История блудного сына, рассказанная им самим

Скажи мне, Андрей, какая религия, на твой взгляд, истинная?

Тут, хотел я – не хотел – священнические гены взяли своё. – Ну, думаю, что Христианство Восточного обряда. Православное Христианство.

Препод снисходительно улыбнулся. – Послушай меня, преподавателя – истинная религия – это иудаизм.

Твёрдо и внимательно посмотрев в его глаза, я отрицательно покачал головой. Сразу припомнились слова отца о масонском заговоре и прочих протоколах, которым я никогда не придавал особого значения. Паранойя ни паранойя, а мысль о всемирном заговоре – вещь заразная. И я ощутил сильную потребность опровергнуть слова препода:

– Вряд ли иудаизм есть истинная религия. Иудеи же почти все отвергли мессию и продали право первородства, как Исав, за чечевичную похлёбку. Лишь святой остаток этого народа стал ядром христианства, остальные пали. И теперь христиане – Церковь Божья, Новый Израиль. – Я посмотрел на изменившееся лицо препода и примирительно кивнул головой. – Но зато иудеям какой профит! Чечевичная похлёбка за это время значительно эволюционировала – да так, что даже некоторые христиане начинают сомневаться, что евреи всё-таки продали первородство, поскольку христиане перепродать первородство за такую цену не в силах. Да самое главное, перепродавать-то некому! Разве только китайцам? – Глупо пошутив, я посмотрел на преподавателя, намекая, что мне пора идти.

Но препод странным образом воодушевился, отрицательно покачал головой и даже зажмурился от переполнивших его душу чувств. По всей видимости, после моего невнятного ответа о буддизме, он подумал, что меня можно взять голыми руками, а я вот не лыком шитый оказался. – Нет-нет, послушай. Иудеи до сих пор от Исаака, а не Исава. И вообще иудаизм – древнейшая из всех аврамиических религий. Иудеи, хранят заповеди Моисея в неповреждённом виде…

…Дальше, лениво слушая, я перестал с ним спорить, даже по конформистски кивнул, как в разговоре с Сапсаном, потому что для меня в тот момент было не принципиально навязывать свои взгляды какому-то приглашенному на кафедру преподавателю-иудею, которого я никогда больше не увижу. Кроме того, православным я себя считал исключительно в культурном отношении и оборонялся, только чтобы отстоять свою идентичность. О том, чтобы этот препод смог меня убедить в истинности иудаизма не могло быть и речи. С таким же успехом я мог бы принять ислам и крутиться с чеченами. Но в памяти этот разговор всё равно застрял.

Потом, будучи в движениях, я сталкивался с евреями ворами, которые были подчёркнуто нерелигиозны и интернациональны в духе ленинской гвардии. Однако один из них – отсидевший полжизни авторитет – как-то говорил, что уголовное «синее» право пришло в криминальную среду от евреев. Сама преступная идеология, зародившаяся в Советском Союзе, была больше приспособлена именно для евреев, потому что у них практиковалось деление человечества на две половины – иудеев и гоев. И талмудическое право предусматривало разные законы по отношению к одним и другим. Также и в начале века блатные делили мир на блатарей и фраеров. По отношению к фраерам никакие понятия не работали, их можно было грабить, обманывать и даже убивать. Об этом, в своё время, хорошо написал ещё один сын священника – троцкист Варлаам Шаламов. Блатари тоже делились на потомственных и порченных фраеров – «парчаков», в которых легко угадываются геры. «Парчаки» тоже жили по понятиям и считались блатарями, но всё же были не настоящими ворами, о чём настоящие им часто напоминали.

Тот вор, еврей, сиплым голосом травил байки о единстве талмуда и «понятийного кодекса», как бы шутя. Но в его шутке была совсем небольшая доля шутки. Я придавал этому вопросу значение, поскольку отец считал иудаизм весьма вредной и даже античеловеческой религией. Поэтому, когда выпивший Марк Раскин исповедал себя иудеем, мне захотелось поподробней у него расспросить, что же это всё-таки такое. У преподавателя, который, не мог быть искренним в силу прозелитического интереса ко мне, я всё равно не смог бы выведать некоторые тонкости; вора беспокоить такими вопросами было бы не по понятиям. А Марк и сам с радостью захочет мне угодить, чтобы приобрести ещё один источник взгрева. Однажды я увидел Раскина во дворе явно в похмельном состоянии, остановился, дал ему мелочёвочки и приступил к расспросам:

– Так значит, Марк, ты придерживаешься религии отцов своих. – Я снисходительно оглядел его с ног до головы. – И что, субботу соблюдаешь, как положено? – Я разговаривал с этим бомжом с легким чувством собственного превосходства. Для меня он был живой иллюстрацией, что страхи отца о мировом иудейском заговоре – лишь расшалившаяся паранойя. Что делать? Быть рыцарем в мире дельцов можно, только борясь с ветряными мельницами, как Дон Кихот. Впрочем, если отцу в душе было от этого легче, я был рад за него. Пусть воюет с мельницами, а я буду жить по разуму и здравому смыслу…

Но Марк, услышав, что речь идёт о религии, вдруг весь переменился, протрезвел и стал выглядеть серьёзно, выдав мне следующее: – А я не знаю, могу ли я с тобой, гоем, на эту тему раговаривать?!

Я покраснел от раздражения и хотел поставить было его на место грубым окликом, мол, знай своё место, бич, но вовремя осадил себя. Если он с уважением относится к своей вере, то я отнесусь с неуважением прежде всего к себе, позволив подавить его с помощи силы. И потом – я сам напросился на ответ, спровоцировав легкомысленным и высокомерным тоном. Марк был пятидесяти лет от роду и к тому же прошел хорошую школу выживания, поэтому он меня, сопляка, раскусил сразу. Тем более, что знал о профессии моего отца. Он вперился в меня своим колючим взглядом и съёжился, как крыса, загнанная в угол, но готовая в любой момент прыгнуть на любого врага, даже если он значительно превосходит его по силе и ловкости. Я примирительно улыбнулся:

– А что, с гоями нельзя беседовать на темы религии?

– Нежелательно. – Марк вдруг захихикал. – Ты уж прости меня, Андрей. Я ведь не обидеть тебя хотел. Просто религия для меня святое – как мать. Ну, ты должен понимать.

– Да забудь. Я вот только одного не понимаю, Марк. Посольство еврейское было к князю Владимиру, уговаривали его принять иудейство, говорили, что разгневался, мол, на нас Бог, рассеял по всему миру. А сейчас бы ваше посольство с какими словами пошло к гоям, обращая в свою веру?

– Да ни с какими.

– Как это? – искренне удивился я.

– Мы, евреи, никого не обращаем в свою веру. Только, может быть, политиков и финансистов-тузов – (Марк при этом загибал пальцы, будто вспоминая: червовых, бубновых, пиковых и крестовых, то есть трефовых) держим близко – на расстоянии вытянутой руки. Владимир Первый ваш не поддался, предпочтя быть «красным солнышком». Ну и слава ему вечная от русского народа! Эти тузы, как мы говорим, наши братья по духу… Хотя, если кто захочет стать гером, – новообращённым – препятствовать ему никто не будет.

– Даже мне, сыну священника?

– Ну а какая разница?! Выучишь основы нашей веры, сдашь экзамен, пройдешь гиюр, искупаешься в микве и дело с концом. Можешь хоть в Израиль поехать.

– А откуда ты знаешь там много о иудействе, если с юности по тюрьмам шарился, а теперь вот по подвалам и чердакам скитаешься?

– В тюрьме к чтению пристрастился. Книги по нашей вере мне иногда даёт тётя Мотя и раввин мне подарил кое-что. А что тебя вдруг заинтересовали евреи? – Марк вдруг нахмурился. – В «Русскую партию» не собираешься вступать? А то фашистов много стало. Боюсь, поймает меня молодёжь где-нибудь на чердаке и забьёт насмерть. Для них евреи – корень зла, да и от бомжей нет никакой пользы, кроме вреда. Так что я для таких – зло в квадрате. Если просто убьют – это полбеды. А если покалечат? Кто меня и где держать будет? И содержать!

– А что ты здесь спиваешься, как последний гой? – я укоризнено помахал ему пальцем. – Взял бы потихоньку восстановил паспорт, попросил бы у своих помощи, у той же тёти Моти, и уехал бы в тёплые края, в Иерусалим.

– Иерушалаим? А кто меня там ждёт, в тёплых краях? Я ведь, поди, не весть какой родич – мокрушник и алкоголик. Сестру если только найти, но тётя Мотя говорит, что она уже в Америке. Вот хитрая баба. – Марк поднял большой палец вверх. – Крови я ей попил немало, так что она справедливо меня жилплощадью наказала. – Он чуть помолчал. – Да и потом, чувствует моё сердце, что это Всевышний меня сюда поставил на служение.