Истории, рассказанные негромко…

«Спят в заколдованном кругу…»

Опять бессонницу ты цедишь, Мой грозный и счастливый маг, Град Китеж, кипеш, или фетиш — Да полно, скалит угли тьма. Наина и Фаина рядом Спят в заколдованном кругу, И нежно светит под лампадой Волос подсеребренных жгут. Мост узок, да и место гибло, Но ты взлетаешь, не дыша, Когда над вязкой тьмой Египта Маячит раскаленный шар. Опять бессонницу ты цедишь, И зря пустили на постой. Быть может век еще до цели, Но полшага как за чертой.

Под воду

Беспонтовый портовый фарт Убивает зачаток тела, Был фасад – оказался фронт, Битва принята. Не задело. Было ль тело – уже не факт, И не слишком-то поседела — Или зеркало снова врет. Только ноет рубец мечты Там где грезилась завязь пло да, Как в нору истекаю в тыл До весны уходя под воду. И волочет венок поток, Да русалочья рябь колотит, И пластмассовый мыс лото Надо мною врастает в льды.

Стена

…и пока ковыряю стену карандашом, чей-то нежный лоб прорубает дверь — и графит рассыпался по траве — близоруко слезами плывут врата. вот, на ярус дальше, в тупик вошел и стоит и молится под стеной, и стена растворяется. сквозь портал уползают состав за составом вверх и течет река из закрытых век.

Бим бом

бим бом дом поэта опять сгорел, ибо нефиг курить в постели и пить в постели и тосковать в постели, встань, поэт, где-то к концу недели будет куда идти это не тот расстрел бим бом а знаешь, в том первом сгоревшем доме стихи были в общем лучше, да и горели ярче тем рукописным томиком был интернет замучен этим, увы, загажен бим бом если часто горит дом, надо что-то менять в проводке, в водке, в последних по итогам сводки несгораемых рукописях — но не один же ты в общем горишь — просто ты очевиден на грани басни надо срочно дать руку тому кто тонет — и все погаснет и пепелище зальют ручьи, заболтают птицы непониманье спасительным выдохом зубы стиснет и не закуришь больше в постели и не допьешься до стона, дом устоит, и дым закатан в квадрат бетона.

Офелия

невыносимая река меня выносит на задворки драмы пустая рама с надписью «обед» подтеки времени и рано угаснет свет чьи руки делят хлеб – Офелия, не ты ли но все жуют на голубом глазу и снятый с кожей реквизит – хвосты рептилий блестит в тазу дежурный тишины на берег сцены вылез следы геройства убраны и мы несем свою ответственность на вырост и мир навстречу сыт, надут, размыт.

Похороненные заживо

Слушайте наш потолок со струйкой песка сквозь щель близок к груди как вдох на перекос щедр наперевес добр Там наверху в яром до пьяни воздухе точит зубило смерд катит колеса черт тихо садится смерть солнышком за плечо Мячик молитвы стеной отбитый вновь забивает рот схлопывается земля как говорушки рост гниение ковыля Ищущих голоса только открыта дверь нас уже больше нет травы сквозь свежий пласт полно мы просто свет растворенный в вас.

Конец ознакомительного фрагмента.