Чтение онлайн

ЖАНРЫ

История блудного сына, рассказанная им самим
Шрифт:

Санкт-Петербург стал не только криминальной столицей РФ, но и первым городом, который потрясла эпидемия наркомании. Эпидемия действовала избирательно, уничтожая молодёжь. В какие-то годы молодые люди умирали чаще, чем старые. Такое возможно только на войне.

До распада Союза наркоманами были лишь индивидуалы-маргиналы, которых никто не замечал на фоне громадья пьяниц, которых безуспешно пытались лечить в лечебно-трудовых профилакториях. Героин был лишь страшилкой для населения, которому грамотные идеологи внушали, что солнце заходит на Западе, а в СССР – секса нет. После падения железного занавеса, который выковал великий Сталин, люди – преимущественно молодёжь – начали самостоятельно проверять истины, которым их научили в детстве, сверяя их с собственным жизненным опытом. Я не был исключением. Оказывалось, что отцы нас ничему-то и не научили.

Стоит сказать, что анашу употребляли почти все бандиты, называя её не иначе как «Божьей травкой».

Особенно любили её чечены. Травка была заменителем алкоголя, который часто приводил к кровавым конфликтам в братве, разжигая гнев и амбиции. У нас постреляли друг друга по пьяни даже больше, чем во время разборок.

Когда я покурил анашу первый раз, мне было двадцать лет – это было в общежитии одного из гуманитарных университетов северной столицы – здесь жила моя подруга. В этом вузе учились родоначальники русского хип-хопа из группы «Bad balance», увлечённо пропагандировавшие европейский стиль жизни, который никому из новых идеологов не виделся иначе как в клубах дыма марихуаны. Как-то в газетах я прочитал, что один из основателей «Bad balance» Михей уже отправился «на луну за планом», а говоря по-простому, умер от передозировки. В этом нет ничего удивительного – это трагическая закономерность.

Покурив анаши первый раз, я ничего не ощутил. Потребовался месяц еженедельных курений, прежде чем я понял эффект, довольно забавный, который не хочу описывать, дабы меня не обвинили в пропаганде легких наркотиков. Скажу только, что смысл в употреблении этого препарата есть для юнцов, ищущих легкой беззаботной жизни. Правда в том, что все споры идут о последствиях употребления. Говорят, что, попробовав марихуану, ищущий не останавливается и переходит на более тяжелые наркотики. Сам этот тезис вызывает очень серьёзные возражения, но в моём случае именно так всё и произошло.

Дело в том, что покупая марихуану, приходилось, как говорят наркоманы, «мутить» – то есть связываться с криминальным рынком зелья, где были переплетены интересы наркозависимых барыг, крохоборов-милиционеров, доблестных и честных бойцов правопорядка и самих наркоманов, большинство из которых были авантюристами в самом худшем значении этого слова. Всё это давало потрясающий заряд бодрости и ощущение, что живёшь в диком лесу, по закону джунглей. Не знаю даже, что было интересней «мутить» или курить. Но по закону джунглей – выживает сильнейший. А вопрос: кто сильнее – наркоманы или наркоторговцы? – просто неразумен. Мы были гораздо слабее, хотя тогда об этом не догадывались, грубой силой отбирая анашу у торговцев. И в самом деле, «малышевские», перед которыми открывались любые двери, от ресторанов до мэрии, мнили себя королями нового мира – некими царьками, которые жили по своим правилам и чхать хотели на любые законы. Это было очень недальновидно. Барыги были куда дальновиднее, когда тихой сапой пересадили всех клиентов с анаши на героин. «Хмурый» сломал многих из наших, гораздо быстрее, чем алкоголь и вернее, чем цианистый калий. Лёгкая слава обернулась посрамлением, когда, оставленный всеми, грязный, небритый, некогда лихой бандит умолял барыгу дать дозу в долг, а тот наслаждался своей минутой славы, вспоминая, с каким презрением относятся бандиты к его роду занятий… Дилерство дает превосходство. Можно помочь вернуть нормальное самочувствие, а можно и отказать.

В этом отношении анаша, как товар, была не очень, в первую очередь, потому, что не вызывала привыкания. Героин – заменил всё. Легко транспортируемый, аддиктивный и медленный (это значит, что на первых стадиях употребления не вызывает проблем во взаимоотношениях и позволяет нормально существовать, не выпадая из социума). Затем взаимоотношения вещества и человека покидает влюблённость, а потом героин уже называют «хмурым».

Первый раз, когда я укололся, мне было не очень приятно, даже скажу – эффект мне не понравился. К тому времени, уйдя от отца, я снимал квартиру и вёл вполне пафосный стиль жизни. С бандитами проводить вечера мне не нравилось и я предпочитал общество различных творческих людей – музыкантов, художников и поэтов. Это была весьма сумасшедшая публика, травившая себя всем подряд от мухоморов до дихлофоса. Они слушали группу «Ноль» и считали себя личностями – их самомнение было заразным. В тот день на флэте у одной милой белокурой художницы всевозможные «митьки» и музыканты обсуждали книги Карлоса Кастанеды и странное учение дона Хуана о тонале и нагвале. Попутно мы играли в преферанс, развалившись на подушках, как бедуины. Я ничего не понимал, но мне нравилась сама атмосфера – по комнате были разбросаны какие-то тибетские мандалы, рабочий творческий беспорядок оттенял художественный вкус хозяйки квартиры. Она плотно сидела на героине, но не вызывала у меня никаких отрицательных эмоций. Всунув мне в руки “NakedLunch” Берроуза, белокурая ведьмочка-хозяйка сделала гостям свежего пуэра и изящным жестом достала из шкапа несколько шприцев-инсулинок…

…Общество осуждало бандитизм ещё больше, чем наркоманию, поэтому я относился к

подобным людям с терпимостью отца Иоанна Кронштадтского. И потом – здесь не нужно было держать ухо востро, как среди бандитов, когда каждую минуту приходилось сражаться за собственный авторитет. Здесь, в этой компании, даже слабые и глупые имели свои роли, подчас очень нужные. Вот и тогда один дохляк вытащил из кармана пакет с героином и передал хозяйке. Всех охватило радостное возбуждение, которое передалось и мне. Я понял, что нахожусь при некоем «священнодействии». Наркотик здесь играл ту же роль, которую играет святое причастие в Церкви. Он объединял эту разношерстую публику в одну сюрреалистическую коммуну. Поэтому отказываться от инъекции диацелитированного опия было как-то неудобно. Подобно тому, если б я ходил в церковь целый год, как Лев Толстой, выполняя обряды, но не причащался, показывая тем самым свою отдаленность от прихожан. Священник мог по полному праву спросить меня, с какой целью я вообще хожу в церковь? Так и здесь – кто знает о чём я, тот поймёт. Отказываться было больше, чем неудобно…

Потом я долго вспоминал этот вечер, думая, был ли у меня шанс не вставать на эту дорогу? Я мог бы выбрать жизнь, учёбу в университете, карьеру предпринимателя или преступника – там была тоже своя «лестница в небо». Мог бы выбрать семью, работу, ежегодные поездки на юг и пейнтбол по воскресеньям. И всегда – даже сейчас, когда всё кончилось, я думаю, нужно ли людям это, когда всё мирское счастье кроется на дне маленького пакетика? Когда рухнул Союз, в котором была уголовная статья за тунеядство, молодёжь пыталась извлечь выгоду из свободы: кто-то, как мой приятель, ушёл в бизнес, я – в криминал, а некоторые из тех, которым судьба уготовила удел простого работяги, решили избежать сей судьбы, плотно сев на наркотики. Это выглядит самоубийством, но не есть ли вся жизнь – самоубийство для того, кто не верит в вечность? Бедные, разоренные старики, бродящие по пустынным улицам Питера показывали то будущее, которое могло ожидать каждого из них. И это после десятилетий работы на каком-нибудь заводе за гроши. Нищее, полуголодное существование забытых и выброшенных на обочину стариков. Была и более весёлая альтернатива – быстрая и сладкая смерть. Наплевав на общество, потомство и страх смерти, один за другим уходили молодые люди из жизни. «Хмурый» быстро доводил их до финала.

Как я уже говорил, первый укол мне совсем не понравился – ощущение было таким, как будто тебя били током, чтобы вывести из обморока, меня стошнило прямо в комнате. Спать наяву тоже не хотелось – казалось, что теряю контроль над собой. Хозяйка-художница, услышав моё недовольство пережитым опытом, сказала, что просто ещё моё тело не привыкло к героину. Мол, не переживай, со всеми бывает. Через неделю я попробовал ещё. Потом ещё. Как следует распробовав героин, я начал покупать его у одного барыги из нашего района, не допуская даже мысли, что пристрастился. В то время почему-то девушки смотрели на залипающего наркомана, как на героя. Как смешно это сейчас ни звучит, колоться было модно.

По идее, как учили газеты и наркологи, у меня должно было сформироваться устойчивое влечение к героину за два-три укола, но я ещё не чувствовал никакой абстиненции. Даже после месяца инъекций не последовало никаких египетских казней. Это вызвало у меня недоверие к любой критике наркомании вообще. Не может – думал я тогда – какое-то вещество быть сильнее моей силы воли. Мне, как «малышевскому», продавали всегда хороший товар, не разбодяженный стиральным порошком, сахарной пудрой и прочим. Это чрезвычайно льстило самолюбию и давало ложное ощущение принадлежности к элите…

…Раскрывая заветный пакетик, я брал в щепотку несколько камешков и кидал их в чайную ложку с нафтизином, присыпал порошком и осторожно кипятил раствор на огне зажигалки, стараясь не разлить; затем выбирал в шприц через кусочек ваты и ждал, пока остынет, чтобы не было гепатита – так научила меня та белокурая художница – хозяйка квартиры. Затем приступал к поиску удобной венки для укола… Хлопаешь себя ладошкой, как ребёнка по попе, и наблюдаешь, где синеет… Есть… Прицеливаешься. Комар высовывает жало. Выбираешь контроль – дымчатая струйка крови смешивается с раствором. Ужаливаешься и медленно, словно боясь спугнуть наслаждение, вытаскиваешь шприц. Некоторые делают ещё перед этим смывки, но я не из их числа. Я не такой! Волна тепла быстро разливается по телу, ты садишься на корточки, подогнув локоть и залипаешь, как муха в паутине… М-мм. Всё в порядке…

…Священнодействие мрака, некий ритуал, сопровождающийся нездоровым предвкушением. В какую бы грязь не падал героин (я уже не говорю о способах его транспортировки), он всё равно оставался для наркомана единственной святыней. Наркомания – это поклонение себе, своему гнилому удовольствию…

У меня поначалу было много денег, поэтому в среде «митьков» и музыкантов я был желанным гостем, выступая как в роли спонсора, так и телохранителя. Поэтому чаще всего я употреблял в компании по вечерам, день же отводился на выполнение обычных функций «малышевского».

Поделиться с друзьями: