Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
Шрифт:
— Я сдержал свое слово: оставил вас на месте!
Кучер ударил по лошадям, и экипаж исчез, обдав Пассека целым столбом пыли.
Взбешенный Пассек должен был возвратиться в юрод пешком и поклялся жестоко отомстить Нарышкину за столь дерзкую шутку.
К счастью для Нарышкина. Императрица вовремя узнала об этом приключении и поспешила примирить обоих противников. (1)
В 1773 году, в день бракосочетания Великого Князя Павла Петровича с принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой (названной при крещении Наталией Алексеевной), воспитатель его, граф Н. Панин, получил от Императрицы Екатерины следующие награды: 1) звание первого
Наградив с такой необыкновенной щедростью Панина. Государыня, неизвестно почему, не дала никаких наград его ближайшим сотрудникам. Тогда благородный вельможа, пригласив к себе трех своих секретарей, подарил им 4000 душ из числа пожалованных ему в Смоленской губернии.
Поступок этот был передан Императрице в превратном виде, и потому она, встретившись с Паниным на другой день, с неудовольствием сказала ему:
— Я слышала, граф, что вы вчера расточали «свои» щедроты подчиненным.
— Не понимаю, о чем Ваше Величество изволите говорить? — отвечал Панин.
— Как? — спросила с удивлением Государыня. — Разве вы не подарили несколько тысяч душ своим секретарям?
— Так это вы называете моими щедротами? — возразил Панин. — Нет, Государыня, это ваши собственные. Награждая подданных. Ваше Величество столь обильно изливаете на них свои милости, что им всегда представляется способ уделять часть полученного лицам, содействовавшим в снискании вашего благоволения. (1)
О бытность свою Московским митрополитом, Платон отправлялся в торжественные дни на служение в золотой карете, пожалованной ему Императором Павлом и запряженной в шесть белых лошадей в шорах, перед каретой ехали вершники и шли скороходы. В этом экипаже он приехал однажды к княгине Дашковой.
— Преосвященный! Вас возят шесть лошадей, — заметила ему Дашкова. — а Христос никогда не ездил в таком экипаже, а всегда ходил пешком.
— Так, — отвечал Платон, — Христос ходил пешком, и за ним овцы следовали, а я их не догоню и на шестерне. (1)
Раз, входя в Чудов монастырь, Платон заметил одну графиню, которая внимательно рассматривала висевший на стене церкви большой образ Страшного суда.
— Что вы смотрите на этот образ? — спросил ее Платон.
— Смотрю, как архиереи идут в ад, — с сердцем отвечала графиня.
— А вы вот лучше посмотрите на это, — спокойно заметил ей Платон, указывая на изображение адских мучений вольной женщины. (1)
Платон очень недолюбливал графа Шереметева, однако посещал иногда его великолепные обеды и праздники. Раз, когда Платон обедал у Шереметева, подали огромную рыбу.
— Какая это рыба? — спросил граф дворецкого.
— Лосось, ваше сиятельство.
— Надобно говорить «лососина», — заметил Шереметев и, обращаясь к митрополиту, сказал:
— Ваше высокопреосвященство, вы человек ученый, объясните нам, какая разница между «лосось» и «лососина»?
— Такая же точно, ваше сиятельство, — отвечал Платон, — как между «дурак» и «дурачина». (1)
В 1770 году по случаю победы, одержанной нашим флотом над турецким при Чесме, митрополит Платон произнес в Петропавловском соборе, в присутствии Императрицы и всего двора, речь, замечательную по силе
и глубине мыслей. Когда вития, к изумлению слушателей, неожиданно сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись ее, воскликнул: «Восстань теперь, великий Монарх. Отечества нашего отец! Восстань и воззри на любезное изобретение свое!» — то среди общих слез и восторга Разумовский вызвал улыбку окружающих его, сказав им потихоньку: «Чего вин его кличе? Як встане, всем нам достанется». (1)Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем Императрицы Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его покровительства и помощи.
Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин, назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.
Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:
— Зачем ты прибрел сюда, старина?
— Да вот, ваша светлость, — отвечал дьячок. — пятьдесят лет Господу Богу служил, а теперь выгнали за неспособностью: говорят, дряхл, глух и глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а я бы еще послужил матушке-Царице — не поможешь ли мне у нее чем-нибудь?
— Ладно. — сказал Потемкин. — я похлопочу. Только в какую же должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?
— Э, нет, ваша светлость, — возразил старик, — ты теперь на мой голос не надейся, нынче я петь-то уж того — ау! Да и видеть, надо признаться, стал плохо, печатное едва разбирать могу. А все же не хотелось бы даром есть хлеб.
— Так куда же тебя примкнуть?
— А уж не знаю. Сам придумай.
— Трудную, брат, ты мне задал задачу. — сказал, улыбаясь, Потемкин. — Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.
На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его позвать.
— Ну, старина. — сказал ему Потемкин, — я нашел для тебя отличную должность.
— Вот спасибо, ваша светлость: дай тебе Бог здоровья.
— Знаешь Исаакиевскую площадь?
— Как не знать: и вчера, и сегодня через нее к тебе тащился.
— Видел Фальконетов монумент Императора Петра Великого?
— Еще бы!
— Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и тотчас мне донеси.
Дьячок в точности исполнил приказание.
— Ну что? — спросил Потемкин, когда он возвратился.
— Стоит, ваша светлость.
— Крепко?
— Куда как крепко, ваша светлость.
— Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно мне доноси. Жалованье же тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.
Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина. (1)
В Турецкую кампанию 1789 года Потемкин обложил какое-то неприятельское укрепление и послал сказать начальствующему в нем паше, чтоб сдался без кровопролития. Между тем, в ожидании удовлетворительного ответа, был приготовлен великолепный обед, к которому были приглашены генералитет и все почетные особы, принадлежавшие к свите князя. По расчету Потемкина, посланный парламентер должен был явиться к самому обеду, однако ж он не являлся. Князь сел за стол в дурном расположении духа, ничего не ел, грыз по своему обыкновению ногти и безпрестанно спрашивал: не едет ли посланный? Обед приходил к окончанию, и нетерпение Потемкина возрастало. Наконец вбегает адъютант с известием, что парламентер едет.