Истории СССР

Начался пятилетний обменно-жилищный марафон. Лучшие годы жизни были положены на алтарь семейного счастья, строительства красивого и уютного дома.

Советский народ к середине семидесятых начал понемногу наглеть. Неудовлетворённые работой жилищных агентств по обмену, люди тусовались по вечерам в определённых местах и искали подходящие для обмена варианты сами, лишая государство пошлины с этой деятельности. Менты разгоняли такие толкучки, но люди всё равно рисковали. Рисковал и я. В лучшем случае я мог получить выговор по работе или исключение из аспирантуры. В худшем отсидеть в ментовке пятнадцать суток, выходя каждый день на работу остриженным наголо. Самые злачные обменные толкучки были на Маклина, на Светлане и у Львиного мостика. Туда-то я ходил пять лет по вечерам, когда был свободен от работы, тренировок и съёмок в кино. Чаще всего я туда забегал до или после этих работ. Толкучка собиралась на пару часов, с шести до девяти вечера. Собирались там одни и те же люди, приценивались к своей жилплощади, искали выгодные сделки. Вскоре я стал опытным маклером и вычислял пустышек мгновенно. Но всё-таки определяющим оказалось предельное трудолюбие, когда не ленишься наклониться даже к фальшивке. Она может оказаться золотой.

Первая удача меня поджидала у тестя, Петра Васильевича. Приехав по его зову на очередное избиение его пьяницы-соседа, я понял, что примирить мне их не удастся. Сосед бил тестя по идейным соображениям. За то, что тот полковник ОГПУ в отставке, погубил его отца и миллионы таких же честных сограждан. Я предложил им разъехаться навсегда, разменяв их квартиру. Они оба выдвинули немыслимые претензии, учитывая, что их квартирка находилась в убогой хрущобе на Новоизмайловском проспекте, вдали от метро и транспортных потоков. Но я принял их условия и взялся за размен. Одно обстоятельство было положительным — разъехаться было проще, чем съехаться в отдельную квартиру. Поэтому целая отдельная квартира стоила трёх разных комнат в коммуналках.

Спустя три месяца, соблазнённая мною, начальница обменного агентства на 16 линии Васильевского острова, украшенная неизменной халой на голове, предложила мне вариант, от которого мои клиенты не смогли отказаться. Тестю выпадала комната в центре на Фонтанке, д.121 кв.9 площадью 25 метров с балконом в трёхкомнатной квартире с двумя милыми старушками. И это вместо 18-ти метров в хрущобе?! Сосед поканал в 15 метров в Купчино, поближе к своей любовнице. А мне, то есть моей супруге с сыном выпала комнатка 9 метров в трёхкомнатной квартире № 32 на проспекте Ветеранов, 105. Доплатил я 300 рублей, деньги по тем временам не малые. Но деньги можно заработать, а комнату — никогда.

Я предполагал обменять две комнаты на однокомнатную квартиру в центре, но знающие люди у Львиного мостика сочли этот вариант непростым. Тогда я решился свою комнату на бульваре поменять с доплатой на однокомнатную квартиру, и уже с той однокомнатной и комнатой найти приличную квартиру в центре. Решение такого замысла растянулось на годы. Во-первых, из комнаты 19 метров меня не ставили на очередь в ЖСК. Слишком много у меня было площади. Шикарно оттопырился, парень. «Наши люди в булочную на такси не ездят». Вторая проблема возникла с комнатой 9 метров, в которую по гуманным соображениям не прописывали жену с сыном. Чтобы не ущемить гражданские права, их можно было прописать только в комнату 18 метров. А кто же её даст? А это не наше дело, заявляли в Исполкоме. Пришлось пойти на гражданский подвиг — поменяться комнатами с женой и сыном. Так я уехал на проспект Ветеранов, а жена с сыном прописались на бульваре. Дом № 17 на бульваре Профсоюзов отличался незаурядной красотой фасадов, высотой потолков и удобством планировки квартир. Ходили слухи, что его собирались расселять под предлогом ветхости и отдать газодобытчикам. Но слухами полон город, а жизнь проходит быстро. И иногда — мимо тебя.

Я разыскал свою подругу по институту Валю Осипову, которая распределилась на завод в Колпино. Самой Вале мой замысел не подошёл, а вот её подруга Таня согласилась не раздумывая. У неё была льгота на постановку в очередь на ЖСК, но не было денег. Я предложил ей свою, то есть теперь уже жены с сыном, комнату на бульваре получить бесплатно, за услугу покупки на её имя однокомнатной квартиры. Таня с радостью согласилась. Кинуть она могла меня элементарно. Через свою подругу Наташку Наумову я влез в доверие к инспектору ЖСК Лизе, и, всучив ей небольшой презент, поставил свою Таню на очередь в ЖСК. Ждать пять лет я не собирался. Очередной презент предназначался за то, что Лиза моментально нашла освободившуюся однокомнатную квартиру в построенном и сданном доме № 72 на Светлановском проспекте. Это было далеко, но быстро. Я внёс две тысячи рублей за Таню и через несколько дней она стала полноправной обладательницей однокомнатной квартиры с телефоном на седьмом этаже девятиэтажного дома престижной серии Л-137. Таня спокойно могла послать меня по широко распространённому на Руси адресу и спокойно жить в подаренной мною квартире всю оставшуюся жизнь. Но не сразу. В те времена последующий обмен можно было совершать только спустя полгода. Власти таким приёмом боролись со спекуляцией квартирами. Полгода я жил в напряжении, плохо спал и постоянно дёргался. Иногда звонил Тане, спрашивал как её здоровье. Ведь она могла и умереть. А моя квартира? Мои треволнения никто не разделял. Всем было по фиг веники. И жене, и сыну. Жизнь полна повседневными заботами. Пока я учился в аспирантуре, проводил научные изыскания, преподавал в Театральном институте, тренировался и выступал в соревнованиях, снимался в БЛОКАДЕ и Тиле Уленшпигеле, Таня страстно обнималась в моей квартире со своим новым мужем. Сынок встал на ноги и сказал «МАМА».

Когда я позвонил Тане, напомнил ей, что прошло полгода и уже можно меняться, она протяжно сообщила мне в трубку, что они с мужем решили остаться в своей квартире, а деньги выплатить мне в рассрочку, лет за пять. Я потерял дар речи. Запрыгнув в такси я примчался на Светлановский и, обгоняя лифт, взлетел на седьмой этаж. Дверь я просто вырвал с французским замком и бросился на опешивших молодожёнов. Зубодробильным ударом я уложил жениха и побежал за невестой по её следам на улицу. Когда все выдохлись, соглашение об обмене моей жилплощади было восстановлено. Через неделю мы оформили все документы и, получив ордера, расстались навсегда. Скажу по секрету, что через два года дом № 17 на бульваре расселили и Таня с мужем и ребёнком получили двухкомнатную квартиру на Васильевском острове. А мои мытарства только начались.

Перед новосельем хотелось обновить квартирку. Сделать косметический ремонт. Ни мастеров, ни обоев, ни краски достать тогда, а тем более просто купить в магазинах было невозможно. Через каких-то друзей отца достали не советские обои, мел для побелки и всякую всячину. Возле строительного магазина я нанял маляра, который мне показался приличным. Дав ему червонец аванса, я спокойно уехал на работу. Красть в квартире было нечего и это успокаивало душу. Через пару дней я поехал принимать работу. Стёпа лежал на полу, как убитый. Под ним была разостлана газета. Руки мои опустились. Опустились и размозжили Стёпе нос. Он вскочил и убежал. На другой день я уговорил приятеля из аспирантуры помочь мне за харчи и мы с ним и побелили потолки, и поклеили обои. Новоселье было весёлым. Из мебели удалось перевезти старые тахтушки и сыночкину кровать чешского производства. Дружки-приятели, привыкшие заходить ко мне на бульвар, отводили глаза, произнося слова восторга и радости за мою обнову. Жена приготовила в духовке гуся, но на крутом повороте из кухни гусь у неё выскользнул и поплыл по полу. Воха приехал в гости, естественно, голодный. Церемониться не стали и, обдав гуся горячей водой, разорвали его на части. Стола ещё не было, поэтому накрыли на подоконнике. А ля фуршет. Подоконник был широкий, потому что дом кирпичный.

После новоселья мы стали приспосабливаться к новой квартире. Жена сидела с сыном, а я ездил на работу и заходил на обратном пути в магазины. Добывал пищу. Я не очень обратил внимание на тот факт, что квартира была оформлена на жену, а я теперь был прописан на Ветеранов в, якобы, её комнате. В один прекрасный день, вернувшись с работы, я открыл форточку, чтобы проветрить кухню. Жена доставала селёдку из банки, по случаю купленной мной в Океане. Она сообщила, что мама не рекомендует открывать форточки, так как летит много пыли, которую потом придётся вытирать. На что я предложил её маме командовать у себя дома. Я ещё не успел закрыть рот, как захлебнулся селёдочным рассолом. Рассол фейерверком полетел по стенам с новыми обоями, по белёному потолку, по моим новеньким джинсам LEVI’S и проливным масляным дождём покрыл весь пол. Пол, между прочим, был из дубового паркета.

Роковую ошибку я совершил, позарившись на комнату 9 метров в трёхкомнатной квартире на проспекте Ветеранов. Две смежные комнаты под 30 метров занимала энергичная бухгалтерша Алла со своей мамой и дочкой. Муж накрылся Алкиным медным тазом. Мне показалось простым и очевидным разменять всю квартиру, выменять соседке двухкомнатную, а мне комнату побольше. Но не тут-то было. Аллочка оказалось непростой штучкой. Получив от неё принципиальное согласие на обмен, я вложил всё своё время и деньги в поиски различных вариантов. Этот 1975 год я запомнил на всю жизнь. А мог бы запомнить на две. Алка и не думала меняться. Ей было хорошо и в этой трёхкомнатной квартире. Она, практически, жила там только своей семьёй. Мужа она отселила, выделив ему именно эту комнатку. И тех несчастных одиночек, которых только и могли подселить в эту комнату, Алка быстро сдавала ментам и они уносили ноги, куда глаза глядят. Я второй год обучался в аспирантуре ЛНИИФК по педагогической специальности. Заработал денег на съёмках «Романса о влюблённых» у Кончаловского и на «Стрелах Робин Гуда» у Тарасова и мог вложить средства в доплату за большую жилплощадь. У Львиного мостика я подкупил двух тёток, которые искали для меня варианты. Вариантов было много и среди них очень приличные. И для меня, и для Алки. Но она отказывалась от любой двухкомнатной квартиры, неизменно возмущаясь тем, какие хорошие комнаты в этих вариантах должны будут достаться мне. Когда я это понял, то решил переехать всей семьёй в эту комнату и пожить с Алкой как сосед. Чтобы ей жизнь мёдом не казалась. Тем более, что в доме напротив жили наши, как я тогда думал, друзья с маленьким сыночком Антоном. К ним мы ходили в гости и коротали мучительное время коммунального жития. Но мёдом жизнь не показалась мне. Каждый вечер, как только мы укладывали сыночка спать, Алка начинала греметь под нашей дверью кастрюлями, распевать песни и воспитывать свою препротивную кривляку. Как-то раз я не выдержал и гаркнул на Алку своим звероподобным рыком. Через пять минут явился участковый мент с дружинниками и отвели меня в отделение, оформив «привод». На другой день Алка пришла к директору института и тот в её присутствии приказал отчислить меня из аспирантуры. Мотив был понятен всем — хулиган не может носить гордое звание советского педагога. Жизнь выворачивалась наизнанку. Вот и сходили за хлебушком, рассуждал мужик, держа в руках отрезанные трамваем ноги. Спасла меня наша профкомовская мама — Катя Ершова. Она пришла ко мне домой на следующий день с представителями профкома, просидела до вечера и, когда Алка начала орать под дверью, записала всё на мой магнитофон. Директора института прижали к стене правосудия. Ему проще было меня отчислить и сломать мне жизнь, чем ждать неприятностей от Алки по партийной линии. Но он сдался общественности. Катя Ершова, в прошлом чемпионка мира по баскетболу, кандидат педагогических наук, спасла мою карьеру. Просто из чувства справедливости. И когда, спустя много лет, я благодарил её за этот поступок, она не могла припомнить эту историю. Мгновенно я нашёл алкаша из огромной коммуналки на Фонтанке, 103 и, приплатив ему сотку, поменялся с ним. Такой получился подарок Алке. Но не удивлюсь, если узнаю, что они поженились и счастливо прожили всю жизнь.

Я мечтал, чтобы у нас было двое детей. Сыночек и доченька. Жена сопротивлялась, хотела гулять, ходить в театры и наслаждаться жизнью. Я зарабатывал достаточно денег, чтобы она могла сидеть дома с ребёнком. Но ей было скучно. К тому же её мать внушала ей такую стратегию, чтобы она была независима от мужа и работала, хотя бы на минимальную зарплату. А жила на его — большую. Тогда муж не сможет упрекнуть, что кормит жену. Так мы и жили, ели хлеб, а вино пили. Когда жена забеременела дочкой, врачи не рекомендовали ей делать шестой аборт. В мае 1977 года 17 числа родилась доченька, Тима назвал сестру Олей Сизиковой, по имени любимой девочки в детском садике. Вскоре в нашем кооперативном доме уехала в Израиль очередная еврейская семья и, доплатив полторы тысячи рублей, мы переехали в двухкомнатную квартиру на девятом этаже. Правда там текла крыша, которую я сам быстро починил. Теперь жена с тёщей насели на меня, чтобы обменял эту квартиру и комнату на трёхкомнатную и успокоился. Купили мебель и зажили бы как люди. Но жить, как эти люди, я не хотел. Особенно за эти два года, которые приходилось каждый день ездить в новостройки и видеть это убожество. Летом 1978 я заработал деньги на съёмках фильма «Д’Артаньян и три мушкетёра». Большие деньги. Полторы тысячи. Близилась r финалу работа на «Сибириаде» Андрона Кончаловского, который посулил мне солидный куш. Поэтому я искал вариант обмена с доплатой, но непременно в центр, в старый Петербург. Несколько вариантов в старых доходных домах с большими коммуналками были, но производили они убогое впечатление. Как-то по осени мы с сыночком поехали в зоопарк. Насмотревшись на макак и белых медведей, мы зашли в кафе полакомиться пломбиром. Кафе находилось в подвале дома 61/28 по проспекту Максима Горького. На водосточной трубе возле входа в кафе болталось объявление об обмене квартиры в этом доме. Такой пиратский способ развешивания информации только входил в моду. Я потащил сыночка заглянуть в эту квартиру на четвёртом этаже. Дом был выстроен в стиле «модерн». В квартире проживала семья профессора Машовец. Они хотели обменять эту квартиру и квартиру в новостройках на одну, но большую. И непременно в сталинских домах, и непременно на проспекте Шверника. Когда я вошёл в их квартиру, я лишился дара речи. Огромное окно в дубовой раме выходило на парк и шпиль Петропавловской крепости, высоченные потолки были сделаны из дубовых панелей, инкрустированный паркетный пол, витражные окна на парадной лестнице и в ванной комнате громадных размеров, а в углу одной из трёх комнат красовался болотно-зелёным мейсенским кафелем немецкого типа камин. Вот это я и искал всё свою жизнь. Плохо понимая, что от меня хотят хозяева, расспрашивая про имевшуюся у меня жилплощадь, я вышел огорошенный бороться за свой дом на этой Земле.

Когда в феврале 1978 я защитил диссертацию, мама со слезами счастья и гордости за сына, подарила мне все свои сбережения на мебель. Она была инвалидом войны и имела право на приобретение импортной блатной мебели. Проникнув в этот клубок привилегированных дельцов, я купил финский гарнитур «Микадо» с обивкой болотно-зелёного цвета, под цвет камина в той сказочной, недосягаемой для меня квартире. Гарнитур, не распаковывая, я поставил в комнате, заломав её на три четверти. Тёща с женой смотрели на меня, как на идиота. Но я начал свой последний и решительный бой. Первой меня опустила моя конкурентка, претендовавшая на ту же квартиру и оказавшаяся посредником, то есть новоиспечённым маклером. Я часто встречал её у Львиного мостика и на Светлане. Она-то и сказал мне ту фразу, которую я, спустя много лет, услышу от своего сыночка. Выдвинув мне космические расценки на доплаты при промежуточных обменах и увидев моё удивлённое лицо, она привела меня в чувство, объяснив, что эта квартира видовая и антикварная. Я постарался с ней больше не встречаться и действовать самостоятельно. Моя мама, на которую я очень рассчитывал, съезжаться с невесткой и вкладывать в обмен свою двушку наотрез отказалась. Тёще я этого и сам не предлагал. Сломя голову, забросив работу в Театральном институте, куда я распределился после окончания аспирантуры, я бегал по обменным рынкам и составлял восьмикратную мозаику промежуточных обменов с доплатой. Поздним зимним вечером, возвращаясь с работы на Ваське, от усталости прикорнув в трамвае № 40, я проснулся на «Светлане». Толпа уже расходилась, но я заставил себя выйти и поспрашивать на удачу. Тут-то я и поймал золотую рыбку. Тётя средних лет с демоническим именем Алла разводилась с мужем-изменником и согласна была поменяться со мной на мою двухкомнатную квартиру своей трёхкомнатной, получив в придачу солидные деньги. Договорились, что я выплачу всю стоимость кооперативной двухкомнатной квартиры и доплачу ей ещё тысячу рублей. При этом ещё нужно было уговорить её мужа, а точнее его новую жену взять мою комнату на Фонтанке. Деньги и тогда кружили голову людям. Василий согласился. Алла жила на Комендатском аэродроме в квартире, о которой мечтал мой полковник в отставке, проживавший на проспекте Шверника в сталинском доме. Его квартира оказалось той, которую видел в долгих зимних снах сын профессора Машовец и мечтавший съехаться со своим, дышащим на ладан отцом. То обстоятельство, что в антикварной квартире профессора Машовца не было горячей воды и плохо работала канализация, подталкивало молодого сыночка профессора к обмену и облегчало мою победу в этой нечеловеческой борьбе. Когда все участники этого обмена договорились и ударили по рукам, я вынужден был выехать в киноэкспедицию с кинокартиной «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» в Пицунду и поставить смертельную схватку у Рейхенбахского водопада, получив совсем не лишний гонорар. Разные задержки и проволочки на съёмках натягивали в струны мои больные нервы. Постоянные новости об отказе участников обмена поставили меня на грань инфаркта. И вот 30 октября 1979 года вся компания собралась в бюро обмена Калининского района у Финляндского вокзала. Перед тем, как получить ордера об обмене, я выдал всем участникам обещанные пачки денежных купюр. Если бы кто-то из них ушёл в этот момент с деньгами, пенять мне бы было не на кого. Но люди все были приличные. Все получали свои ордера и выслушивали все условия обмена и те характеристики жилых помещений, которые будет иметь каждый участник обмена. Когда во всеуслышание чиновник объявил, что я в итоге обмена получаю трёхкомнатную квартиру на проспекте М.Горького, 61/28, квартира 32 общей площадью 88 метров, с потолками 4 метра, балконом в доме-памятнике 1904 года постройки все участники обмена притихли и задумались, не обманул ли я их. Чиновник при этом, как будто только что родился, удивился, что такую жилплощадь на четверых предоставлять не положено. Даже в случае обмена. Санитарная и социальная норма равняется девяти метрам на человека, следовательно, вам положено тридцать шесть метров жилого помещения. А у вас только комнат пятьдесят шесть метров. В воздухе повисла мёртвая тишина. Тут я вспомнил, что полгода тому назад защитил диссертацию, а кандидатам наук положено двадцать метров дополнительной площади. Это меняло дело. Все облегчённо вздохнули. Но чиновник потребовал предъявить документ. Я попросил сделать перерыв и позволить мне позвонить с его телефона. Набрав номер секретаря Учёного Совета Института физкультуры имени П.Ф. Лесгафта, я услышал её звенящий радостный голос, возвестивший о том, что вчера из ВАК пришёл мой диплом кандидата педагогических наук. Я бежал вдоль набережных Невы, я не мог сесть в такси от переполнявшего меня адреналина. Я получил ордер на свою сказочную, антикварную квартиру с камином и видом на ангела-хранителя Санкт-Петербурга, который и меня коснулся своим золотым и всещедрым крылом.