Истории господина Майонезова
Шрифт:
Маша, не разуваясь, прошла в свою комнату, взяла с подоконника свёрток, вышла на опустевшее крыльцо и спустилась в тихий сад. Из-за крыльца выбежали две чёрные собачонки Шарик и Жучка, зевая и потягиваясь.
– Партизаните? – спросила строго Маша. – И со словами: «Все партизаны должны быть заснеженными, чтобы их не обнаружил противник!» - она дёрнула белую ветку. Собак накрыло снежной лавиной.
– Так, у Шарика лучше получается махать ушами, ему – «пять», Жучке – «три»! – сказала Маша, - А теперь пойдём кормить нашего бедного гипопо – из – лимпопо, ему сегодня задала жара брюшная килиманджара! Нашу ротную
Собаки, наскакивая друг на друга, едва поспевали в узкой снежной траншее за мелькавшими перед ними валенками.
Маша отворила настежь дверь сарая, почти у входа, словно дожидаясь, стояла старая понурая вислозадая лошадёнка каурой масти. Она покосилась большим блестящим глазом на собак и задвигала тёмными влажными ноздрями, вытягивая вперёд мягкие губы.
– На, губошлёпый, - сказала ласково Маша, аккуратно подавая лошади ржаную горбушку и, повернувшись к собакам, добавила: «Так, так, не следите, что там происходит в этих пяти освещённых окнах?! »
Собаки уставились на дом. В дальнем окне застыли рядом две фигуры.
– Жемчужная моя, - сказал хрипло профессор, прищурив глаз, как цыганский конокрад, - яхонтовая моя, я прошу Вас только об одном!
– Да – да, друг мой? – спросила с готовностью Варвара Никифоровна, подняв на него фиалковые глаза, полные слёз.
– Только не придавайте особого значения моему храпу, - попросил профессор.
– Хорошо, что Вы сказали об этом, друг мой, - со счастливой улыбкой отвечала Варвара Никифоровна, - иначе, я бы придала, обязательно бы придала, особое значение!
И она припала к его груди, к самому горячему и молодому сердцу на всём белом свете!
Первое окно погасло. Во втором окне стояли рядом две фигуры.
– Ты, знаешь, я нисколько не удивился, что есть такое место – Память Мира, то есть, я даже был уверен, что оно есть, - рассказывал Мушке Пыш, - я однажды постоянно думал о Моцарте, о его бедности, о том, что он был похоронен в не строганном гробу в братской могиле, а в последствии этот бренд «Моцарт» кормил многих, помогая создать целые состояния на печенье, вине, тортах, салатах, научных изысканиях и так далее. И вот однажды, я «вышел» на него, я, как наяву, увидел в лёгком сне Моцарта, усталого и больного после концерта. Наутро я написал стихотворение «Моцарту».
– Прочти его, Пыш, я так люблю твой голос! Когда я его слышу, мне становится спокойно и радостно, но ты любишь молчать!
– Надо отдыхать, моя воплощённая Вселенная, уж очень поздно! – сказал ласково Пыш.
– Тогда и я тебе не открою большую тайну! – заявила с улыбкой Мушка.
– Хорошо, разве я могу отказать моей маленькой таинственной секретнице! – сказал Пыш и начал читать особо старательно:
О днях печали, днях тревоги
Ты забывал, смешной чудак,
В тазу дымящем греешь ноги,
И вкривь и вкось застёгнут фрак,
В его карманах только ноты,
Давно твой галстук полинял,
На горький чад своей работы
Легко ты счастье променял!
Как одинок. Кому ты
нужен?А ведь ещё ты не старик,
Полуслепой, седой, простужен,
И набекрень надет парик.
А эта женщина, в вуали,
Что поднесла тебе букет,
Зачем искал её ты в зале,
Роняя старенький лорнет?
Она твоей в мечтах лишь будет,
Там нет кухарок и детей,
Там не мешает скрипка людям,
Там нет докучливых гостей.
Что можешь дать ей, повелитель
Смычка и хора вольных птах,
Жизнь познающий по наитию,
Полудитя, полумонах?
Чего ж ты плачешь, метр известный?
О, даже так – не хочешь жить?!
Ты приглашён на пир небесный,
За вход положено платить!
Когда же в путь отправишь душу,
Не перепутай адреса,
Гони подальше и не слушай
Сирен искусных голоса!
Душа летит всё выше, выше,
Всё ближе огненный приют,
И ты, измученный, напишешь
О том, как ангелы поют!
Что ждёт тебя? Грязь кривотолков,
Бессмертье, зависть, медь в суме,
А душу не пускай надолго,
Вдруг, не воротится к тюрьме!
– Спасибо, любимый! – сказала счастливо Мушка, - У нас будет ещё один малыш!
– Не может быть! Ты не ошиблась?! Я просто счастлив! Где оно это пузко, это моё любимое пузко, где сидит мой прекрасный малыш?!
Пышка принялся целовать всю Мушку, опускаясь до «пузка», и, как поцеловал десять раз малыша и в головку, и в спинку, и в ножки, и в ручки, счастливые родители обнялись, пожелали спокойной ночи ужинающему семейству божьих коровок и улеглись спать.
– Ещё одно окно погасло, - сказала Маша собакам.
Те в недоумении смотрели на два застывших профиля в окне жарко натопленной кухни. Кот и Фига обновляли шахматы, купленные профессором для Осла.
– А здесь красиво: сине – белые изразцы, старинная посуда, живописная утварь, можно писать натюрморты, - сказал Кот, - только слишком едой пахнет, и ни одного холодильника.
– Ты думаешь, дед, действительно, отдал бы нас «на сжирание»? – спросил Фига.
– Нас?! Ты хотел сказать, вас с Рокки? – удивлённо спросил Кот и энергично добавил, - Я – то изменил своё мировоззрение! Надо попросить у Василия четыре топора: тебе, мне, Пышу и Адрияшке, авось, вчетвером «отмахаемся»!
– Там и Царь – пушка не поможет против такой аравы, кроме того, нам нельзя отсюда брать «и пылинки», - напомнил в раздумье Фига.
– Да, и фотоаппараты оставили у деда в лифте, единственное, что привезём – портрет Аннушки, красивая женщина, - сказал Кот.
– Но, кто эти жуткие твари, как думаешь? – поинтересовался Фигурка.
– Дед сказал, что они охраняют дорогу на небо, - ответил художник, усиленно соображая над комбинацией.
– То есть, мы не на земле… А что скажешь о хозяйке? – поинтересовался Фига.
– Косноязычная, для песенки сочинила строчку: «Дили – дили – дили, дили – дили – дон!» Наверное, и Василий такую бы придумал, - ответил Кот.