Историческая эпистемология. История, онтология, эпистемология

Keywords: epistemology, experiment, history of science, methodology of science

Особый эпистемологический статус эксперимента как sine qua non научного метода и научного знания давно закрепился в понимании науки как внутри профессионального сообщества, так и за его пределами. Сложившееся еще на заре историографии этого предмета понимание науки как рационального и методического знания, основанного на опыте и стремящегося к достижению всеобщности и необходимости, непосредственно выражающихся в возможности инженерного применении этого знания, невзирая на критику, остается концептуальным ядром как историографии, так и методологии науки, не говоря уже о мифологизированной «науке» из научно-популярной литературы.

«Изобретение научного метода было историческим прорывом и открыло дорогу к познанию мира», – пишет автор недавней научно-популярной биографии Галилея, которого со ссылкой на А. Эйнштейна называет «первым ученым» и «отцом современной науки». – «Его эксперименты с шарами на наклонной поверхности и современные опыты с ускорением частиц отличаются лишь уровнем технической оснащенности. Общим в них является стремление к диалогу с природой, основанному на создании искусственных условий, которые можно воспроизвести нужное количество раз для проверки существующих гипотез» [1, с.8].

Кажущаяся ясность и естественность экспериментальной основы «научного знания» и порождающего его метода при ближайшем рассмотрении представляет собой целый узел эпистемологических и исторических проблем. Во-первых, всеобщностью и необходимостью в строгом смысле могут обладать только априорные формы знания, поэтому претензии последовательно «опытно-экспериментальной» науки на рациональность и методическую правильность, оказываются сомнительными. И хотя выше мы использовали кантовскую формулировку, эпистемологический скепсис в отношении опытного знания является сквозным сюжетом всей истории европейской интеллектуальной культуры, начиная от ее античных историков, – поэтому возникновение в Новое время странного допущения о возможности строгого эмпирического знания требует исторического объяснения. Во-вторых, необходимые для экспериментальных практик технические «посредники» (приборы – «искусственные условия» из приведенной выше цитаты) тоже с точки зрения предшествующей традиции находится вне закона, поскольку природа и техника (естественное и искусственное, natura и ars) со временем античности онтологически противопоставлены или, как минимум, разделены [2]. В свете этого обозначение И. Ньютоном тождества геометрии, физики и механики, т. е. рационального, опытного и инженерно-технического знания, и намерения «по явлениям движения распознать силы природы, а затем по этим силам объяснить остальные явления» [3, с. 1–3] выглядит весьма экстравагантным решением, требующем в равной мере эпистемологического и исторического объяснения.

На этапе зарождения в конце XVI–XVII вв. «экспериментальная философия», как называл этот интеллектуальный проект Р. Бойль, в глазах современников выглядела не слишком убедительно. В силу причин, кратко обозначенный выше, знание, полученное с помощью приборов и засвидетельствованное с помощью органов чувств, оказывалось дважды сомнительным: во-первых, чувства вообще инструмент обманчивый и ненадежный, а свидетельства чреваты случайностью или даже обманом (сам Бойль обвинял в этом алхимиков); во-вторых, артефакты не открывают природу, а порождают артефакты, и поэтому искусственность результатов эксперимента свидетельствует против соответствия полученного таким образом знания природе. Т. Гоббс весьма успешно демонстрировал Р. Бойлю, что «опыты» последнего (знаменитые эксперименты с вакуумной камерой) всегда что-то упускают, т. е. не могут претендовать на целостное описание природы вещей, распадаясь на не связанные между собой частные результаты, а доверие к ним относится на своеобразном культе магической машины, который выдает себя за публичный и открытый, а в действительности оформляет секту посвященных («достойных свидетелей») [4]. Насос всегда протекает (ибо не существует возможности строго доказать обратное) [4, с. 196–200], и «мы не можем вывести из опыта… какого-либо универсального суждения» [4, с.151].

Конец ознакомительного фрагмента.