История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Параллельно с этим существует натуральная медицина, продукт зарождающейся экологии. Рост различных патологий в городах, беспорядочное развитие промышленности приводят к возникновению вопроса, не испортились ли окончательно условия жизни. Особенно это волновало господствующие классы. Врачи рекомендуют «лечение воздухом», превозносят термальные воды, начиная с периода Июльской монархии популярными делаются поездки на море. Создается буржуазное «искусство отдыхать» — страх туберкулеза был мощным стимулятором его появления. В то же время семьи научаются все более изощренно изолировать больных–не столько затем, чтобы избежать распространения инфекции, к чему относятся более чем легкомысленно, сколько с целью скрыть существование в семье чахоточного или душевнобольного, что является пятном на ее генетическом капитале.

Триумф открытий Пастера в 1880-е годы изменил картину: иным стало отношение к инфекциям, привычки; изменилась природа отношений врача и пациентов. Медицина теперь заявляет о способности эффективно лечить телесные заболевания; стали заботиться не столько о поддержании морального духа больного, сколько о его исцелении. Борьба стала проще, дорога врача–прямее. В области гигиены главной стала борьба с микробами. Вода, мыло, антисептические препараты вышли на первый план, а всякие сложные предписания прошлого были отнесены в разряд архаизмов. Врач, который тщательно моет руки, прежде чем подойти к больному, служит примером для окружающих. Его присутствие теперь не требуется так настойчиво, как раньше. Отныне он действует более оперативно. В то же время к ошибкам врача теперь относятся гораздо суровее.

Новые теории подчеркивают риск заражения в доме, где есть больной, поэтому хозяева крупных предприятий очень неохотно признают заразность туберкулеза. Эта истина, открытая Вильменом в 1865 году, в 1867-м еще не признается Медицинской академией; и даже когда риск заражения станет реальным, заявляет Пиду, следует скрывать этот факт, чтобы у родственников не было искушения избавляться от больных членов семьи. В 1882 году Кох выделил бациллу; с тех пор стало невозможно замалчивать правду.

Обнаружение микроба

В городах вплоть до 1880-х годов врач, обслуживавший бедняков, старался снизить угрозу инфекции, вызываемую скученностью населения; главным здесь было не допустить эпидемии. В деревне же он лишь пытался воспитательными мерами оздоровить обстановку в крестьянских домах и окружающем пространстве. После 1880 года вмешательство врача и здесь стало более методичным и регулярным. В деревни проникают новые методы лечения и антисептические препараты; в Ниверне, например, в интервале между 1870 и 1890 годами начинают распространяться лекарства.

Конечно, последователи Пастера по–прежнему анализируют угрозу болезней с точки зрения окружающей среды, а не социальных отношений; последствия новых теорий не менее тяжелы. Эти теории требуют вмешательства, как санитарного, так и социального, новой тактики наблюдения за жизнью семей. Люк Болтански [458] показал, с каким трудом внедрялись новые методы ухода за новорожденными в народной среде. Необходимость предупреждать и обнаруживать болезнь, удаление заразившегося из семьи и проведение профилактических мер — все это ведет к вмешательству в семейные дела и размывает границы публичной и частной жизни; если учесть, что микробы не видны невооруженным глазом, выявлять их нужно шире и систематичнее, чем прежде, когда лишь шел поиск домов, где есть инфекция.

458

Люк Болтански (р. 1940) — французский социолог.

Одновременно появились такие персонажи, как медсестра и патронажная медсестра. Традиция, когда семьи бедняков навещает дама–патронесса, жена хозяина предприятия, на котором они работают, понемногу заменяется более методичной практикой. Девушки из семей крупной буржуазии, жаждущие эмансипации, а иногда и желающие избежать замужества, самоутверждаются, выполняя новые обязанности. Появлению этих новых профессий в большой мере способствует борьба с туберкулезом. Доктору Кальмету первому пришла в голову идея посылать «инструкторов по гигиене» в лилльские семьи; вскоре за ними последовали сотрудницы социальной службы, занимающиеся вопросами гигиены. Готовить этот персонал должны были специальные школы; самая известная из них открылась в 1903 году в Париже на улице Амьо.

Появление новых персонажей подтверждает ту связь, которая возникла между медицинскими властями и победившими последователями Пастера; именно эта победа позволила совершить «государственный санитарный переворот», перипетии которого смог отследить Жак Леонар.

Частная жизнь и психиатр

Не стоит, однако, полагать, что внимание к физическим явлениям чрезмерно возросло с 1800 по 1914 год; речь здесь может идти скорее об эволюции способов воздействия. В течение по меньшей мере двух первых третей века терапевтическая нееффективность; синкретические представления, на которые беспомощно опирались дезориентированные врачи, метавшиеся от одной теории к другой; разглагольствования медиков о хлорозе (анемии), истерии, ипохондрии и опасности страстей; убежденность в существовании связи между физической и моральной сторонами жизни человека–все это стимулирует развитие психиатрии.

Что касается буржуазной клиентуры, в этой среде появляется смутная, эмпирическая психотерапия, проводимая в жизнь добродушными и степенными докторами. Деревенский врач, уровень знаний которого несоизмеримо ниже, чем у крупных психиатров, опасается пренебрегать жалобами на головокружение, ночные кошмары, страхи, пароксизмы страстей.

Когда начинает проявляться душевная болезнь, родственники и врачи оказываются перед проблемой совсем иного рода. Ужасная тайна наносит вред чести семьи, угрожает матримониальным планам. Когда душевнобольной — ребенок, оставлять го в доме представляется естественным. Огюст Одоар, которого удручали его обязанности старшего сына в семье, начал проявлять признаки душевной болезни. Его держали в спальне, позже — в комнате, прилегающей к отцовскому кабинету, а потом поселили в какой–то каморке рядом с голубятней. Юные сестры, Сабина и Жюльена, кормили его, стригли ему волосы. Иногда семейный доктор, на плечи которого ложилась тяжелая обязанность по лечению таких больных, призывал на помощь психиатра, выступавшего в качестве консультанта. Так постепенно начинает развиваться психиатрическая практика. В 1866 году таким образом — на дому — оказывалась помощь 58 687 душевнобольным, а 323 972 больных содержались в психиатрических лечебницах.

Присутствие повзрослевшего сумасшедшего становится невыносимым; чаще всего родня принимает решение отделаться от него, особенно если речь идет о женщине, от которой нет никакой пользы в доме, в отличие от мужчины. До принятия в 1838 году закона, определявшего статус душевнобольных, в этой сфере царила ужасная анархия. По инициативе семьи решение о помещении несчастного в дом скорби принималось на основании бумаги, выданной мэром, кюре, монахиней–сиделкой или каким–нибудь местным видным лицом. Очень часто помещение в закрытое учреждение делалось на основании юридически оформленного признания недееспособности человека. В департаменте Мен и Луара начиная с 1835 года такую бумагу мог выдавать только врач. По закону от 1838 года, принятому для наведения порядка в этом вопросе, необходимо было обращаться к дипломированному психиатру. Освободившись от тяжкого бремени ухода за душевнобольным, о нем сразу же забывали. Янник Рипа пишет, что в столице в 1844–1858 годах удалось освободить из психбольниц 29% женщин, независимо от того, вылечились они или нет, и лишь 3% парижанок, попавших в провинциальные заведения.

В публичных приютах для душевнобольных существовало несколько классов комфорта — можно упомянуть заведения в Шарантоне, в Лиможе, в пригороде Нанси Марвиле, в Йоне (департамент Нижняя Сена). Больные из обеспеченных семей пользовались здесь привилегиями; им предоставлялось более просторное помещение, чем другим, они могли выбирать меню; иногда им разрешалось иметь рядом с собой прислугу, присутствие которой говорило о некоторой приватности положения несчастного. Когда пришло время трудотерапии, они могли уклоняться от обязанности работать. В 1874 году из 40 804 находящихся в специальных учреждениях 5067 человек не соблюдали общий режим.

Кроме того, делаются слабые попытки создать сеть частных психиатрических клиник. Эти «привилегированные» учреждения предназначены для более утонченной публики, чем основная масса пребывающих в психбольницах. В 1874 году в 25 таких заведениях содержались 1632 человека. Самые знаменитые из этих частных сумасшедших домов — клиника Эскироля [459] , находящаяся недалеко от Ботанического сада в Париже, затем в Иври, замок Сен–Джеймс в Нейи, где работал Казимир Пинель, и клиника в Пасси. В 1853 году Жерар де Нерваль, дважды попадавший в муниципальную лечебницу Дюбуа, поступил в клинику доктора Бланша, перевез туда свою мебель и коллекции; в следующем году он снова попал сюда; здесь же находился и Ги де Мопассан. В провинции лечебницы были гораздо беднее, например клиника доктора Герена, открытая в 1829 году в Гран—Лоне, в департаменте Мен и Луара; богатые пациенты содержались здесь на особых условиях.

459

Жан–Этьен Доминик Эскироль (1772–1840) — французский реформатор психиатрии, автор первого научного руководства о ней.