Истории от первого лица (Повести. Рассказы)

Я провожала его на каток, кутала ему горло шарфом и знала, что, выйдя на улицу, он мгновенно сдернет шарф и быстро забудет все мои советы и наставления.

Он оказался превосходным баскетболистом — я ходила в спортзал тайно от Юрки поглядеть на него; и рыскала по всей Москве, искала ему подарок ко дню рождения; и навещала его, когда он болел, ставила ему горчичники на его сильную загорелую спину со знакомой, похожей на изюминку, темно-коричневой родинкой между лопатками; и кипятила ему молоко, а он незаметно выливал молоко в цветочный горшок.

Я спросила Игоря:

— Ты что, стал меньше любить своего сына?

— Меньше? — переспросил он.

— Ну да, меньше, после слов, которые сказала Мила?

— Я хочу знать правду, — ответил он.

— Правда одна, — сказала я. — Одна-единственная, справедливая и неделимая.

— Именно?

— Юрка был и остался твоим сыном, — сказала я. — Понял? Был и остался.

Он взял мою ладонь, прижал к своим губам, я кожей ощутила сухой, неровный жар век, шероховатость щек.

— Мама, — сказал Игорь, — что же мне делать? Скажи, что?

— Перестань! — строго заметила я. — Что это такое? Вдруг раскис, как желе, сам же учил Юрку никогда, ни при каких обстоятельствах не пищать! — Он опустил мою руку. Я повторила: — Юрка был и остался твоим сыном.

Он медленно покачал головой.

— Если бы это было так на самом деле…

— Это так, и только так и не иначе! — Я чувствовала, что голос мой звучит непререкаемо убежденно и строго. — Только так, и все! И хватит об этом. Слышишь?

— Слышу, — ответил Игорь. — Слышу, бабкин.

Он улыбнулся и вдруг, разом, в один миг стал казаться моложе. Много моложе.

— Конечно, бабкин, — сказала я. — Кто же я еще? Разумеется, бабкин, и никто другой…

ВНУК

Лошадь сказала:

— Даже странно подумать, что наше время когда-нибудь будут называть средними веками.

— Ты в этом уверена? — спросил я.

— Пожалуй, — ответила она, — почти на все сто, ну на девяносто. Пройдет очень много-много лет, и, может быть, придумают какое-то новое летосчисление и напишут черным по белому: «В средние века в Москве была Олимпиада, и со всего мира в Москву съехались тысячи спортсменов», и еще напишут, что именно в средние века началось освоение космоса.

— Как думаешь, где будут жить люди тогда, на Земле или же где-то в космосе? — спросил я.

— Кто где захочет…

— Если бы я жил в то время, я бы непременно поселился бы на Марсе, — сказал я.

— И я тоже. Я прочитала недавно «Аэлиту» Алексея Толстого.

— Интересно?

— Ничего.

— Дай почитать.

— Со временем. Сейчас Мурзилка читает, — сказала Лошадь.

Мурзилка — ее младшая сестра, по-моему, ей еще куда как рано читать про Марс. Впрочем, дети растут теперь очень быстро, мой бабкин считает, что вдвое быстрее, чем раньше.

Мы сидели с Лошадью в лоджии, было начало сентября, еще по-летнему тепло, даже душно, и только виноградная лоза из ящика, недавно зеленая, сочная, стала золотистой и редкой, как оно и полагается осенью, и деревья, растущие внизу, возле дома, были все в желтых, по-осеннему ломких листьях.

Лошадь поставила передо мной миску с крыжовником.

— Ешь, последний, — сказала она. — Вчера Мурзилка была у деда на даче и собрала остатки.

Крыжовник был очень сладкий, с тонкой кожицей.

— Вкуснотища! — сказал я.

— Еще бы, — ответила Лошадь. — У деда на даче крыжовник всяких сортов, а этот самый лучший, только я забыла название.

— Неважно, — сказал я. — Дело не в названии, важно то, что он вкусный и последний…

— Да, что есть, то есть, — согласилась Лошадь. — Больше уже не будет до будущего года. А ты знаешь, что Пушкин больше всего любил крыжовенное варенье?

— Разве? — спросил я. — А ты откуда знаешь? Он что, сам тебе признался, что любит именно такое вот варенье?

Лошадь пожала плечами.

— А ты что, не можешь себе представить, что я об этом просто-напросто прочитала в книге?

— Почему же не могу? — ответил я. — Могу.

Солнце светило прямо в глаза. Я отвернулся.

— Не отворачивайся, — сказала Лошадь. — Погляди напоследок на солнышко, скоро уже начнутся дожди и холода.

— А ты откуда знаешь? Тоже прочитала где-нибудь? — съязвил я.

— Как же, в «Вечерке» прогноз погоды на сентябрь.

Я засмеялся:

— Неужели ты веришь всем этим предсказаниям? Ведь прогнозы погоды предназначаются для самых доверчивых остолопов.

— Ну, знаешь, — сказала Лошадь, — это уже удар ниже пояса.

— Вот уж нет, — запротестовал я. — Просто я говорю прямо и безыскусно то, о чем думаю, а так поступают далеко не все, можешь не сомневаться…

Я поймал себя на том, что все время говорю безостановочно, о чем угодно, лишь бы не молчать. Я ужасно не хотел молчать, потому что тогда пришлось бы думать о том, о чем не хотелось думать.

Я ни за что не стал бы делиться с Лошадью. Разумеется, мы друзья, нас связывает многое, мы ведь когда-то в один день поступили в первый класс, и сидели за одной партой, и вместе готовили уроки дома.

И Лошадь часто говорила мне:

— У меня от тебя нет секретов…

Я бы не мог так сказать. У меня появился секрет, может быть, самый большой в моей жизни, но он принадлежал только мне одному. И я решил никому никогда не говорить ни слова о нем…

Несколько дней тому назад мама вызвала старика к себе. А я пошел за хлебом и вернулся тогда, когда их беседа, как видно, была в разгаре. Старик кричал что есть сил:

— Это неправда! Скажи, что это неправда!

И мама отвечала ему тихо, но отчетливо, отделяя одно слово от другого:

— Правда, Игорь, самая чистая правда…

Я хотел было войти в комнату, вмешаться в разговор, дескать, о какой такой, правде толкуете, дорогие мои родители, но тут старик произнес то, что разом, в один момент, остановило меня.

— Я не верю, что Юрка не мой сын, это ложь, придуманная тобою с ходу, только никак не пойму, почему!

— Это правда, — снова повторила мама, — Его отец не ты, понял?

— А кто же?

— Вот этого я тебе не скажу, — сказала мама.

Я тихо открыл дверь, вышел на площадку, постоял там немного, чтобы прийти в себя; выходит, мой старик вовсе не отец мне? В таком случае кто же мой отец?