Истории Дальнего Леса

Наконец, когда ежик все-таки опустил взор с небес, он сам удивился нахлынувшей на него столь неожиданной и абсолютно не типичной для него меланхолии. Ежик вдруг отчетливо почувствовал, что кто-то внимательно наблюдает за ним. Так оно и было на самом деле. В следующую секунду ежик совершенно неожиданно наткнулся на внимательный и сердито-колючий взгляд неморгающих, глубоко посаженных глаз.

— Ну, здравствуй, друг колючий. Однако же, ждал я тебя. Причем, можешь мне верить или нет, ждал именно сегодня, с самого раннего утреннего часа появления дневного светила, — неожиданно громко и уверенно проговорил внушительного вида косматый серый волк, глядя прямо на ежика сверху вниз. — Догадывался я, понимаешь ли, что направит тебя перст судьбы, случай или еще какое-нибудь едкое нахлынувшее коварство. И предчувствие меня не обмануло. Было оно у меня с раннего утра, предчувствие прихода вот именно такого, полного колючих иголок дивного лесного жителя. Вообще-то, говоря по истинной правде, мало кто способен меня обмануть в этом сказочном лесу. Так с чем пришел ты сегодня, мой странный колючий брат, с добром или с чем еще?

— Ой!.. А у меня и не было никакого предчувствия. Обходит оно меня стороной, да и не верю я в особенные душевные трепетания и неистовое таинство дребезжания чувств. Поэтому обманывать и некому было, вот уж извините меня за это, — простодушно и немного испуганно выпалил ежик, не привыкший быть для кого-то колючим братом и другом одновременно. А потом он задумался.

У ежей Архипелага Сказок так бывает: неожиданный поток сознания, прорвавшийся наружу, заставляет их пораскинуть мозгами.

Ежик на самом деле силился вспомнить, что же он делал в момент появления дневного светила. Но так и не вспомнил. Не случилось, выпало это воспоминание из череды мгновений убегающего дня.

Затем его мысли перенеслись на нежданно встреченного кудесника. Было в этом удивительном и магическом звере что-то странное, да и что же скрывать — очень боялся ежик кусачих и зубастых волков с самого раннего детства. Так уж видно было исстари заведено на этой сказочной и таинственной земле с переменчивой планидой, что не дружат одинокие и суровые охотники-волки с нежными ежами-мечтателями, точно так же, как в нашем мире не дружат любители темно-голубых мундиров охранного отряда с вальяжными владельцами изысканных фраков от кутюр. Уж больно разные они по жизни, да и молятся разным богам…

Когда ежику становится страшно, он начинает все понимать буквально. Вот и в этот час встречи с магическим волком ежик подумал, что ничего особенного для угощения волшебника он и не захватил. А выдренок Константин специально говорил об этом намедни: мол, надо волшебника обязательно знатно угостить, чтобы был добр, благодушен и расположен исключительно к добру. Надо было его послушать, ну да ладно. Что теперь об этом думать, не сложилось у меня со знатным угощением для размягчения нрава зубастого магического существа.

Но ежик, как и многие его собратья в Дальнем Лесу и его окрестностях, не без оснований считал себя совсем даже неглупым, поэтому и решил прервать противно затянувшуюся паузу. В самом деле, как ни крути, а все равно подарка для странного колдуна у него с собой нет.

— Я всегда с добром прихожу. И не думай даже ничего другого, я всегда хожу по белому свету исключительно с добром. У меня за длинными и колючими иголками — одно сплошное и несказанное добро спрятано. С ним и живу с самого что ни на есть раннего детства. С ним засыпаю по вечерам, с ним сплю и просыпаюсь по утрам. И все это — с добром чистой воды. Подожди… Это я запутался с тобой. Про добро — все правда, вот только когда я просыпаюсь, воды совсем нет. А так все верно, я ведь сам даже удивляюсь: и что это я такой добрый! Для самого себя — это, ни дать ни взять, абсолютная загадка. Вот только в наше непростое время добро с иголками должно быть. Вот такие времена…

— Ну если так, то давай рассказывай, — неожиданно миролюбиво проговорил волк, чувствуя где-то очень глубоко внутри себя огромное облегчение. — Хорошо, что с добром пришел, несмотря на доставшиеся тебе и мне времена. Вот только жаль, что оно, добро это, у тебя какое-то несказанное. Вот ведь ты учудил как. А времена, знаешь ли, не бывают плохими или хорошими, добрыми или злыми. Такая уж у них определенность: они просто отсчитывают наши нелепые или уверенные шаги. И всё. А вообще говоря, в наших сказочных местах нельзя жаловаться, это же тебе не какие-то там запредельные Палестины… Но все-таки попробуй рассказать, что же такое ты еще загадал. Порадуй меня своей придумкой.

Магический волк, благодаря особой волшебной и таинственной сущности, сразу прочитал мысли ежика о добре. Но решил выслушать это колючее существо.

В глубине души волк, конечно, был несказанно рад, что ежик оказался не таким глупым, как приходивший намедни выдренок Константин. Вот с тем была настоящая беда: тоже ведь пытался добро приносить. Вот только не на себе, как этот, с иголками, а с собой. Много разного добра приносил, причем охапками — разного и сомнительного добра.

— А где же… заяц? — непроизвольно вырвалось у еще не оправившегося от пережитого страха ежика.

— День сегодня, понимаешь ли, совсем не заячий, — ответил волк и рассмеялся, — бывает это в наших местах: как задастся день с раннего утра не по-заячьи, так и пойдет все кругалем. Но ведь и ты не аистом паришь, а с боку на бок устало переваливаешься, как и братья твои, ежи лесные. Ты ко мне по делу пришел или просто так, в поисках зайца вислоухого или кожи для новых котомок?

— Кожей для котомок я запасся надолго, — тихо проговорил ежик, обдумывая, как это день может не задаться, да еще по-заячьи, и куда это все идет непонятным «кругалем», — и зайцы мне, по правде говоря, не друзья, и даже не родственники совсем, и теперь без всякой практической надобности. Я к тебе за помощью пришел, только не знаю, как и начать. Тем более что день у тебя как-то не задался. Я, вообще-то говоря, мог бы и подождать немного, вдруг завтра у тебя день задастся. Уж больно тонкое и магическое дело…

— Ты вот что: не смущайся. Ждать задавшегося дня мы с тобой не будем. Так что давай, начинай, не мешкая, но и не суетясь, без вредного скоропалительного коварства, прямо с сердцевины природной непонятности. А то приходил тут ко мне утром один лысоватый старичок-лесовичок. Тоже все глазами сверкал да рассказывал о временах. Потом все сетовал, что потерял иллюзии. Вот и хотел один на один со мной поговорить. Как пить дать, он в прошлой жизни болтуном работал… Ну да ладно, не о нем речь, а о тебе. Наслышан я о тебе и так думаю, что понять-то тебя смогу. Как же не понять! Вот только попроще говори. Есть у нас в Дальнем Лесу любители «словесной цветастости», беда с ними просто, ну прямо сущая напасть лесная. Заражают они всех несуразностями.

— Скажу тебе просто: трудно мне так жить. Не ремесло трудное, а какая-то жизненная «разломистость». Просто беда.

— Трудно? Просто беда? — переспросил волк, не вставая с пенька. — Ага, вот ведь как значит. Трудно. Ну-ну. А кому же сейчас легко? Покажи мне этого счастливца в нашем Дальнем Лесу или его близлежащих окрестностях. Найди и приведи ко мне, расцелую и озолочу от доброты душевной… Но у тебя же все вроде бы складывается удачно. И не бедствуешь ты совсем. Что же за эдакая «разломистость» тебя одолела?

— Ага, все вроде бы и хорошо. А если с другой стороны посмотреть, то плохо. Намедни друг мой, хорек Василий, говорил, что, мол, такова обоюдоострая двуединость диалектики нашей жизни. А может быть, назвал он это двуединой обоюдностью. Уж не помню, больно ученые слова. Но как бы это ни называлось, устал я так жить. Не для меня, наверное, жизнь неспешная да пешеходная, — пробормотал ежик, опуская мордочку и думая про себя, какие это окрестности близлежащие и почему же нет счастливцев в сказочных местах. Но более всего он переживал, что не по силам чудодею задача окажется. Чувствовал он, что слишком на многое замахнулся.