Историки Рима

48. В следующую ночь воины из галльских вспомогательных отрядов произвели в римском лагере резню, причинившую, впрочем, более тревоги, чем вреда. Около 2000 пехотинцев и 200 всадников, умертвив стоявших у ворот лагеря караульных, бежали к Ганнибалу. Пуниец принял их ласково, воспламенил их усердие, обещав им несметные награды, и в этом настроении разослал их по домам, с тем чтобы они побудили к восстанию своих соплеменников. Сципион решил, что эта резня — сигнал к возмущению всех галлов, что все они, зараженные этим злодеянием, точно бешенством, поднимут оружие против него; и вот он, несмотря на страдания, которые ему все еще причиняла рана, в четвертую стражу следующей ночи тихо, без сигналов, снял лагерь и двинулся к Требии, 441 где местность была выше и изобиловала холмами, недоступными для конницы. Это движение не прошло так же незаметно, как раньше, на Тицине: Ганнибал послал нумидийцев, а затем и всю остальную конницу, и расстроил бы, по крайней мере, последние ряды уходивших, если бы нумидийцы, жадные до добычи, не свернули в пустой римский лагерь. Пока они там обшаривали все углы и теряли время, не находя ничего такого, что могло бы их мало-мальски достойным образом вознаградить за эту потерю, враг ускользнул у них из рук. Увидав, что римляне уже перешли Требию и заняты размежеванием своего лагеря, они убили тех немногих отставших воинов, которых им удалось захватить по сю сторону реки. А Сципион, не в силах долее переносить мучения, которые ему причиняла рана, разбередившаяся дорогою, и считая, сверх того, нужным обождать прибытия коллеги, об отозвании которого из Сицилии он уже слышал, стал укреплять облюбованное им место недалеко от реки, которое показалось ему наиболее безопасным для лагеря.

441

Стр. 239. Требия— правый приток Пада, течет (с Апеннин) все время по гористой и холмистой местности — за исключением последних 10-12 км.

В некотором расстоянии от него расположился лагерем Ганнибал. Насколько он радовался победе, одержанной его конницей, настолько же был озабочен недостатком продовольствия, который становился с каждым днем ощутительнее для его войска, шедшего по вражеской земле и нигде поэтому не находившего заготовленных припасов; чтобы помочь беде, он послал часть своего войска к местечку Кластидию, 442 в котором римляне устроили чрезвычайно богатый склад хлеба. В то время, как его воины готовились действовать силой, возникла надежда на измену со стороны осажденных; и действительно, за небольшую сумму — всего 400 золотых монет — начальник сторожевого отряда Дазий из Брундизия дал себя подкупить, и Кластидий сдался Ганнибалу. Этот город служил пунийцам житницей все время, пока они стояли на Требии. С пленными из сдавшегося гарнизона Ганнибал обошелся мягко, чтобы с самого же начала военных действий приобрести славу кроткого человека.

442

Кластидий(ныне Кастеджо) — укрепленный городок, примерно в 20 километрах к югу от нынешней Павии (в 10 км от р. По).

49. Таким образом, сухопутная война остановилась на берегах Требии; тем временем флот действовал на море около Сицилии и близких к Италии островов и под начальством консула Семпрония, и до его прибытия. Из 20 пентер, посланных карфагенянами с 1000 вооруженных опустошать италийское побережье, 9 пристало к Липаре, 8 к острову Вулкана, а 3 были занесены волнами в Пролив. Когда в Мессане 443 их заметили, сиракузский царь Гиерон, 444 дожидавшийся тогда в Мессане прибытия римского консула, отправил против них 12 кораблей, которые и захватили их, не встретив никакого сопротивления, и отвели в Мессанскую гавань. От пленников узнали, что независимо от посланного в Италию флота в 20 кораблей, к которому принадлежали они сами, еще 35 пентер плывут в Сицилию, чтобы побудить к восстанию старинных союзников. «Их главное назначение, — говорили пленные, — занять Лилибей; 445 но, вероятно, та же буря, которая разбросала наш флот, занесла их к Эгатским островам». Царь тогда написал претору Марку Эмилию, провинцией которого была Сицилия, письмо, в котором он сообщал ему известие в том виде, в каком его слышал, и дал совет занять Лилибей сильным караульным отрядом. Тотчас же претор разослал по городам легатов и трибунов с поручением призвать тамошние римские отряды к возможно большей бдительности, но прежде всего поспешил сосредоточить в Лилибее свои военные силы; зачисленным во флот союзникам был дан приказ снести на корабли готовой пищи на десять дней, чтобы они могли по первому же сигналу без всякого промедления сесть на суда, а по всему побережью были разосланы часовые наблюдать с вышек за приближением неприятельского флота. Благодаря этим мерам карфагеняне, хотя они и старались дать кораблям такой ход, чтобы подплыть к Лилибею до рассвета, были все-таки замечены, тем более что и луна светила всю ночь, а корабли неслись на всех парусах. Тотчас с вышек был подан сигнал, в городе подняли тревогу, и суда наполнились матросами; часть воинов заняла стены и сторожевые посты у ворот, другая часть села на корабли. Карфагеняне, заметив, что им придется иметь дело с людьми, приготовившимися их встретить, до восхода солнца держались в некотором отдалении от гавани, снимая тем временем паруса и приспособляя свой флот к битве. Когда же рассвело, они отступили к открытому морю, чтобы самим иметь более простора для битвы и дать врагу возможность свободно вывести свои корабли из гавани. Римляне, с своей стороны, не уклонялись от сражения; их воодушевляло воспоминание о подвигах, совершенных ими вблизи этих мест, и они полагались на многочисленность и храбрость воинов.

443

Стр. 240. Липара(ныне Липари) и остров Вулкана(ныне Вулькано) — принадлежат к группе Липарских островов к северу от Сицилии. Пролив— Мессинский. Мессана— ныне Мессина.

444

Гиерон— царствовал в Сиракузах с 265 г. до н. э. Он участвовал еще в Первой Пунической войне (сначала как союзник Карфагена, потом — Рима). Во время Второй Пунической войны оставался верен союзу с Римом до смерти в 215 г. до н. э.

445

Лилибей— ныне Марсала. Основан карфагенянами в начале IV в. до н. э., после Первой Пунической войны — резиденция римского наместника Сицилии.

50. Итак, они выплыли в открытое море. Римляне хотели померяться силами на близком расстоянии и вступить в рукопашный бой; 446 пунийцы, напротив, уклонялись от него, предпочитали действовать искусством, а не силой, и сражаться корабль с кораблем, а не человек с человеком и меч с мечом. Они поступали вполне разумно: насколько их флот изобиловал матросами и гребцами, настолько он уступал римскому числом воинов, так что всякий раз, когда их корабль сцеплялся с римским, число вооруженных, вступавших в схватку, было далеко не одинаково. Когда это отношение было замечено, то римляне еще более ободрились в сознании своего численного превосходства, а карфагеняне, убедившись в своей сравнительной слабости, окончательно пали духом. Тотчас же семь пунийских кораблей были захвачены, остальные бежали. Матросов и воинов на пленных кораблях было 1700 человек, в их числе — три знатных карфагенянина. Римский флот вернулся в гавань невредимый; только один корабль оказался с пробитым бортом, но и его удалось спасти.

446

Стр. 241. …вступить в рукопашный бой.— Римская тактика морского боя была разработана во время первой войны с Карфагеном. Вражеский корабль зацепляли специальным перекидным мостиком («вороном»), на него перебегали римские солдаты, и корабль был обречен. Карфагеняне, напротив, маневрируя, топили вражеские корабли, тараня подводную часть борта, или обламывали их весла.

Вслед за этим сражением, еще до распространения вести о нем среди мессанцев, прибыл в Мессану консул Тиберий Семпроний. В Проливе его встретил царь Гиерон с выстроенным в боевой порядок флотом; перешедши с царского корабля на консульский, он поздравил консула с благополучным прибытием его самого, войска и флота и пожелал ему счастья и успехов в Сицилии. Затем он изложил ему положение дел на острове, рассказал о покушениях карфагенян, обещал быть на старости лет таким же верным союзником римского народа, каким был в молодости, в первую войну, и обязался безвозмездно доставлять легионам и флоту хлеб и одежду. «Большая опасность, — прибавил он, — грозит Лилибею и приморским городам; есть в них люди, которым перемена правления пришлась бы по вкусу». Ввиду этих обстоятельств, консул решил без всякой проволочки отправиться с флотом в Лилибей; царь и царский флот отправились вместе с ним. Уже во время плавания они узнали, что под Лилибеем состоялось сражение и что неприятельские корабли частью были захвачены, частью бежали.

51. В Лилибее консул отпустил Гиерона с царским флотом, оставил для охраны сицилийского побережья претора, а сам отправился к острову Мелите, 447 который был занят карфагенянами. При его прибытии начальник гарнизона Гамилькар, сын Гистона, сдался ему без малого с 2000 воинов, городом и всем островом. Отсюда римляне через несколько дней вернулись в Лилибей, и пленные, которых взял претор, равно как и те, которые сдались консулу, были проданы с торгов. Рассудив, что с этой стороны никакая опасность Сицилии более не угрожает, консул отправился к островам Вулкана, где, по слухам, стоял пунийский флот. Но вблизи этих островов не нашли уже ни одного неприятельского воина: враг отправился опустошать италийское побережье, совершил набег на окружавшие Вибон 448 поля и стал угрожать самому городу. Возвращаясь в Сицилию, консул получил известие о высадке врагов в окрестностях Вибона, а также и письмо сената, гласившее, что Ганнибал перешел в Италию и что ему следует без всякого промедления спешить на помощь товарищу. Под гнетом стольких одновременных забот он тотчас же посадил войско на суда и послал его по Адриатическому морю в Аримин, поручил своему легату Сексту Помпонию охранять с 25 военными кораблями окрестности Вибона и вообще италийское побережье, пополнил флот претора Марка Эмилия, доведя его численность до 50 кораблей, а сам, упорядочив сицилийские дела, на 10 кораблях поплыл вдоль берега Италии и достиг Аримина. Застав здесь свое войско, он отправился вместе с ним к Требии, где и соединился со своим товарищем.

447

Остров Мелита— ныне Мальта.

448

Стр. 242. Вибон(ныне Вибо Валентия) — город на западном побережье Южной Италии.

52. И вот уже оба консула и все римские силы были выставлены против Ганнибала; этим ясно было высказано, что если не удастся защитить римское государство этими войсками, то другой надежды уже нет. Все же один консул, проученный несчастным исходом последнего конного сражения и полученной раной, советовал ждать; напротив, другой, будучи свеж духом, сгорал нетерпением и не хотел даже слышать об отсрочке. Галлы, населявшие в те времена всю местность между Требией и Падом, в этом споре двух могущественных народов заискивали у обеих сторон, и было ясно, что они стараются обеспечить себе милость того, кто выйдет победителем. Римляне относились к этому достаточно благосклонно, довольные и тем, что они не бунтуют; пуниец, напротив, был возмущен: сами же они, твердил он, призвали его для возвращения им свободы! Чтобы излить на них свой гнев и вместе с тем доставить воинам добычу, он велел отряду из 2000 пехотинцев и 1000 всадников — последние были большею частью нумидийцы, но были между ними и галлы — опустошать весь край сплошь до берегов Пада. Тогда беспомощные галлы, до тех пор колебавшиеся, поневоле отшатнулись от обидчиков и пристали к тем, в которых они видели мстителей за причиненную им обиду: отправив послов к консулам, они просили их прийти на помощь стране, бедствующей будто бы вследствие чрезмерной преданности ее жителей римлянам. Корнелий не считал время благоприятным для вооруженного вмешательства, да и повод ему не нравился: он не питал никакого доверия ко всему галльскому племени после недавней измены бойев, — не говоря уже о многих других его коварных поступках, которые могли быть забыты вследствие их давности. Семпроний, напротив, утверждал, что лучшим средством к удержанию союзников в верности будет защита тех из них, которые первые попросили о помощи. А так как его товарищ продолжал колебаться, то он послал свою конницу, прибавив к ней 1000 пехотинцев, большею частью из метателей, за Требию защищать землю галлов. Напав неожиданно на рассыпавшихся без всякого порядка неприятелей, большинство из которых к тому же было обременено добычей, они произвели между ними страшное смятение: многих они убили, а остальных преследовали до самого лагеря и сторожевых постов врага. Здесь они принуждены были отступить перед высыпавшей из лагеря толпой вооруженных, но, получив подкрепление, возобновили бой. С этого времени ход битвы был разнообразен: римляне то напирали, то отступали, в конце концов успех был одинаков с обеих сторон. Всё же потери, понесенные карфагенянами, были крупнее, а потому слава победы осталась за римлянами.

53. Никому эта слава не казалась такой великой и такой несомненной, как самому консулу. Он был вне себя от радости, что победил именно той частью войска, которая под начальством другого консула была разбита. «Воины, — говорил он, — вновь ободрились и воспрянули духом, и никто, кроме товарища по должности, не желает отсрочки сражения. Он один, больной душой еще более, чем телом, помня о своей ране, боится строя и оружия. Но нельзя же всем предаваться малодушию по милости одного больного человека. К чему отлагать битву и напрасно терять время? Какого еще третьего консула и войска дожидаемся мы? А лагерь карфагенян находится в Италии, почти в виду Рима! Они нападают уже не на Сицилию и Сардинию, которую мы отняли у побежденных, не на Испанию по сю сторону Гибера — они изгоняют нас, римлян, из нашего же отечества, из земли, в которой мы родились! Как застонали бы наши отцы, не раз рубившиеся под стенами Карфагена, если бы они могли видеть, как мы, их дети, два консула с двумя консульскими войсками, находясь в средине Италии, в ужасе прячемся в своем лагере, между тем как пуниец поработил всю землю между Альпами и Апеннинами!» Это твердил он и своему больному товарищу, сидя у его постели, и в своей палатке, нисколько не стесняясь присутствием воинов. Его подзадоривали и приближающиеся выборы, после которых дальнейшее ведение войны могло быть поручено новым консулам, и возможность, пользуясь болезнью товарища, присвоить всю славу себе одному. При таких обстоятельствах возражения Корнелия ни к чему не вели: Семпроний велел воинам готовиться к скорой битве.

Ганнибал, понимавший, какой образ действия всего целесообразнее для врагов, собственно не мог рассчитывать, что консулы станут действовать неосторожно и наобум; все же он знал, как опрометчив и самонадеян один из них, ознакомившись с его характером заранее, по слухам, а затем и на опыте, и полагал, что удачный исход его стычки с грабителями сделал его еще самонадеяннее: ввиду этого он не терял надежды, что ему представится удобный случай дать сражение. С своей стороны, он заботливо старался не пропустить такого случая именно теперь, пока воины врага были неопытны, пока более дельный из обоих предводителей вследствие своей раны был не способен руководить военными действиями, пока, наконец, галлы были бодры духом: он знал, что эта густая толпа последует за ним тем неохотнее, чем дальше он уведет ее из дому. Итак, он надеялся, что сражение вскоре состоится, и во что бы то ни стало желал дать его, даже если бы враги стали медлить. А когда лазутчики из галлов (они безопаснее всего могли доставлять ему требуемые сведения, так как их соплеменники служили в обоих лагерях) донесли ему, что римляне готовы вступить в бой, пуниец стал отыскивать место, удобное для засады.

54. Между его лагерем и Требией протекал ручей с высокими берегами, обросшими камышом и разными кустарниками и деревьями, какие обыкновенно вырастают на невозделанной почве. Ганнибал лично осмотрел это место и убедился, что тут легко можно скрыть даже всадников. Вернувшись, он сказал своему брату Магону: «Вот то место, которое тебе следует занять. Выбери по сотне человек из пехоты и конницы и явись с ними ко мне в первую стражу; теперь пора отдохнуть». С этими словами он отпустил военный совет. Вскоре Магон с избранными воинами явился. «Я вижу, что вы могучи, — сказал им Ганнибал, — но чтобы вы были сильны не только удалью, но и числом, каждый из вас пусть выберет из своей турмы или манипула по девяти похожих на него храбрецов. Магон покажет вам место, которое вам следует занять; перед вами враги, ничего в такого рода хитростях не смыслящие». В конце концов он отослал Магона с 1000 всадников и 1000 пехотинцев. На рассвете Ганнибал велит нумидийской коннице перейти Требию, подскакать к воротам неприятельского лагеря и, бросая дротиками в караульных, вызвать врага на бой, а затем, когда сражение загорится, медленным отступлением заманить его на эту сторону реки. Таково было поручение, данное нумидийцам; остальным же начальникам как пехоты, так и конницы было предписано, чтобы они велели всем воинам закусить, а затем надеть оружие, оседлать коней и ждать сигнала к битве.

Лишь только нумидийцы произвели тревогу, Семпроний, сгорая жаждой вступить в бой, по установленному уже заранее плану вывел в поле сначала всю конницу, — на эту часть своих сил он более всего полагался, — затем 6000 пехотинцев, а затем и все другие силы. Было как раз время зимнего солнцеворота, шел снег; местность, лежавшая между Альпами и Апеннинами, была особенно сурова от близости рек и болот. К тому же и люди, и лошади были выведены торопливо, не успев ни позавтракать, ни каким бы то ни было образом защитить себя от холода; они и так уже зябли, а чем далее они входили в поднимавшийся из реки туман, тем сильнее пробирала их дрожь. Но вот они пустились преследовать бегущих нумидийцев и вошли в воду; а она, поднявшись вследствие ночного дождя, достигала им до груди. Когда они вышли на тот берег, все до того окоченели, что едва были в состоянии держать оружие в руках; к тому же они, так как часть дня уже прошла, изнемогали от усталости и от голода.