Истории, от которых не заснешь ночью

— А можно взглянуть? — спросил Вернье.

Он рассматривал пластинки одну за другой, ожидая найти там записи опер, симфоний и другие какие-нибудь более серьезные произведения, особенно французских композиторов. А нашел джазовые мелодии, вышедшие из моды сентиментальные баллады, и нигде никакого следа вкуса цивилизованного человека, космополита.

— Да поставьте все равно что, — попросил он.

Патефон начал скрипеть, а потом раздался первый звук, явно диссонирующий. Вилмердинг покуривал свою трубку, сидя рядом с Хиром Коэртом. Прэйл подошел к краю веранды и посмотрел на реку через экранную дверь. Дорэн перебирал свои любимые пластинки, а Вернье медленно прохаживался по комнате, детально рассматривая своим живым глазом происходящую картину. Он остановился перед книжными полками и начал читать названия книг.

— Глядите-ка, — спросил он, — а чьи же это французские книги?

— Да они уже были здесь до нас, — вставил Вилмердинг. — До нас здесь жил плантатор-француз. Он их здесь оставил.

— Кто-нибудь из вас их читает? — спросил Вернье, беря наугад в руки книгу.

— Прэйл, так сказать, изобрел французский язык, — заметил Дорэн. — У него об этом и спросите.

Вернье держал французскую книгу на очень близком расстоянии от лица и медленно переворачивал страницы.

— А я изучал французский, — сказал он громко, как если бы разговаривал сам с собой. Затем, рассматривая комнату поверх книги, будто читая, изрек: — "В этом доме убийца".

В ожидании реакции он сделал паузу. Он был разочарован. Под огнем насмешек Прэйл как-то поглупел и сконфузился.

— А о чем идет речь, Прэйл? — спросил Вилмердинг.

— Переведи нам это, — приказал Дорэн.

— Да здесь… речь идет о домах, — сказал Прэйл. "Мэзон" это французское слово "хаус".

Раздался взрыв смеха. Когда воцарилось спокойствие, Хир Коэрт поднялся.

— Вы должны меня извинить, но мне надо вернуться в округ по очень важному делу.

Он выражал свои мысли с таким безмятежным спокойствием, как будто ни те, ни другие не догадывались, что дело это важное есть не что иное, как ежедневный послеобеденный сон.

— Вы, господин Вернье? Вы собираетесь пробыть несколько дней на плантации?

— Если не очень буду в тягость, — ответил Вернье.

— Чего-чего, а места всем хватит, — отреагировал Вилмердинг.

— Даже, если бы и не было, то мы все равно нашли бы, отправив, например, Дорэна спать с комарами, — вмешался Прэйл.

— Что меня убережет от выслушивания шуточек Прэйла, — отбил атаку Дорэн.

— Я хотел бы воспользоваться случаем, чтобы посмотреть, как вы из одного каучукового дерева получаете дюжину мячей для гольфа и комплект шин, — сказал Вернье. — Но я вас предупреждаю, — он остановился и посмотрел на Коэрта, — я буду совать нос повсюду и задавать вопросы, как женщина на футбольном матче. Я очень любопытный, любопытный до всего.

В течение всех последующих дней он демонстрировал свое любопытство хоть отбавляй. Он "заходил" то справа, то слева и задавал вопросы каждую секунду. С Прэйлом обходил плантацию на заре в тумане, задавая глупейшие вопросы на смеси английского с малайским местным жителям, которые делали диагональные насечки на гевеях: операция помогала латексу течь вдоль бороздок и стекать благодаря особой маленькой капельнице в фарфоровые сосуды. А когда жгучее солнце останавливало поток латекса, Вернье сопровождал Вилмердинга, который нес инспекционную службу: надо было следить за малайками, одетыми в пестрые саронги, которые собирали латекс в цистерны с повозками, запряженными буйволами. А потом он присоединялся к Дорэну в лаборатории и наблюдал, как тот, принимая латекс, выливал его в огромные чаны, где при помощи коагуляции образовывался каучук.

Прошло три дня, а Вернье ничего не удалось обнаружить. Он укрепился в мысли, что один из плантаторов — Джероум Стикс, но до сих пор не знал, был ли это Прэйл, или Дорэн, или Вилмердинг. Однако единственное, в чем он был уверен на сто процентов, это, что вот уже полтора года как Стикс изменил цвет волос. Убийца-брюнет из Сан-Франциско стал блондином. Должно быть, он использовал перекись водорода или что-то другое. И использовал регулярно, так как три дня Вернье наблюдал очень близко, найдет ли он хоть один волос, темный у корней. Но тщетно. Должно быть, волосы подкрашивались по мере того, как они росли. А иначе можно было бы обнаружить хоть этот признак.

Назавтра, когда все трое отправились и исчезли в утреннем тумане, Вернье остался в бунгало, сославшись на головную боль. Он лежал на своей колониальной кровати без пружин до тех пор, пока не стих последний слуга. Тогда он поднялся и отправился прямо в комнату Прэйла, где начал рассматривать тщательно все углы и закоулки. Он быстро порылся в ящичках комода и в сундуке, позеленевшем, тронутом тропической плесенью. Конечно, он понимал, что такой ловкий человек, как Джероум Стикс, не мог позволить себе разбрасывать компрометирующие себя бумаги, но надеялся обнаружить следы средства, обесцвечивающего волосы. На деле же нашел только одежду и фотографию старой женщины в кожаной рамочке, тронутой плесенью, и каталог большого чикагского универмага, специализирующегося на продаже товаров по выписке.

То же самое проделал в комнате Вилмердинга. В тот момент, когда открывал чемодан, показалось, что раздались шаги за дверью. Он быстро поднялся, прислушался, выглянул за дверь, но никого не увидел. Комната Дорэна тоже не принесла ему никакой информации.

Дорэн проводил большую часть дня в лаборатории. О таком месте можно было просто мечтать: там можно упрятать и средство для обесцвечивания волос и хну. Флаконом больше или флаконом меньше: среди всех этих химических реактивов подобный пустяк не мог привлечь ничьего внимания. Вернье отправился в лабораторию, чтобы и туда тоже сунуть свой нос. Он задал Дорэну, занимавшемуся латексом, несколько вопросов. Он потрогал флакончики и заглянул на дно жестяных бидонов. Дорэн вполне удовлетворил его любопытство по поводу всего и вся. Значит, и эта попытка не увенчалась успехом и ни к чему не привела.

Так Прэйл? Вилмердинг? Дорэн? Кто? Вернье закрылся у себя в комнате после обеда, чтобы поразмыслить и выработать план атаки. Да так глубоко погрузился в свои мысли, что опоздал на ужин. Его появление на пороге столовой положило конец явно оживленному разговору. Он сел, и разговор возобновился, но на весьма банальную тему. Чувствовалось, что плантаторы изо всех сил пытались скрыть начатую было без него тему разговора. Поэтому Вернье понял, что разговор явно касался его самого.

После обеда они затеяли игру в покер. Все четверо уселись на веранде. По лицам струились капли пота, а свет лампы золотил их обнаженные руки.

Вернье был молчаливее, чем обычно. Он изучал своих партнеров по игре.

Джероум Стикс конечно же был игроком. А посему мог обнаружить себя во время игры в карты. Один из американцев, факт, непреложный факт, проявлял острый интерес к игре, значительно больший, чем все остальные. Это был Прэйл. Тем не менее удача ускользала от него, а все жетоны скапливались у Вернье. И уж, конечно, никто из троих не делал хорошую мину при плохой игре. А напряженность обстановки Вернье приписал своим значительным выигрышам, В этот вечер разговор явно не клеился, и всего несколько слов, произнесенных за все время игры, были адресованы явно не ему.

В конечном счете, когда удача улыбнулась ему и он побил своим каре из шестерок тузовый фулл Прэйла, Дорэн бросил карты на самую, средину стола и откашлялся.

— Скажите все-таки, Вернье, — начал он, в упор разглядывая детектива, — зачем вы приехали на Борнео, но только скажите правду?

— А я думал, что Коэрт вам все объяснил, — отреагировал Вернье.

— Мы хотим поговорить с вами об истинных причинах вашего приезда, продолжил Вилмердинг. — Само собой, эта история с акционером придумана, потому что просто-напросто плантация Кота Бхари не принадлежит никакому акционерному обществу. Это — собственность одного человека. Я в этом убежден на сто процентов.