу для принудительного труда.
Вершиной этих мероприятий стала ликвидация той бюрократии, которая помогала проводить предыдущие ликвидации. У Сталина ушло два года, с 1936 по 1938-й, чтобы избавиться от всей прежней административной и военной аристократии советского общества. Почти все учреждения, фабрики и заводы, экономические и культурные подразделения, правительственные, партийные и военные отделы и управления перешли в новые руки, когда «была сметена почти половина административного персонала, партийного и непартийного» и ликвидированы почти 50 процентов всех членов партии и «по меньшей мере еще восемь миллионов». [697] Новое введение внутренних паспортов, в которых надо было регистрировать и заверять («прописывать») все переезды из города в город, довершило уничтожение партийной бюрократии как самостоятельного класса. По своему правовому положению бюрократия наряду с партийными функционерами оказалась теперь на одном уровне с рабочими: отныне она тоже стала частью необъятного массива российской принудительной рабочей силы, а ее статус привилегированного класса в советском обществе — делом прошлого. И поскольку эта Большая Чистка увенчалась ликвидацией высших руководителей полиции (тех самых, кто в первую очередь и организовывал эту Чистку), то даже кадры ГПУ, проводники террора, не могли впредь заблуждаться насчет самих себя, будто как группа они вообще что-то собою представляют, не говоря уж о самостоятельной власти.
697
Эти цифры взяты из книги Виктора Кравченко: Kravchenko V. I chose freedom: The personal and political life of a soviet official. N.Y., 1946. P. 278, 303. Это, конечно, весьма спорный источник. Но поскольку о Советской России мы почти не имеем ничего, кроме спорных источников, то приходится полагаться на весь доступный массив новых рассказов, известий, сообщений и оценок разного рода. Все, что можно сделать — это использовать любую информацию, по меньшей мере производящую впечатление правдоподобности. Некоторые историки, видимо, полагают, что противоположный метод, а именно: использовать исключительно любой доступный материал, поставляемый русским правительством, более надежен, но это не тот случай. Как раз в официальном материале обычно нет ничего, кроме пропаганды.
Ни одно из этих гигантских жертвоприношений человеческих жизней не оправдывалось raison d'etat в старом смысле этого термина. Ни один из уничтоженных слоев общества не был враждебен режиму и, вероятно, не стал бы враждебным в обозримом будущем. Активная организованная оппозиция перестала существовать к 1930 г., когда Сталин в речи на XVI съезде партии объявил вне закона правый и левый уклон внутри партии, и даже эти слабенькие оппозиции вряд ли были способны создать себе базу в любом из существующих классов. [698] Уже диктаторский террор (отличающийся от тоталитарного террора тем, что он угрожает только настоящим противникам, но не безвредным гражданам, не имеющим определенных политических мнений) был достаточно жестоким, чтобы задушить всякую политическую жизнь, будь то открытую или тайную, еще до смерти Ленина. Вмешательство извне, которое могло бы поддержать одну из недовольных групп населения, больше не представляло опасности, когда к 1930 г. советский режим был признан большинством правительств и заключил торговые и иные международные соглашения со многими странами. (Что, однако, не убедило сталинское правительство исключить такую возможность в отношении всего народа; теперь мы знаем, что Гитлер, если бы он был обыкновенным завоевателем, а не чужим тоталитарным правителем-соперником, возможно, имел бы высокий шанс привлечь на свою сторону, по меньшей мере, народ Украины.)
698
Доклад Сталина на XVI съезде заклеймил уклон как "отражение" сопротивления кулацко-крестьянских и мелкобуржуазных слоев в рядах партии (см.: Leninism. 1933. Vol. 2. Ch. 3 [Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 353]). Против такого обвинения оппозиция оказалась удивительно беззащитной, ибо она тоже, и особенно Троцкий, "всегда стремилась за борьбой клик вскрывать борьбу классов" (Souvarine В. Op. cit. Р. 440).
Если ликвидация классов и не имела политического смысла, она была определенно гибельной для советского хозяйства. Последствия искусственно организованного голода в 1933 г. годами чувствовались по всей стране. Насаждение с 1935 г. стахановского движения с его произвольным ускорением отдельных результатов и полным пренебрежением к необходимостям согласованной коллективной работы в системе промышленного производства, вылилось в «хаотическую несбалансированность» молодой индустрии. [699] Ликвидация бюрократии, прежде всего слоя заводских управляющих и инженеров, окончательно лишила промышленные предприятия того малого опыта и знания технологий, которые успела приобрести новая русская техническая интеллигенция.
699
Kravchenko V. Op. cit. P. 187.
Равенство своих подданных перед лицом власти было одной из главных забот всех деспотий и тираний с древнейших времен, и все же такое уравнивание недостаточно для тоталитарного правления, ибо оно оставляет более или менее нетронутыми определенные неполитические общественные связи между этими подданными, такие, как семейные узы и общие культурные интересы. Если тоталитаризм воспринимает свою конечную цель всерьез, он должен дойти до такой точки, где захочет «раз и навсегда покончить с нейтральностью даже шахматной игры», т. е. с независимым существованием какой бы то ни было деятельности, развивающейся по своим законам. Любители «шахмат ради шахмат», кстати сравниваемые их ликвидаторами с любителями «искусства для искусства», [700] представляют собой еще не абсолютно атомизированные элементы в массовом обществе, совершенно разрозненное единообразие которого есть одно из первостепенных условий для торжества тоталитаризма. С точки зрения тоталитарных правителей, общество любителей «шахмат ради самих шахмат» отличается лишь меньшей степенью опасности от класса сельских хозяев-фермеров ради самостоятельного хозяйствования на земле. Гиммлер очень метко определил члена СС как новый тип человека, который никогда и ни при каких обстоятельствах не будет заниматься «делом ради него самого». [701]
700
Souvarine B. Op. cit. P. 575.
701
Девиз СС в формулировке самого Гиммлера начинается со слов: "Нет задачи, что существует для себя самой" (см.: Alquen G. de. Die SS // Schriften der Hochschule fur Politik. 1939). Брошюры, изданные СС исключительно для внутреннего пользования, снова и снова подчеркивают "абсолютную необходимость понять бесплодность всего, что есть Цель в себе" (см.: Der Reichsfuhrer SS und Chef der deutschen Polizei, без даты, под грифом "Только для служебного употребления в учреждениях полиции").
Массовая атомизация в советском обществе была достигнута умелым применением периодических чисток, которые неизменно предваряют практические групповые ликвидации. С целью разрушить все социальные и семейные связи, чистки проводятся таким образом, чтобы угрожать одинаковой судьбой обвиняемому и всем находящимся с ним в самых обычных отношениях, от случайных знакомых до ближайших друзей и родственников. Следствие этого простого и хитроумного приема «вины за связь с врагом» таково, что, как только человека обвиняют, его прежние друзья немедленно превращаются в его злейших врагов: чтобы спасти свои собственные шкуры, они спешат выскочить с непрошеной информацией и обличениями, поставляя несуществующие данные против обвиняемого. Очевидно, это остается единственным способом доказать собственную благонадежность. Задним числом они постараются доказать, что их прошлое знакомство или дружба с обвиняемым были только предлогом для шпионства за ним и разоблачения его как саботажника, троцкиста, иностранного шпиона или фашиста. Если заслуги «измеряются числом разоблаченных вами ближайших товарищей», [702] то ясно, что простейшая предосторожность требует избегать по возможности всех очень тесных и глубоко личных контактов, — не для того, чтобы уберечься от раскрытия своих тайных помыслов, но чтобы обезопасить себя в почти предопределенных будущих неприятностях от всех лиц, как заинтересованных в вашем осуждении с обычным низким расчетом, так и неумолимо вынуждаемых губить вас просто потому, что их собственные жизни в опасности. В конечном счете именно благодаря развитию этого приема до его последних и самых фантастических крайностей большевистские правители преуспели в сотворении атомизированного и разрозненного общества, подобного которому мы никогда не видывали прежде, и события и катастрофы которого в таком чистом виде вряд ли без этого произошли бы.
702
Эта практика обильно документирована. В. Кривицкий прослеживает ее истоки прямо к Сталину в своей книге: Krivitsky W. In Stalin's secret services. N.Y., 1939.