Историография истории древнего востока

В 1940-х годах наметилось оживление в изучении древней истории Средней Азии накануне вхождения ее в состав Ахеменидской державы и связанных с ним событий. Этим сюжетам посвятил несколько этюдов В. В. Струве, выполнивший их с филигранной методикой анализа письменных источников и их исторической интерпретации [Струве, 1946; 1948; 1949; 1968].

Принципиально важным явлением в историографии Древней Средней Азии стало применение методологического подхода, основанного на теории формаций. В 30-х годах после многочисленных дискуссий историки остановились на схеме из пяти социально-экономических формаций, и этот подход порой в догматизированной форме распространялся на все ее сферы. В среднеазиатской историографии главным проводником этой концепции стал С. П. Толстов.

Отправным пунктом была взята позиция В. В. Струве, выступившего ^в ряде работ с тезисом о наличии на Древнем Востоке рабовладельческой формации. С. П. Толстов попытался приложить этот подход к среднеазиатским материалам, выступив в общих чертах с этой концепцией еще в 1938 г. [Толстов, 1938], а затем в наиболее развернутой и яркой форме и, что более важно, с привлечением археологических материалов — в 1948 г. в книге «Древний Хорезм». Опираясь на материальную культуру и типы расселения, ученый обосновал положение о существовании в Средней Азии общества, которому присущи «основные черты древневосточного социального строя и древневосточных цивилизаций» [Толстов, 1948, с. 342]. Кризис этой системы, по заключению автора, приходится на V в. н. э. и сопровождается не только изменениями в сфере материальной культуры, но и сменой типов поселений, выдвижением на первый план усадеб и замков вместо угасающих городов. Ограниченность, а точнее, отсутствие необходимых материалов предельно затрудняло конкретную социальноэкономическую характеристику этого общества. Экстраполируя в древность данные о поре раннего Средневековья и используя этнографические модели и теоретические выкладки, С. П. Толстов определяет строй рассматриваемой древней эпохи как «весьма примитивное в своей основе общинно-рабовладельческое общество с мощными пережитками родового строя» [Толстов, 1948, с. 342]. Принципиальное признание наличия в Древней Средней Азии особой эпохи, связанной с развитием рабовладельческих отношений или прямо рабовладельческой формации, было поддержано и развито на конкретных материалах всеми ведущими учеными и на многие десятилетия определило позиции авторских коллективов, создававших сводные труды по истории отдельных республик.

Таким образом, во второй период в число источников по изучению древней истории широко вошел археологический материал, полученный благодаря успешной деятельности крупных экспедиций и созданию на местах научных центров. Изучение древней истории стало прочно опираться на три вида источников: письменные свидетельства, нумизматические материалы и археологию.

В отечественной историографии прочно закрепляется определение предмета исследований: древняя история Средней Азии, понимаемая как особый историко-культурный регион и полноправный субъект исторического процесса; утверждается концепциональный подход, характеризующий древнюю эпоху как период развития отношений рабовладельческого типа.

§ 3. Проблемы древней истории Средней Азии в 60—90-х годах XX в.

Третий период начинается с открытия в ходе археологических работ древних архивов, что поставило изучение древней истории на качественно новый уровень. Первые парфянские документы в виде черепков крупных сосудов с хозяйственными записями были обнаружены в 1948-1949 гг. на городище Новая Ниса, являющимся руинами парфянского города [Дьяконов и др., 19511. Затем последовало открытие аналогичных документов в царской резиденции, остатки которой носят сейчас наименование Старая Ниса [Дьяконов, Лившиц, 1960|, а общее число документов достигает почти трех тысяч. Одновременно при раскопках столичного центра Хорезма городища Топрак-кала было найдено около 150 документов на коже и дереве [Толстов, 1958 J, изучение и дешифровка которых заняли не одно десятилетие [Лившиц, 1984[. Таким образом, древние общества Средней Азии в полный голос заговорили на своем собственном языке, причем это были не литературные сочинения, а подлинные документы, историческая ценность которых огромна. Третий период в историографии Средней Азии продолжается до настоящего времени.

В этот период происходит заметный прогресс в изучении письменных источников, число которых увеличивается благодаря археологическим открытиям. В историографии Средней Азии получает распространение жанр тщательного текстологического анализа греческих и римских сочинений с выяснением первоначальных источников и их информационной надежности. Таковы прежде всего исследования И. В. Пьянкова — его работы о Ктесии (1975) и Мараканде-Самарканде по письменным источникам (1972). Ученый последовательно продолжал эти разработки, монументальным итогом которых стала его работа «Средняя Азия в античной географической традиции», защищенная в 1984 г. в качестве докторской диссертации и до сих пор, к сожалению, полностью не опубликованная [Пьянков, 1984]. Такой подход при анализе источников (как письменных свидетельств, так и данных эпиграфики) используют Г. А. Кошеленко (1979) и В. П. Никоноров (1987, 1990).

Но подлинный скачок, собственно и определивший начальную грань периода, произошел в изучении местных письменных источников. Таковы прежде всего остатки архива парфянской Нисы, представляющие собой документы хозяйственного учета, где фиксируются налоговые поставки с виноградников с указанием года поступления, типа обложения, имени чиновника и некоторых других сведений. Эти документы дали ценный материал по структуре административного деления Парфии, дворцовому хозяйству [Дьяконов, Лившиц, 1960J, по распространению в парфянской среде зороастрийских традиций. В настоящее время выходит полное издание этих документов [Corpus Inscriptionum Iranicorum, 1976-1977].

При последующих работах на Нисе были обнаружены и остраки с записями иного рода, в частности о запасах муки. Раскопки парфянских памятников установили широкое распространение практики составления подобных документов — они были обнаружены на крупной усадьбе [Лившиц, 1980], а различные тексты, включая надписи на сосудах, указывающие имя и статус владельца, найдены в Мерве [Лившиц, 1990] и даже на парфянской крепости Игда-кала, расположенной на Узбое, почти в центре Каракумской пустыни [Лившиц, 1978].

Еще более важным по содержанию оказался архив хорезмийской Топ-рак-кала. В нем обнаружены документы, написанные на дереве и коже, иногда, правда, от них сохранились лишь отпечатки на глине. Они содержали списки членов домовой общины, составлявшиеся, видимо, в фискальных целях, и упоминали имена довольно многочисленных рабов, входивших в эти структуры [Лившиц, 1984]. Интересную информацию представляли и надписи, сделанные на керамических костехранилищах — оссуариях [Лившиц, 1970].

К сожалению, пока не обнаружено подобных документов в Бактрии, где практика использования остраков, видимо, не привилась, а характер культурного слоя, в отличие от Хорезма, не способствует сохранению органических остатков. Здесь известен целый ряд как бактрийских.так и индийских надписей на сосудах преимущественно из раскопок двух крупных буддийских монастырских комплексов в округе Термеза — Кара-тепе и Фаяз-тепе. На одном из городищ найдены и обрывки документов на коже. Важным открытием явилось обнаружение при раскопках Айратама, с которого начиналось изучение археологии древних обществ, строительной надписи кушанского времени, выполненной не курсивом, как представлены тексты на сосудах, а так называемым монументальным письмом.

В области нумизматики в третий период, как и во второй, информационная база пополнялась находками, сделанными в ходе археологических работ или обнаруженными при случайных обстоятельствах, но пространственно документированными. Эти материалы публиковались как в отдельных статьях, так и в виде небольших каталогов [Ртвеладзе, Падаев, 1981 ]. В виде каталога были изданы кушанские монеты из собрания Государственного Эрмитажа [Зеймаль, 1967]. Специальная публикация была посвящена монетам среднеазиатского междуречья [Зеймаль, 1978], многие новые материалы вошли в книгу Е. В. Зеймаля, названную «Древние монеты Таджикистана» [1983], но, по существу, охватившую в той или иной степени весь Среднеазиатский регион за исключением Парфии и Хорезма. Монеты Хорезма были обстоятельно опубликованы и проанализированы в книге Б. И. Вайнберг (1977). Важным шагом в пополнении Источниковой базы стала дешифровка местных легенд на монетах Хорезма, Согда и Маргианы, выполненных арамейским алфавитом. Дешифровка проделана В. Хёнингом и В. А. Лившицем.

Точная паспортизация монет позволила выделить ряд локальных чеканов, что особенно важно для предкушанской Бактрии, политическая _история которой освещена всего лишь несколькими фразами китайских хроник и античных географов [Массон В., 1957; Пугаченкова, Ртвеладзе, 1971; Давидович, 1976]. Работы в Маргиане и особенно в самом городе Мерве выявили в 50-х годах местный парфянской чекан [Массон М., 1955; Массон В., 1957], что затем на более обширных материалах было подробно проанализировано В. Н. Пилипко (1980). Наряду с использованием нумизматических материалов для изучения политической истории был поставлен вопрос о значении этого источника для изучения древней экономики [Массон В., 1955].

Важнейшим источником по истории доахеменйдской Средней Азии, безусловно, являются авестийские тексты. Правда, с этими текстами некоторые исследователи обращаются несколько прямолинейно, используя к тому же не подлинник, а переводы, отражающие разный уровень состояния иранистики. В этом отношении большое значение имеют обзор и интерпретация этих сведений, данные В. А. Лившицем и С. Н. Соколовым в первом томе «Истории таджикского народа» [История..., 1963, с. 137-235[. Важным вкладом в источниковедение явилась публикация переводов авестийских текстов, сделанных и прокомментированных И. М. Стеб-лин-Каменским [Авеста, 1990].