Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель...

Затем состоялись допросы у главного начальника города, он спрашивал то же, что и другие. Вопросов было много, они свидетельствовали о безмерной любознательности японцев. Они хотели знать всё и о личной жизни пленников, и о порядках в Российской империи, и о размерах морского флота, и об особенностях православия. Обязательны были вопросы о Резанове, Хвостове и о том, что произошло на Курильских островах в 1806 году. Несмотря на многократные и обстоятельные объяснения: решение об обстреле японских строений Хвостов принял единолично, а не по приказу русского императора, недоверие японцев сохранялось. Они подозревали, что «Диана» послана русским царём для нападения на японские владения или, по крайней мере, для разведки.

Между допросами были большие перерывы — по две-три недели, потом всё повторялось. Казалось, время остановилось. Наконец, спустя много месяцев пленникам сообщили, что решение об их освобождении может принять только сам император и надо ждать, когда это произойдёт.

Попытка побега

Понемногу улучшилось положение в тюрьме, а 1 апреля пленников перевели в жилой дом, но и там они находились за решёткой и под охраной. Наконец пришло письмо из столицы Японии: предложение губернатора Матсмая освободить русских было отвергнуто, предписывалось держать их в плену. Морякам предлагали остаться в Японии. Мичман Мур, немец по отцу, согласился на это предложение, что затрудняло осуществление давно задуманного Головниным и Хлебниковым плана освобождения.

Но всё же побег состоялся. Матросы, тайно достав два ножа на кухне, вырыли подкоп под стеной, через него в ночь на 24 апреля шестеро узников выбрались наружу. Узкой тропинкой прошли на дорогу, пересекли кладбище и вышли в предгорья горного хребта, отделявшего от моря. До рассвета поднялись на горный гребень, где ещё лежал местами снег, на котором оставались следы. Стараясь обходить снежные пятна, вышли на дорогу, ведущую к лесу, но тут увидели погоню и свернули с дороги в заросшую кустарником лощину.

Настал день. До ночи беглецы оставались в тесной пещере, рядом с водопадом, где почти нельзя было вытянуться, лечь и даже поворачиваться надо было с осторожностью. Просидели так весь день, который был ясным и солнечным. Когда зажглись звёзды на небе, вновь стали подниматься по горному склону. Шли прямо на север, на Полярную звезду. У Головнина мучительно болела ушибленная нога. Он даже просил своих спутников оставить его, чтобы те смогли выйти к морю, найти судно и вернуться на родину. Никто не согласился, решили устраивать привалы почаще. Головнин с трудом шёл, держась за пояс матроса Макарова, тот буквально тащил офицера. Дойдя до лесной чащи, беглецы остановились на отдых, но уже через два часа поднялись и двинулись дальше. Днём они спали, а ночью шли, переходя из одной лощины в другую, то поднимаясь в гору, то спускаясь с горных склонов.

На третий день пути решились на вершине, покрытой тростником, разжечь костёр. Сварили собранные черемшу и конский щавель. Из снега воду натаяли. На следующий день вышли к реке, стремительно спускавшейся в каменистых берегах к морю. Но идти вдоль неё было очень трудно, то и дело приходилось переходить с одного берега на другой, а глубина кое-где была по пояс.

В пустой, брошенной хижине без крыши на берегу высушили одежду, опять сварили черемши со щавелём, отдохнули. Наутро увидели, наконец, вдали море. Всего один хребет преграждал к нему путь. Пересекая его, на дне небольшого ручья, среди сгнивших кореньев и листьев раскопали мелких раков. «Вид их был весьма отвратителен, но мы ели сих насекомых как какое-нибудь лакомство».

К ночи вышли на берег моря и направились к северу. Миновали незамеченными несколько селений, теперь главной задачей стало найти лодку, на которой можно было отплыть в море.

Целый день беглецы потратили на подготовку к этому событию: из рубашек сшили два паруса, из верёвок, взятых с собой, соорудили снасти. Подумывали о том, чтобы силой завладеть каким-нибудь небольшим судном, но подходящего не было видно. И снова двинулись в путь, обходя селения. Головнин впоследствии писал:

«Отчаянное наше положение заставляло забывать все опасности или, лучше сказать, пренебрегать ими. Мы лазали по пропастям, нимало не помышляя ни о смерти, ни о какой опасности... Я только желал, чтобы в случае, если упаду, удар был решителен, дабы не мучиться нисколько от боли».

«1 мая весь день просидели в лесу, на косогоре, и видели много людей, переходивших реку вброд. Возможно, это была погоня, но удалось от неё уйти к морю. Лишь бы нашлась подходящая лодка... Но в то самое время, когда мы занимались изобретением способов к нашему спасению, судьба готовила нам другую участь. Мы увидели, что люди стали ходить кругом нас по тропинкам... Стали спускаться в лощину... Но не успели мы сойти на самый низ оной, как вдруг лощину с обеих сторон обстали люди, прибежавшие и приехавшие верхами. Они подняли страшный крик...»

Это были солдаты с ружьями и луками со стрелами, — несмотря на владение огнестрельным оружием, луки были ещё в ходу у японцев.

Сначала захватили четверых, потом сами сдались спрятавшиеся было в кустах Головнин и матрос Макаров. Побег не удался...

Когда в России шла война...

Всего неделю пленники были свободны, а теперь их снова вели со связанными руками в селение. «Впрочем, не делали никаких обид или ругательств, но, напротив того, приметив, что я хромал и не мог без большой боли ступить ногой, двое из них взяли меня под руки и помогали подниматься на горы», — отмечал Головнин.

Выяснилось, что погоня обнаружила беглецов давно и следила за ними, но не нападала, опасаясь возможных жертв. «Когда мы проходили селения, то весь народ сбирался смотреть на нас, но, к чести японцев, и теперь должен сказать, что никто не делал нам никаких обид, а смотрели на нас все с видом сожаления; из женщин же некоторые, подавая нам пить и есть, смотря на нас, плакали...» Головнин в этом месте добавил: «Вот чувствования народа, который некоторые просвещённые европейцы называют варварским!»

Начались допросы. Японские начальники выяснили, что пленники не знали местных законов и не собирались причинить вреда японцам, а хотели только одного — вернуться в своё отечество. Их простили, оставив в тюрьме впредь до решения их судьбы. Японцам понравилось, что Головнин всю вину взял на себя. После побега отношение к пленникам стало заметно лучшим.

В начале сентября 1812 года в далёкой России сражение на Бородинском поле спасло Россию от иноземного нашествия. Наполеон вошёл в оставленную Москву и вскоре был вынужден уйти из неё. В эти дни узникам в Японии, ничего не знавшим о событиях на родине, показали письмо командира «Дианы» Рикорда к начальнику острова Кунашир. Он писал, что по высочайшей воле государя императора привёз японских моряков, спасшихся после кораблекрушения у берегов Камчатки, и просит разрешения взять воды на берегу. Просил сообщить также о том, когда будут отпущены вероломно захваченные моряки с «Дианы». Пока это извещение не будет получено, «Диана» останется в гавани. Шлюп вошёл в залив Измены острова Кунашир вместе с транспортом «Зотик».

В личном письме Головнину Рикорд писал, что «в надежде и страхе ожидает ответа», не зная, жив ли он и его спутники.

Японцы взяли оба письма, чтобы перевести их. Но для того чтобы сообщить Рикорду, что его товарищи живы, сказали они, требуется разрешение самого императора.

Один из привезённых Рикордом японцев передал ему ложное сообщение о том, что русские умерли. В ответ Рикорд захватил японское судно, с которого снял пятерых моряков и увёз их на Камчатку. Ситуация снова осложнилась. Но в конце года появились слухи, что японцы намерены освободить пленников, и, встречая 1813 год, они, как писал Головнин, «из бездны отчаяния поднялись до некоторой степени надежды».