Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Демокрит иногда смеялся, как и все мы, и, живи он в Коринфе, Смирне или Сиракузах, он смеялся бы, вероятно, не больше, чем всякий другой честный человек, который, имея на то причины или по темпераменту своему, склонен скорей смеяться над человеческими глупостями, чем оплакивать их. Но он жил среди абдеритов. И таково уже было обыкновение этих добрых людей: что бы они ни делали, вызывало либо смех, либо плач, либо гнев. И Демокрит смеялся там, где Фокион насупил был брови, Катон [148] начал бы читать мораль, а Свифт бичевать. При довольно длительном пребывании в Абдере ироническое выражение лица стало как бы постоянным для Демокрита. Но чтобы он всегда хохотал во все горло, как свидетельствует о нем один поэт, [149] охотно преувеличивающий все на свете, этого, пожалуй, никому не следовало бы утверясдать в прозе.

148

Катон Старший (234–149 гг. до н. э·) – римский государственный деятель, защитник патриархальных обычаев.

149

Perpetuo risu pulmonem agitare solebat Democrilus. – lavenal. Sat. X. 33. [Знай, сотрясал Демокрит свои легкие смехом привычным. Ювенал. Сат. X, 33 (лат.) Перевод Д. С. Недовича и Ф. А. Петровского.].

Подобные толки не очень вредили Демокриту, тем более, что такой знаменитый философ, как Сенека, оправдывает в этом отношении нашего друга Демокрита и даже

считает его достойным подражания. «Мы должны стремиться к тому, – говорит Сенека, [150] – чтобы все пороки и глупости черни и каждый из них в отдельности казались нам достойными не ненависти, а смеха. И мы поступим лучше, если возьмем себе за образец в этом Демокрита, а не Гераклита. [151] Последний имел обыкновение, общаясь с людьми, плакать, а первый – смеяться. Во всех наших действиях Гераклит видел заботы и несчастья, а Демокрит – суету сует и детскую игру. Гораздо утешительней смеяться над человеческой жизнью, чем оплакивать ее. И можно сказать, что тот, кто смеется над жизнью, а не скорбит о ней, оказывает человечеству большую услугу, ибо он все же постоянно внушает нам немного надежды; скорбящий, напротив, глупым образом плачет над вещами, которые отчаивается улучшить. И тот, кто не может удержаться от смеха, обладает более великой душой, чем тот, кто не может удержаться от слез. Ибо тем самым он дает понять: все, что кажется другим значительным и важным, способным вызвать у них самые бурные страсти, в глазах смеющегося настолько ничтожно, что в состоянии возбудить в нем лишь самое легкое и самое умеренное его волнение. [152]

150

De Tranquill. animi cap. 15. [О душевном покое, гл. 15 (лат.) «О душевном покое» – трактат Луция Аннея Сенеки (ок. 5 – 65), римского философа и поэта, который пытался в своем учении соединить строгий морализм стоиков с принципами гедонизма.].

151

Гераклит Эфесский (ок. 540–480 гг. до н. э·) – один из основоположников материалистической диалектики; Гераклита как «плачущего» философа, сокрушающегося о неразумии людей, традиционно противопоставляли «смеющемуся» Демокриту.

152

При всем том Сенека немного ниже заявляет, что еще лучше и более достойно мудреца относиться к человеческим нравам и порокам с кротостью и невозмутимостью, нежели осмеивать или оплакивать их. Мне сдается, что при небольшом усилии он мог бы обнаружить, что существует кое-что лучшее, чем это «лучшее». К чему постоянно смеяться, постоянно плакать, постоянно гневаться или быть постоянно невозмутимым? Существуют глупости, достойные осмеяния; существуют и иные вещи, достаточно серьезные, чтобы из груди друга человечества исторгнуть вздох сожаления. Есть и такие, что способны вызвать негодование даже у святого; и, наконец, еще и такие, когда к человеческим слабостям следует относиться равнодушно. Мудрый и добрый человек (nisi pituita molesta est) [разве что насморк противный пристанет (лат.) – цитата из «Посланий» Горация (I, 1, 107) (перевод II. С. Гинцбурга). ], как мудро оговаривается Горации, смеется или улыбается, сожалеет или оплакивает, извиняет или прощает в зависимости от личности, вещи, места и времени. Ибо смеху и плачу, любви и ненависти, наказанию и прощению – всему есть свое время, говорит Соломон, который был более древним и лучшим мудрецом, чем Сенека со всеми его антитезами.

Мимоходом следует заметить, что такой совет имеет смысл, особенно, если бы основания для него были бы не столь натянутыми и не втискивались бы софистом Сенекой в столь хитроумные антитезы. Но уже одно то обстоятельство, что Демокрит жил среди абдеритов и смеялся над абдеритами, делает упрек, о котором идет речь (каким бы он ни был чрезмерным), самым извинительным из всех, приписывающихся мудрецу. Ведь заставляет же Гомер самих богов неудержимо хохотать по поводу гораздо менее смешному, когда хромой Вулкан, желая восстановить мир среди олимпийцев, исполняет из добросердечного намерения роль кравчего. [153] Поэтому утверждать, что Демокрит добровольно лишил себя зрения, и приводить причины, почему он это должен был сделать, – совершенно необоснованно. Подобные мнения заставляют предполагать у их распространителей дурную наклонность, не делающую чести уму.

153

Имеется в виду сцена с Гефестом в конце I книги «Илиады» (599, 600):

Смех несказанный воздвигли блаженные жители неба,

Видя, как с кубком Гефест по чертогу вокруг суетится.

(Перевод Н. И. Гнедича).

– А что это за наклонность?

Я сейчас ее назову, дорогие друзья, и, дай бог, чтобы слова не были брошены на ветер. Речь идет о жалкой наклонности считать неопровержимым свидетелем каждого дурака, каждого злонамеренного клеветника, приписывающего великому человеку какую-нибудь необычайную нелепость, которую не способен был бы совершить даже обыкновенный человек, находясь в здравом уме.

Не хочется верить, что эта наклонность столь распространена, как утверждают хулители человеческой природы. Но опыт учит, что маленькие анекдоты об издержках ума у великих людей весьма легко принимаются многими на веру. Но, быть может, такая наклонность достойна порицания не более, чем удовольствие, испытанное астрономами, когда они открыли на солнце пятна? Быть может, открытие пятен приятно только потому, что оно ново и непонятно? Кроме того, нередко случается, что жалкие люди, приписывающие великому человеку нелепости, полагают, будто они оказывают ему тем самым еще слишком много чести. А что касается добровольного ослепления нашего философа, то эта выдумка могла прийти в голову не одному абдериту. «Демокрит лишил себя зрения, говорят, чтобы иметь возможность погружаться в глубокие размышления. Что же здесь такого невероятного? Разве нет аналогичных примеров добровольных увечий? Комбаб… Ориген [154] …» – «Хорошо!.. Комбаб и Ориген лишили себя такой части тела, за которую, в случае нужды, многие, будь они даже Аргусами, [155] отдали бы все свои глаза. Однако они имели для этого важную побудительную причину. И чего не отдаст человек ради жизни! И чего только не делают и не терпят ради того, чтобы остаться, например, фаворитом какого-нибудь князя или сделаться идолом для других!.. У Демокрита, напротив, не было такой сильной побудительной причины. Иное дело, если бы он был метафизиком или поэтом: в своих занятиях эти люди могут обойтись и без зрения. Большей частью они прибегают к помощи фантазии, и при слепоте она даже усиливается. Но где было слыхано, чтобы естествоиспытатель, анатом, астроном выкалывали бы себе глаза, желая лучше исследовать, анатомировать и наблюдать звезды?

154

Комбаб… Ориген… – В сочинении «О сирийской богине» Лукиан рассказал историю Комбаба, придворного ассирийского царя: желая доказать свою преданность царю, который доверил свою жену его попечению, Комбаб оскопил себя. (Этот сюжет лег в основу юмористической поэмы Виланда «Комбаб», 1771). Ориген (III в.) – раннехристианский богослов, оскопивший себя из религиозных побуждений.

155

Аргус (греч. миф.) – тысячеглазое чудовище-страж.

Нелепость настолько очевидна, что Тертуллиан [156] объясняет этот поступок иной причиной, которая должна была бы ему показаться также нелепой, если бы он лучше умел размышлять и ему бы не требовалось превращать в соломенные пугала некоторых философов, чтобы их сразить.

«Он лишил себя зрения, – говорил Тертуллиан, – потому что не мог смотреть на женщину без вожделения». [157]

Точная причина для греческого философа века Перикла! Демокрит, безусловно, не считавший себя мудрей Солона, Анаксагора, Сократа, оказывается, тоже вынужден был прибегнуть к подобному средству! Поистине, совет Сократа [158] мало помогает [159] против неотразимой силы любви! Да и Демокрит, очевидно, не нуждался в нем, он и сам был достаточно умен, чтобы дать такой совет другому. Ведь философ, решивший посвятить всю свою жизнь поискам истины, естественно, должен был бы опасаться

столь тиранической страсти. Но с этой стороны Демокриту, по крайней мере в Абдере, ничто не угрожало. Абдеритки, правда, были красивы, однако добрая природа наградила их глупостью в качестве противоядия их телесному обаянию. Абдеритка казалась красивой… пока не открывала рта или не надевала домашнее платье. Увлечение на три дня – самое крайнее, что она могла вызвать у серьезного человека, не абдерита. А трехдневная любовь настолько безвредна для философствования, что мы, пожалуй, смиренно рекомендовали бы всем естествоиспытателям, анатомам, геометрам и астрономам почаще прибегать к Этому превосходному средству против болей в селезенке, если бы только не предполагали, что эти господа и сами достаточно мудры и не нуждаются в совете. Испробовал ли сам Демокрит силу этого средства случайным образом с какой-нибудь из известных уже нам абдерских красавиц, этого нельзя ни отрицать, ни утверждать за отсутствием достоверных данных. Но поверить, будто, желая совершенно избежать соблазна или уменьшить очарование безвредных существ, он проявил слабость и выколол себе глаза сам, хотя и знал, что абдеритки ему их не выцарапают – в это пусть верит Тертуллиан, сколько ему угодно, а мы сомневаемся, чтобы кто-нибудь поверил.

156

Тертуллиан (ок. 160–222) – христианский богослов.

157

Apolog. cap. 46 [Апология, гл. 46 (лат.)].

158

Memorab. Socrat. Lib. I, Cap. 3, Num. 14. [Воспоминания о Сократе. Кн. I, гл. 3, параграф 14 (лат.)].

159

В «Воспоминаниях о Сократе», составленных его учеником Ксенофонтом в начале IV в. до в. э., сообщалось, что философ советовал избегать любовных соблазнов.

Однако все эти нелепости еще незначительны по сравнению с теми бреднями, которые один, впрочем, довольно известный собиратель материалов к истории человеческого разума, [160] выдает за философию Демокрита. Было бы, например, затруднительно с уверенностью утверждать, что груда развалин, камней и разбитых колонн, собранных отовсюду и выдаваемых за остатки великого храма в Олимпии, [161] – действительно развалины этого храма. Но что же можно было бы подумать о человеке, который, наскоро слепив глиной и соломой эти развалины, выдал бы жалкое творение, лишенное плана, фундамента, величия, симметрии и красоты за храм в Олимпии.

160

Брукер. Не говоря уже о Магнене, который произвольно заставляет Демокрита рассуждать и говорить всякий вздор.

161

…великого храма в Олимпии… – т. е. храма, посвященного Зевсу и расположенного в долине реки Алфея (на западе Пелопоннеса), где происходили Олимпийские игры.

Вообще невероятно, чтобы Демокрит создал систему. Человек, проведший свою жизнь в путешествиях, наблюдениях и опытах, редко живет столь долго, чтобы иметь время оформить результаты того, что он увидел и узнал, в стройную научную систему. С этой точки зрения и Демокрита постигла слишком ранняя смерть, хотя он, говорят, прожил свыше века. Но еще менее вероятно, чтобы такой человек, как он, отличавшийся проницательным умом и пылким влечением к истине, – что единодушно признают за ним древние, – был бы способен утверждать очевидные глупости. «Демокрит, говорят нам, объяснял бытие мира исключительно посредством атомов, пустого пространства и необходимости, или судьбы. Он вопрошал природу восемьдесят лет, и она ни слова не сказала ему о своем создателе, плане и конечной цели. Он приписывал атомам одинаковый характер движения и не понимал того, что из элементов, движущихся по параллельным линиям, никогда не могут возникнуть тела. Он отрицал, что связь атомов происходит по закону сходства и объяснял все в мире бесконечно скорым, но стихийным движением, хотя и утверждал, что мир представляет целое» и так далее. Подобный и прочий такой же вздор приписывают ему, ссылаются на Стобея, Секста, Цензорина, [162] нимало не задумываясь над тем, возможно ли, чтобы разумный человек (каким они, впрочем, и считали Демокрита) так убого рассуждал. Разумеется, великие умы, так же как и малые, не застрахованы от заблуждений и неверных выводов. Хотя нужно признать, что они бесконечно реже совершают ошибки, чем этого хотелось бы лилипутам. Но существуют глупости, которые способен высказывать только дурак, подобно тому, как существуют преступления, которые способен совершить только злодей. У лучших людей встречаются погрешности в поступках, и самые мудрые порой испытывают временные затмения разума. Но это не мешает с полной уверенностью утверждать о разумном человеке, что он обыкновенно поступает разумно, особенно в тех случаях, когда и глупцам необходимо напрягать весь свой ум.

162

В трудах греческих писателей Иоанна Стобея (V в.) и Секста Эмпирика (III в.), римского грамматика Цензорина (III в.) приводились сведения и цитаты из утраченных античных сочинений.

Изречение это, правильно примененное, могло бы нас предохранить от некоторых скороспелых суждений, от серьезной, по своим последствиям, подмены истины ее видимостью. Но абдеритам оно никак не помогало. Ибо для применения изречения требуется как раз одна вещь… которой они не обладали. Эти добрые люди обходились совсем другой логикой, чем разумные люди. В их головах соединялись такие понятия, какие, наверно, никогда не пришли бы никому в голову, если бы не существовало абдеритов. Демокрит исследовал природу вещей и замечал причины определенных природных явлений несколько раньше абдеритов – следовательно, он был волшебник. Он мыслил обо всем иначе, чем они, жил по другим правилам, проводил время в уединении непонятным для них образом – следовательно, в его голове было что-то не в порядке. Этотчеловек слишком переучился, и поэтому они опасались худых для нею последствий.

Глава вторая

Демокрита обвиняют в тяжком преступлении. Один из его родственников оправдывает это тем, что тот не совсем в своем уме. Как Демокрит заблаговременно предотвращает грозу, которую готовил ему жрец Стробил. Таинственное средство, редко не оказывающее действия, если оно только вовремя применено

– Что слышно о Демокрите? – спрашивали друг друга абдериты. – Вот уже целых шесть недель, как никто его не видел. Его никак не застанешь дома; а когда, наконец, застаешь, то он погружен в глубокие размышления, и вы можете простоять перед ним битых полчаса, говорить с ним и уйти, а он вас даже и не заметит. То он копается во внутренностях собак и кошек, то он варит травы, то раздувает мех у волшебной печи и изготавливает золото или еще что-нибудь похуже. Днем он взбирается, как серна, по крутым скалам Гема [163] и ищет травы, словно их мало в ближайших долинах. А ночами, когда даже неразумные существа отдыхают, он закутывается в какую-то скифскую шубу и глядит – клянусь Кастором [164] – через подзорную трубу на звезды.

163

Гем – Балканские горы.

164

Кастор (греч. миф.) – один из двух братьев Диоскуров и название звезды.

– Ха-ха-ха! Глупее этого ничего и во сне не увидишь, – смеялся толстый коротышка-советник.

– При всем том все-таки жаль человека, – заметил архонт Абдеры, – и следует признать, что он много знает.

– Но что пользы от этого республике? – возразил советник, заработавший от республики кругленькую сумму благодаря своим проектам, планам улучшения общественного управления, толкованию устаревших законов и поэтому постоянно кричавший о своих заслугах перед абдеритским общественным благом, хотя это абдеритское благо, несмотря на все его проекты, планы, толкования ни на грош не улучшилось.

– Верно, – заметил другой. – Вся его наука – просто детская игра. Ничего основательного! In minimis maximus! [165]

– А какая при этом несносная гордость, упрямство, вечное умничанье, критиканство и насмешки!

– А его дурной вкус!

– В музыке он не смыслит ни черта! – сказал номофилакс.

– А в театре еще менее! – воскликнул Гипербол.

– А в возвышенных одах – ровным счетом ничего! – прибавил Физигнат.

– Он шарлатан, хвастун…

165

В мелочах велик! (лат.).

Поделиться с друзьями: