Истории тяжелая вода
Шрифт:
К. Симонов с матерью и Героем Советского Союза полковником Г. Михайловым (прототипом Луконина — героя пьесы «Парень из нашего города»). Февраль 1941
Кадр из фильма «Парень из нашего города» (1942) В главных, ролях. Л.Смирнова и. И. Крючков.
С Евгением Долматовским. 1939
«КОГДА НА ВЫЖЖЕННОМ ПЛАТО ЛЕЖАЛ Я ПОД СТЕНОЙ ОГНЯ,
Я ДУМАЛ: СЛАВА БОГУ, ЧТО ТЫ ТАК ДАЛЁКО ОТ МЕНЯ…»
Слева направо. К.
Автограф стихотворения «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…’
С Романом Карменом. Вязьма, 1943
К. Симонов выступает перед офицерами и солдатами армии генерала Пухова.
Курская дуга, июль 1943
«ЖДИ МЕНЯ, И Я ВЕРНУСЬ. ТОЛЬКО ОЧЕНЬ ЖДИ…»
К. Симонов. 1941
К. Симонов и В. Серова. 1944
«ВНОВЬ, С КАМНЕМ ПАМЯТИ НА ШЕЕ, ТОПЛЮ В СЕБЕ — ТЕБЯ, ВОЙНА,
НО, КАК В ЗАТОПЛЕННОЙ ТРАНШЕЕ, ОПЯТЬ ВСПЛЫВАЕШЬ ТЫ СО ДНА…*
С Алексеем Столпером. 1943
С режиссером — постановщиком фильма «Живые и мертвые» А. Столпером и исполнителем роли Синцова — К. Лавровым
С маршалом И. С. КоневЫм на рыбалке. 1966
На даче у маршала Г. К. Жукова. 1966
Эмигранты «первой волны». Сидят: слева направо — Г. Адамович, Ив. Бунин 1940–е годы
С Генеральным секретарем Союза писателей СССР Александром Фадеевым. 1949
С секретарем Европейского сообщества писателей Джанкарло Вигорелли (слева) и Джоном Стейнбеком. 1964
«НИКАК НЕ МОЖЕМ ПРИМИРИТЬСЯ С ТЕМ, ЧТО ЛЮДИ УМИРАЮТ НЕ В ПОСТЕЛИ,
ЧТО ГИБНУТ ВДРУГ, НЕ ДОПИСАВ ПОЭМ, НЕДОЛЕЧИВ, НЕ ДОЛЕТЕВ ДО ЦЕЛИ…»
С Алексеем Толстым во время поездки в Харьков на процесс военных преступников. Декабрь 1943
С Ильей Эренбургом и Назымом Хикметом. Москва, 1952
С Борисом Горбатовым. Гульрипши, 1950–е годы
Фотография Чарли Чаплина с дарственной надписью К. Симонову. 1946
С Куртом Воннегутом. 1960–е годы
…Николай Тихонов (слева) и Джон Бойнтон Пристли. 1946
…Жоржи Амаду. 1950–е годы
«МЫ ИЗМЕРЯЕМ, ДОЛЮ ЛИ ТЫ ЖИЛ,
НЕ ДНЯМИ ЖИЗНИ, А ЧАСАМИ ДРУЖБЫ…»
…Эльза
Триоле. 1946
…Жан Поль Сартр. 1962
Марсель Марсо 1960
С дочерью Марией. 1970–е годы
С дочерьми Александрой (слева) и Екатериной. 1970–е годы
Дарственная надпись на фотографии с членами редколлегии журнала «Новый мир» после разгрома редакции: «ЛорогомуКонстантину Симонову, бывшему дважды главным редактором «Нового мира», большому другу редакции «Нового мира»и моему лично. —Все минется, только правда останется. А. Твардовский.
21. V.70. Москва»
«НЕ ТОЙ, ЧТО ИЗ СКАЗОК, НЕ ТОЙ, ЧТО С ПЕЛЕНОК, НЕ ТОЙ, ЧТО БЫЛА ПО УЧЕБНИКАМ ПРОЙДЕНА,
А ТОЙ, ЧТО ПЫЛАЛА В ГЛАЗАХ ВОСПАЛЕННЫХ,
А ТОЙ, ЧТО РЫДАЛА, — ЗАПОМНИЛ Я РОДИНУ…»
В рабочем кабинете. Гульрипши, 1969
Памятный камень на Буйническом поле, где был развеян прах Константина Симонова
частности потом уйдут, исчезнут, но самое главное — война, правдивая и в то же время и ужасная, сердце простое и в то же время великое, ум не витиеватый и в то же время мудрый — вот то, что для многих русских людей самое важное, самое их заветное, — все это втиснулось у тебя и вошло в стихи, что особенно трудно. И даже не втиснулось (это неверное слово), а как-то протекло, свободно и просто. И разговор такой, какой должен быть, свободный и подразумевающийся. А о стиле даже не думаешь: он тоже такой, какой должен быть. Словом, я с радостью это прочел.
Пока что за войну, мне кажется, это самое существенное, что я прочел о войне (в стихах-то уж во всяком случае)…»
Твардовский вскоре ответил мне письмом, которое, думаю, правильно будет привести здесь.
«11.11.44
Дорогой Костя! Сердечно благодарю тебя за твое письмо, оно меня тронуло и порадовало: в наше время люди забывают иногда о таких простых и нужных вещах, как выражение товарищеского сочувствия работе другого, хотя бы она и была иной по духу, строю, чем твоя. Мне жаль, что ты знакомился со второй частью «Теркина» в отрыве от первой (никаких вообще «частей» в книге не будет), но я покамест не имею другого, кроме первой части, издания, и к тому же она уже во многом не соответствует последнему варианту. Буду рад подарить тебе книгу, когда она выйдет более или менее полностью, а пока что хотел бы получить от тебя твою книжку стихов — гослитиздатовскую. Жму руку. Еще раз спасибо.
А. Твардовский».
В тоне ответа Твардовского на мое письмо присутствовала та определенность и строгая сдержанность, которая вообще отличала и его речь, и его письма во всех случаях, когда дело касалось литературы и других серьезных для него предметов.
Уже после смерти Твардовского я имел возможность вновь убедиться в этом, по обязанности председателя комиссии по литературному наследию, читая некоторые из писем, связанных с его редакторской деятельностью. Тогда, в 1944 году, отвечая на мое письмо, он счел нужным с достаточной определенностью сказать о моей работе как об иной по духу и строю, чем его собственная.