Истории господина Майонезова

– Из сахара – можно только съедобное, «Дунькина радость»? – спросил Паралличини.

– Съедобная мышка! – гаркнул Кот, - А если серьёзно, голуби, стая голубей! Может открыть дверь?

– Всё, дети, не хочу вас больше обманывать, - сказал дед, снимая салфетку и поднимая, словно в надежде, крышечку с ангелочком, - это, увы, только сахар!

– Бывает! – с пониманием воскликнул профессор, - И у Кио не получалось!

– Фу-у-у, дедуля, как не красиво! – разочарованно протянула Варвара Никифоровна.

Молодёжь насупилась на деда, как мышь на крупу.

– Стихи, это разве не чудо, - заговорил Фемистоклюс, - когда человек пассивную материю пропускает через свою душу, сердце и разум, наполняя её чувствами, смыслом и ритмом? Но к стихам быстро привыкают, и, даже, сам автор не считает их уже чудом и начинает рифмовать всякую «хреновину с морковиной», например: «Эскимосы, эскимосы закурили папиросы, папуасы, папуасы завалились на матрасы!» А к зрительным чудесам привыкают ещё быстрее, чем к стихам. Хватит с вас и того чуда, что вы побывали в Памяти Мира! Жду вас через полчаса в погребе, да не забудьте забрать свои и оставить чужие вещи!

Тарелки зазвенели, стулья задвигались, Мария хотела положить гостям на дорожку остатки пирога, а Варваре Никифоровне мочёных яблочек, но вспомнила дедов наказ.

– Уж дойдём в тёплых вещах до погреба, уж больно лютый сегодня мороз, а там отдадим их Василию, - присказывала Варвара Никифоровна, закутываясь в пуховую шаль, - спасибо за всё тебе, Машенька, моя родненькая Люнечка! Спасибо и тебе, Аннушка, хлопотунья ты наша!

– Люнечка?! – в глубоком изумлении воскликнул профессор.

– Ну да, я её узнала сразу, когда она нас встречала на крыльце, хотя видела её маленькой девочкой, а не несколько дней назад, как некоторые, - сказала с очаровательной улыбкой прекрасная Варвара Никифоровна и добавила шутливо, - что же Вы, друг мой, а ещё академик!

– При свечах всё другое, уж простите мне мою невнимательность, - неловко раскланиваясь, пробормотал весь вспыхнувший, как школьник, профессор, - но почему «Мария»? Да, почему?

– Это моё имя, данное мне при крещении, такое же родное, как и первое, - ответила с улыбкой Маша.

Варвара Никифоровна расцеловала Машу и Аннушку, по обледеневшим ступеням запрыгали колёсики чемоданов, заскрипели кроссовки и туфельки. Мария в большой цветастой шале вышла на заснеженное крыльцо, в руке она держала большой, как золотая звёздочка, фонарь. Аннушка пошла провожать гостей до погреба, помогая нести вещи. У деревянного сруба уже притопывал Василий и прихлопывал, выбивая мороз из рукавиц, рядом стояли принесённые им чемоданы. Вереница путешественников растянулась по всей снежной траншее. По блестящему гребню сугроба бежали Шарик и Жучка, изрыгая облачки, словно светящегося, пара. Сзади сияли золотые купола, а над ними в морозном ореоле плыла мутная луна. Справа тянулся заснеженный сад, сквозь ветви которого тепло светились замороженные окна белого двухэтажного дома.

– Барышни, возьмите хоть рукавички со снегириками да синичками! – умоляла Аннушка.

Она вместе с мужем только успевала принимать тулупы и шубки, шапки и платки, муфты да кушаки, помогая спускать вниз багаж.

– Василий, я хочу Вам задать один вопрос, - сказал профессор, наморщив лоб и выпучив глаза над очками.

– Слухаю, барин! – с виноватой улыбкой и сняв шапку, отвечал Василий.

– Как нужно жить, чтоб быть счастливым? – спросил серьёзно Войшило.

– Так это надо понимать, что мир-то не наш, а ихний, - произнёс Василий, указывая кудрявой головой на небо, - потому нужно ходить в нём на цыпочках и по одной половичке, и за всё благодарно!

– Понимаю – понимаю, хотя мне кажется, что я не разгадал загадку этого дома, - сказал профессор, оглянувшись в последний раз на гостеприимное жилище, - ещё один сюрприз! Ведь это «Дворик» Поленова, только зимний вариант!

– Нет, барин, это дворик Коровина, - со смехом отвечал Василий.

– А Вы, голубчик, часом, не Василий Поленов, что-то тут не так? – не унимался Войшило.

– Нет, барин, всё так! Я Собакин, и жонка моя Собакина, и все пятеро чадушек Собакины! Собакины мы, как есть, барин! – отвечал с детской улыбкой, смеясь ребячьими глазами Василий.

Профессор исчез в люке последним, последним он входил и в лифт, внутри которого все остальные, тщательно вытерев ноги, «чтоб и пылинка отсюда не пристала», уже расставляли вещи.

– А Вы куда это так вырядились, юноша, словно свататься пошли в деревню Ступка?! – вопросил сурово Фемистоклюс, указывая на «царские» бурки на ногах Войшило.

Громче всех хохотал Кот. Профессор достал шлёпанцы, подаренные ему Саввой в уже далёкой – предалёкой Греции.

– Ну, с Богом?! – спросил грозно дедуля.

Все в лифте ответили дружно: «С Богом!»

январь 2015г.

История третья. Опасная стезя полковника Котса.

Часть первая. Разлад.

За стёклами замелькали звёзды, метеоритные потоки, кометы, космический мусор и прочие элементы, и элементики Вселенной.

– Нет, только не это, лучше в Сахару! – взмолился Войшило, - Звёздные просторы всегда угнетали моё левое полушарие! Эти расстояния, скорости и температуры никогда не укладывались в моей голове!

– Что ты задумал, дед, признавайся! – воскликнула в недоумении Варвара Никифоровна и гневно изломила чёрную бровь, - Куда ты везёшь нас? Или ты думаешь, что мы мечтаем добираться до нашей полянки столько же, сколько Одиссей добирался до своей Итаки?

– Всё зависит от вашего поведения, - равнодушно сообщил Фемистоклюс, - вас высажу, а Токса заберу, он пробыл там полгода, хотя изначально ему был назначен один месяц.

– А Вы не забыли о нашем с Варенькой возрасте, почтеннейший, - язвительно сказал профессор, - не хотелось бы быть похороненными на задворках великой Вселенной!

– А кто Вам сказал, юноша, что Волшебный Лес – это центр Мироздания, уж не премудрый ли Птоломей? – ехидно заявил дед, - Ваша родина – это крошечный пиксель в гигантской и прекрасной мозаике! Мир гораздо сложнее, чем Вы думаете, и в нём найдётся местечко для исправительных мероприятий!

– Как декабристов, из-за праздничного стола и в сибирскую ссылку! – театрально произнёс профессор, всё ещё полагая, что дед шутит, - Что же мы такое натворили?

– Вас там обували – одевали, кормили – поили, а вы добрых хозяев обворовали! – почти свирепо сказал Фемистоклюс, - Да ещё какую вещь украли – назидание потомкам!