Историки железного века

Фридлянд выступил одновременно против немарксистской и марксистской традиции. Он критиковал Матьеза, Кареева и его учеников, «ставших сравнительно недавно марксистами», конкретно Захера с его книгой о Термидоре [53] . Заострив свой полемический посыл против немарксистов – переворот был классовым конфликтом, а не конфликтом личных интересов среди монтаньяров – он поставил под вопрос и вторую традицию – о контрреволюционности переворота. Суть событий, предшествовавших перевороту, Фридлянд определил как «социальный кризис», в котором столкнулись две программы дальнейшего развития революции [54] .

53

Фридлянд Г.С. «9 термидора». Стенограмма доклада на заседании Общества историков-марксистов 27 января 1928 г. (АРАН. Ф. 350. Оп. 2. Д. 355. Л. 6).

54

Текст доклада см.: ИМ. 1928. Т. 7. С. 158–188. Прения – С. 189–206.

«Конечной целью одной, – доказывал докладчик, – было создание эгалитарной (“аграрной”!) республики, где торговля и промышленность играли бы лишь служебную роль», а другой – «создание индустриального государства и наилучших условий для капиталистического накопления в стране». Одну он оценил как «мелкобуржуазная, густо окрашенная аграрным утопизмом», «исторически-реакционная система», другую – «капиталистическая программа буржуазного авангарда». С одной стороны, Сен-Жюст [55] и Робеспьер, с другой – правые термидорианцы [56] .

55

Фридлянд неизменно ставил Сен-Жюста на первое место, считая его, так сказать, более продвинутым в области социальных идей.

56

ИМ. 1928. Т. 7. С. 160

Опубликованный протокол заседания ОИМ, на котором Фридлянд изложил свою оценку 9 термидора, замечательно передает то замешательство, в какое он поверг коллег [57] (не случайно Кареев назвал оценку Фридлянда «еретической» по отношению к канону [58] ). Как отметил С.М. Моносов, докладчик «атаковал» традиционно-марксистскую концепцию о контрреволюционности термидорианского переворота. И, как заострил вопрос С.Д. Кунисский – «Если якобинцы представляли собой реакционно-утопическую идеологию, то… те, которые выступали против них 9-го термидора, были силой прогрессивной и переворот 9-го термидора носил прогрессивный характер» [59] .

57

Интерес к докладу Фридлянда оказался настолько велик, что, по свидетельству Далина, к зданию Комакадемии на Волхонке 14, где 27 января и 3 февраля 1928 г. проходили заседания, пришлось вызывать конную милицию (см.: Кондратьева Т.С. Большевики-якобинцы и призрак Термидора. М., 1993. С.153). Напрашивается предположение, что ажиотаж возник после первого заседания, на котором Фридлянд прочел свой доклад. На втором заседании докладчику пришлось сделать резюме, где он нюансировал свою позицию, смягчив наиболее резкие выводы, на что не преминули указать оппоненты, почувствовавшие себя дезориентированными. Хранящаяся в Архиве Академии наук рукопись (незаконченная) запечатлела следы интенсивной работы автора над стенограммой своего доклада перед ее опубликованием (см. АРАН. Ф.350. Оп.2. Д.355).

58

Великая Французская революция и Россия. С. 203.

59

ИМ. 1928. Т. 7. С. 189–191.

В общем дискутанты требовали от докладчика поставить точку над i. Собственно Моносов принципиально был близок к докладчику и уже высказывал сходные мысли.

«Режим якобинской диктатуры, – писал Моносов, – не умел обслуживать интересов крупной буржуазии… Этот режим, поскольку он задерживал переход от феодализма к буржуазному способу производства, был реакционен. Он не отвечал потребностям объективного экономического развития» [60] . С той же «экономической точки зрения» Моносов подчеркивал роль якобинского утопизма в падении диктатуры: «Все попытки мелкобуржуазных якобинцев создать царство мелкобуржуазного равенства были утопией – колесо экономического развития повернуть назад было невозможно. Попранная экономика мстила за себя, в этом и заключался смысл событий девятого термидора» [61] . При такой позиции Термидор оказывался «частью революционного процесса» и даже «моментом обновления революции» [62] . Следовательно, у Моносова официальная установка о контрреволюционности переворота была еще более сомнительной.

60

Колоколкин В., Моносов С. Что такое термидор. М., 1928. С. 65. Брошюра, в которой доводы оппозиции о «русском термидоре» опровергались противопоставлением ситуаций в революционной Франции и Советском Союзе, была издана издательством «Московский рабочий» тиражом в 45 тыс. экз. и носила научно-популярный характер. Этим и определялось соавторство историка Моносова и журналиста Колоколкина.

61

Моносов С.М. Очерки по истории якобинского клуба. Харьков, 1925. С. 76. (2 изд. – 1928 г.).

62

Кондратьева Т.С. Указ соч. С. 145.

Можно ли считать, что, прослушав доклад Фридлянда, его коллеги почувствовали необходимость более четкого самоопределения по отношению к «традиционной концепции», догмату о контрреволюционности термидорианского переворота? Возникла деликатная ситуация, и, похоже, сам докладчик по реакции коллег почувствовал, что увлекся. В стенограмме есть ссылки на разговоры в кулуарах, Фридлянд вынужден был дать разъяснения перед началом дискуссии, которые Моносов расценил как «второй доклад». Докладчик с негодованием отверг эту оценку, как и ссылку на то, что отреагировал на критику в «кулуарах», но упорная работа над подготовкой стенограмм доклада и заключительного слова (делающая их почти нечитаемыми) говорит сама себя. Замечательны и пояснения: «Я не хотел сказать, что… в реакционной утопии части якобинцев во главе с Робеспьером не было ничего революционного. Революционная часть была выполнена до весны 1794 г.» [63] .

63

АРАН. Ф. 350. Оп. 2. Д. 355. Л. 5.

Фридлянд не собирался отступать, он был действительно упрямым, как отмечала Г.И. Серебрякова. Но мыслил достаточно гибко, предложив аудитории несколько альтернативных оценок: термидорианский переворот (первая) был действительно прогрессивным «с точки зрения капитализма» [64] , хотя (вторая) «с точки зрения широких масс это было торжеством контрреволюции». Дальше Фридлянд высказал еще сугубо личную («нашу») точку зрения. Исходя из того, что пролетариат выразил свою позицию лишь выступлением «равных», по этой точке зрения (третья), «не 9 термидора, а день казни Бабёфа является кульминационным пунктом Великой революции конца XVIII в.» [65] .

64

ИМ. 1928. Т. 7. С. 191.

65

ИМ. 1928. Т. 7. С. 188.

Пожалуй, наиболее симптоматичным ходом докладчика был очевидный отрыв политики от экономики. Фридлянд обвинил своих коллег в недооценке последней, в чрезмерном политизации проблемы, что и привело к отрицанию экономической прогрессивности поражения Робеспьера, между тем оно открывало дорогу «созданию индустриального государства и наилучших условий для капиталистического накопления». Политическую прогрессивность якобинской власти Фридлянд не решился отрицать.

Впрочем, и здесь докладчик не был оригинальным. В брошюре Колоколкина и Моносова экономико-политическая дихотомия выявлялась совершенно недвусмысленно: «Будучи революционерами в области политической, спасая и довершая до конца буржуазную революцию, якобинцы в экономической области могли выдвигать только реакционные проекты». И наоборот – «термидорианская буржуазия», «хищническая, спекулятивная, алчная», «политически реакционная», «представляла из себя авангард прогрессивного класса» [66] . Похоже, этот дуализм сделался уже среди историков-марксистов общим местом, и рецензент брошюры отмечал «совершенную бесспорность» вывода [67] .

66

Колоколкин В., Моносов С. Указ соч. С. 60.

67

См.: ИМ. 1928. Т. 8. С. 210. Рецензент скрылся под инициалами «А.М., возможно, А.И. Молок.

Именно отправляясь от политики, ниспровергатель вскоре совершил резкий разворот в сторону «традиции». «Марксистское положение о том, что мелкобуржуазная эгалитарная утопия Робеспьера – Сен-Жюста потерпела поражение 9–10 термидора в борьбе с подлинно-буржуазной программой контрреволюции, нередко толкуют как победу “прогрессивной” Директории над “реакционными” якобинцами» [68] , – писал Фридлянд в предисловии к книге Эрдэ. Пришлось теперь, спустя всего три года (1928–1931), доказывать предпочтительность «мелкобуржуазного утопизма» перед буржуазной «подлинностью», а для этого вернуться на «орбиту террора, борьбы за власть и т. д. и т. п.», за пребывание в рамках которой он критиковал своих оппонентов в докладе 1928 г. [69] .

68

См.: Эрдэ Д.И. Указ. соч. С. 4.

69

ИМ. 1928. Т. 7. С. 205.

Однако, вернувшись на орбиту канонической политизации, Фридлянд все-таки сформулировал положение, которое было известным отходом от традиционно-классовой оценки якобинизма. «Капиталистическое общество может развиваться и в обстановке полной демократии, – утверждал Фридлянд, – а не только цензового избирательного права и белого террора. С этой точки зрения (еще одной. – А.Г.) торжество якобинизма и его демократической республики не было бы торжеством реакции над прогрессом, а было бы подлинной победой демократии над строем “нуворишей” и режимом белого террора» [70] . Итак, при реакционности (экономической) диктатуры доказывалась прогрессивность якобинской «демократической республики». Видимо, как и у Фрейберг [71] , Конституция 24 июня 1793 г. виделась путем к «полной демократии» капиталистического развития!

70

Эрдэ Д.И. Указ. соч. С. 4.

71

Сделав упор на борьбе «бешеных» за введение в действие Конституции 1793 г., ученица Лукина Наталия Павловна Фрейберг доказывала, что в рамках провозглашенной этим актом политической демократии «нарождающемуся пролетариату было бы бесспорно легче выковывать свое социалистическое оружие» (Фрейберг Н.П. Декрет 19 вандемьера и борьба Бешеных за конституцию 1793 года // ИМ. Т. 6. 1927. С. 172–174). Об этом интересном исследователе и оригинальном представителе направления «историков-марксистов» см.: Гавриличев В.А. Из истории изучения в СССР Великой французской революции: Наталия Павловна Фрейберг // Европа в новое и новейшее время. М., 1966). Умерла в 1933 г. (по свидетельству Далина, отравившись грибами). Есть некролог Группы по истории эпохи промышленного капитализма и довоенного империализма Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ), где она работала доцентом (ИМ. 1933. № 5. С. 208. – Режим доступа: www.diary.ru/~vive-liberta/ p167847222.htm).

Эволюцию ученого, конечно, нельзя отделить от политических событий в СССР на переломе 20-х и 30-х годов, от яростной борьбы за установление единомыслия среди историков-марксистов, от становления канона, хотя «поправочки» Фридлянда к своей схеме, сделанные в 1931 г., все-таки очень плохо в этот канон укладывались, что вскоре и выяснилось. Капитализм и «полная демократия» в 30-е годы были навсегда и, казалось, бесповоротно разведены, свидетельством чему может служить и книга самого Фридлянда о Марате (1934).

Высоко оценивая демократизм «друга народа», автор усмотрел историческую ограниченность его политической программы: «Мелкобуржуазный теоретик XVIII века, если даже он и возглавлял плебейские массы, исторически не мог отдать себе отчета в перспективах гражданской войны, понять роль партии в этой борьбе, не мог противопоставить государственному аппарату старого порядка ничего, кроме идеала буржуазно-демократической республики» [72] . Этот идеал оказывается и предпосылкой концепции революционной диктатуры. У Марата она «опирается на теорию народного суверенитета, ее основой является всеобщее избирательное право и парламент» [73] .

72

Фридлянд Г.С. Жан-Поль Марат и гражданская война XVIII в. Т. 1. М.; Л.: Соцэкгиз, 1934. С. 374–375.

73

Эта фраза повторяется дважды: Там же. С. 17, 459.