Исторические портреты: Афанасий Никитин, Семён Дежнев, Фердинанд Врангель...
Шрифт:
Прослужив пять лет прапорщиком, Николай Пржевальский подал рапорт с просьбой о переводе его на Амур. Но получил за «самовольство» трое суток гауптвахты.
Тогда Николай избрал другой путь: он сдал экзамены и поступил в Академию Генерального штаба в Петербурге. Попутно опубликовал в журнале «Охота и коневодство» свой первый литературный опус — «Воспоминания охотника». Пржевальский стремился на Амур, поэтому тема его учебной работы при переходе на второй курс Академии называлась «Военно-статистическое обозрение Амурского края». Экономист и статистик В.П. Безобразов представил это сочинение в Императорское Русское географическое общество, после чего 25-летний Пржевальский, ещё не совершивший ни одного путешествия, был избран членом очень престижного в те времена научного объединения.
Теперь его дальнейший путь определился.
Весной 1864 года была окончена Академия. Пржевальского назначили адъютантом командира Полоцкого полка. При первой возможности он покинул полк — в конце года уже преподавал географию в Варшавском юнкерском училище. Впоследствии на основе своих лекций он написал учебник всеобщей географии, который был принят как руководство в учебных заведениях России и переведён на иностранные языки.
Начало — на Дальнем Востоке
Мысль об Амуре не оставляла Пржевальского. Он вторично подал рапорт о переводе в Сибирь. Наконец пришёл положительный ответ. Однако вице-председателя отделения физической географии Русского географического общества П.П. Семёнова, совершившего десять лет назад первое восхождение в Небесные горы, Пржевальский попросил направить его в Среднюю Азию.
Энтузиазм молодого офицера понравился Семёнову, но он не решился поручить неизвестному в научном мире человеку столь ответственное дело. И предложил ему сначала показать свои возможности, совершив путешествие в недавно закреплённый за Россией Уссурийский край. Только с условием: на свои средства. Пржевальский охотно согласился, именно туда он давно стремился — на Амур. Что касается средств, пока можно взять в долг, вернув его после издания книги о путешествии.
Воодушевлённый полученным заданием — исследовать природу и население самого южного участка российского Дальнего Востока, Пржевальский зимой 1867 года отправился в путь и в конце марта был в Иркутске. Там он провёл два месяца, знакомясь с библиотекой и коллекциями Сибирского отдела Географического общества. А 26 мая выехал на Байкал, который никак нельзя было миновать на пути к Амуру. С Пржевальским ехал 16-летний ученик военного училища Станислав Ягудин, знавший основы топографии. Искусству препаратора он научился в самой Экспедиции.
Задание войскового штаба было довольно простым: исследовать пути, ведущие к границам Маньчжурии и Кореи и разузнать всё, что можно, о местных жителях берегов Уссури. Но Пржевальский решил сделать больше — всесторонне обследовать Уссурийский край: рельеф, климат, растительность, животный мир, не забыв, конечно, и аборигенов. То есть провести комплексную географо-этнографическую экспедицию.
«Дорог и памятен для каждого человека тот день, в который осуществляются его заветные стремления...» — так начинается книга Пржевальского «Путешествие в Уссурийский край».
Всего в 60 вёрстах от Иркутска он увидел Байкал: «громадную водную гладь озера, обставленного высокими горами, на вершине которых ещё виднелся местами снег».
От села Лиственничное у истоков Ангары до села Посольское на восточном берегу озера — 90 вёрст. Путешественники пересекли Байкал на купеческом пароходе. Дальше — на почтовой тройке до Сретенска-на-Шилке. Это целых 1000 вёрст. От Сретенска ходили пароходы на Амур, надо было подождать, когда мелководная Шилка очистится ото льда и достаточно наполнится водой. Река эта мелкая: менее метра её глубина на перекатах. Пароходы часто садились на мель, а то и получали пробоины. Это «испытал» и Пржевальский: пароход, на который он сел с Ягудиным, налетел на камень. Пришлось остановиться для ремонта в Шилкинском заводе, а потом уже нельзя было плыть дальше — Шилка обмелела. Тогда Пржевальский вместе со своим спутником погрузился в лодку и поплыл вниз по Шилке к Амуру. Это даже больше понравилось: было похоже на настоящую экспедицию. От станицы Горбицы до Амура, образующегося от слияния Шилки с Аргунью, протянулось пустынное, на двести вёрст пространство. На нём не было селений, если не считать семи почтовых домиков, известных под названием «Семь смертных грехов». Так эти станции назвали из-за плохого их обслуживания. Шилка здесь, сжатая горами, быстро течёт в ущелье шириной 140—200 метров среди крутых берегов. На Пржевальского эти места произвели гнетущее впечатление:
«Столетние деревья угрюмо смотрят кругом, густое мелколесье и гниющие пни затрудняют путь на каждом шагу и дают живо почувствовать, что находишься в лесах девственных, до которых ещё не коснулась рука человека...»Путешественники плыли быстро — вёрст сто в сутки — и 14 июня прибыли к тому месту, где Шилка, сливаясь с Аргунью, даёт начало великому Амуру. Здесь он имеет ширину не более 320 метров и берега почти такие же, как у Шилки — Амур продолжает «работу» породившей его реки: прорывается через хребет Хинган, разделяющий Маньчжурию и Монголию.
В казачьей станице Албазин, знаменитой сражениями Ерофея Хабарова с даурами в конце XVII века, Пржевальский и Ягудин пересели на пароход, шедший в Благовещенск. Амур повернул к югу и разбился на рукава. Горы по берегам стали ниже, их очертания мягче. Это был отрог Малого Хингана, хребет Ильхури-Алинь, который всего пять лет назад пересёк Пётр Кропоткин, открывший там потухшие вулканы. Пржевальский прибыл в Сибирь в то время, когда Кропоткин её уже покинул.
В Благовещенске путешественников догнал пароход, оставленный ими на Шилке. Они перебрались на него и поплыли по полноводному Амуру к его устью, к селению Николаевску, возникшему на месте основанного почти 20 лет назад Г.И. Невельским Николаевского поста.
Верстах в двух от Благовещенска — устье Зеи. Эта река при впадении в Амур кажется шире его самого. Между станицами Радеевой и Помпеевкой Амур на протяжении семидесяти вёрст течёт в узком русле, «быстро и извилисто стремится между горами, представляя на каждом шагу великолепные ландшафты». Он прорывается через хребет Хинган, у станицы Екатерино-Никольской снова разбивается на рукава и вскоре, принимая справа самый большой свой приток — Сунгари, текущую с Маньчжуро-Корейских гор, становится вдвое шире. На левом берегу изредка попадались станицы пешего батальона Амурского казачьего войска — около 6000 человек живут там, где всего два десятка лет назад обитали только гольды (нанайцы).
Вверх по Уссури
Путешественники месяц плыли по Амуру от Сретенска до Хабаровки. Это был ещё не город Хабаровск, но селение, широко раскинувшееся при впадении Уссури в Амур: больше 100 домов с 350 жителями и примерно столько же казаков и солдат.
По Уссури Пржевальский с Ягудиным и казаком Николаевым поплыли против течения на лодке с гребцами. Это плавание на расстояние более полутысячи вёрст заняло три недели. Из лодки часто выходили на берег: проводили глазомерную съёмку, вели метеорологические наблюдения, собирали растения и образцы горных пород. Поражало необыкновенное богатство растительности. Об этом записал Пржевальский: «Здесь растительная жизнь является во всей силе... На каждом шагу встречаешь роскошь и разнообразие, так что не знаешь, на чём остановить своё внимание». Даже медведь однажды показался шагах в двухстах, но и он лишь поднялся на задние лапы и стоя смотрел на диковинного двуногого «зверя».
За 23 дня Пржевальский проплыл от устья Уссури до последней казачьей станицы — Буссе — больше 500 километров. Но время было выбрано неудачно: каждый день лили дожди и очень трудно было сохранить в условиях большой сырости гербарий и чучела птиц.
И всё же Пржевальский продолжал тщательно исследовать Уссури, составлял подробный географический отчёт. Особое внимание он обратил на самый большой приток реки — Бикин, стекавший со склонов Сихотэ-Алиня, и установил, что широкая и глубокая река эта судоходна, по крайней мере, вёрст на сто. Правда, пока пароходы по ней не ходили. В низовьях Бикина находилась долина шириной вёрст десять, горы, ограждающие её, были покрыты дремучими лиственными и хвойными лесами, буквально кишащими соболями.
Удивила извилистая речка Сунгача: «Едва ли можно найти другую реку, которая так прихотливо изломала бы своё русло и образовала столько частых и крутых извилин...»
Если по карте измерить расстояние от её истока до устья, получится 90 вёрст, но действительная протяжённость русла в три раза больше. Что заставляет реку петлять, не ясно, потому что течёт она по совершенно плоской равнине. Местность отличается безлюдностью и однообразием. Его нарушает появление «необыкновенного цветка... который местами во множестве растёт по береговым озёрам и заливам Сунгачи». Этот цветок — дальневосточная разновидность лотоса.