История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Начиная с середины XX века меняется масштаб этой эволюции. Современный урбанизм требует специализации городских кварталов. В тесноте старинных городов жилые дома соседствовали с мастерскими и ателье, на одних и тех же улицах находились доходные дома, склады, мастерские. В городском шуме мешались детские крики, гудение станков, удары молота и визг пил. Современный урбанизм, символом которого является Афинская хартия (1933)% выступает против такого смешения. Осуждение это чисто теоретическое, поскольку экономический кризис мешает росту городов. Этому противопоставляется доктрина благоустройства—в послевоенные годы ликвидируются последствия бомбардировок, стерших с лица земли целые кварталы; урбанизация идет с новой силой. Появляется необходимость зонирования—разделения территории городов на промышленные и жилые зоны.

Первые промзоны не очень большие—всего несколько гектаров. Дальнейший экономический рост ведет к необходимости мыслить более масштабно: обустраиваются сотни гектаров и «промышленные» зоны становятся зонами «деятельности». И наоборот, из жилых зон, которые урбанисты проектируют сначала как большие комплексы зданий, потом — как небольшие участки, исключаются любые промышленные предприятия, остаются лишь магазинчики. Предмет современного урбанизма—население в целом, и в основополагающий принцип возводится обустройство жилых зон вдали от заводского шума и тесноты рабочих кварталов. Рядом со старинными буржуазными жилыми кварталами появляются новые, более демократичные. В старых кварталах мастерские закрываются и на их месте возводятся многоквартирные жилые дома. Постепенно структура городов становится все более однородной. Это можно наблюдать в Париже в XIV и XV округах, в Лионе, в Бротто или Круа-Руссе, да и в большинстве городов.

* Градостроительный манифест, написанный Ле Корбюзье.—Примем, ред.

Разделение частной жизни и работы вписывается в структуру городской жизни и распределение рабочего времени. Люди больше не работают там, где живут, и не живут там, где работают: это принцип, и речь не об индивидуальных домах и мастерских, но о целых кварталах. Каждый день большие массы населения перемещаются от жилых районов в промышленные зоны и обратно. Автомобили или общественный транспорт обеспечивают связь между двумя все более несовместимыми пространствами.

Однако противопоставление это не носит тотального характера, или, лучше сказать, существует в городских поселениях на глобальном уровне, но ситуация корректируется сама собой. В дихотомию городского пространства не вписываются такие учреждения, как почтовое отделение, школа, мелкие торговые предприятия, больница: они не удаляются из пространства частной жизни и в то же время являются местом работы продавцов, почтальонов, врачей, учителей. А самое главное: «зонирование», то есть деление городов на специализированные участки, влечет за собой ежедневные переезды целых масс населения, поэтому на местах работы появляются разнообразные заведения. Устанавливается непрерывный рабочий день. Все чаще — в 1983 году в 20% случаев—сотрудники обедают не уходя с работы, в столовой предприятия. Прямо на территории заводов и фабрик открываются кафетерии, где люди могут пообщаться в частной обстановке. В то же время определенные виды деятельности никогда не покидали пределов дома, а некоторые возвращаются в дома—если речь идет о работе «по-черному», без уплаты налогов. Таким образом, специализация пространства не является полной и окончательной.

Новые нормы и женский труд

Впрочем, она становится нормой, и это можно увидеть на примере женского труда. На протяжении жизни многих поколений идеальным для женщины считалось находиться дома и заниматься хозяйством: работа женщины вне дома свидетельствовала о ее чрезвычайной бедности и презиралась. Теперь же—и этот крутой поворот заключает в себе одно из важнейших изменений, произошедших в XX веке,—ведение женщиной домашнего хозяйства рассматривается как заточение, потеря свободы, как порабощение женщины мужчиной, тогда как работа вне дома становится для женщин ярким свидетельством эмансипации. В1970 году для руководителей предприятий женский труд был продиктован вопросами равенства полов и независимости женщин, в то время как рабочие и служащие все еще объясняли его экономической необходимостью.

В связи с этой неоспоримой эволюцией возникает множество вопросов. В первую очередь историков интересует дата: почему изменения начались именно в эту эпоху, а не раньше или позже? Аргументы в пользу нового отношения к женскому труду были в предыдущем веке теми же, что и двадцать-тридцать лет назад. Почему же надо было ждать середины XX века? Почему эволюция затронула в первую очередь среду городских наемных работников и лишь потом медленно и постепенно распространилась на все общество?

Ответ мы находим в исчезновении господствовавшей в прежние времена недифференцированности пространства и труда. В связи с тем, что хозяйственные и производственные задачи выполнялись одновременно, в замкнутом домашнем мирке, гендерное разделение труда не рассматривалось как неравенство и порабощение. Подчинение женщины мужчине проявлялось в укладе/быту—на фермах, например, женщина подавала мужчине еду и стояла рядом до тех пор, пока он не заканчивал есть, и только потом садилась за стол сама. Однако труд по хозяйству не считался менее почетным. Мужчина и женщина тяжело работали на глазах друг у друга. В условиях чрезвычайной бедности в крестьянской или рабочей среде женский труд приносил доход. К тому же семейный доход начинается с экономии средств, и умение хозяйки экономить играло большую роль. Эти деньги иногда вкладывались в дело. Мужчины, в свою очередь, тоже работали по хозяйству—заготавливали дрова, делали предметы обихода, мебель, чтобы не тратить деньги на их приобретение.

Специализация пространства нарушает равенство супругов и превращает женщину в прислугу. Образ мужа, который читает газету, сидя в кресле, в то время как его жена хлопочет по хозяйству, предполагает, что он работал целый день вне дома. Одновременно с этим идет процесс монетизации экономии: сокращение трат менее выгодно, чем зарабатывание денег. Работа по найму придает мужчине некое особое достоинство, а женщина, остающаяся дома, становится служанкой мужа: теперь примечательно не столько то, что она работает на дому, сколько то, что она работает на другого. Дифференциация производственного и хозяйственного пространства придает новый смысл гендерному разделению задач и превращает отношения в паре в отношения хозяина и прислуги, что прежде было свойственно буржуазии. Это тем более невыносимо, что в обществе в целом становится ненормальным работать в чужом частном пространстве. Наемный труд женщин в XX веке приобрел эмансипирующее значение, будучи при этом результатом более глобальной эволюции, изменившей нормы наемного труда в целом.

СОЦИАЛИЗАЦИЯ НАЕМНОГО ТРУДА Работа у других

Работе у себя на дому в начале XX века противопоставлялась работа на дому у других. Какова бы ни была его форма, наемный труд первоначально был работой, совершаемой на территории кого-то другого. Эта работа выполнялась не в публичном пространстве, где были приняты определенные коллективные нормы, а в частном пространстве другого человека.

Прислуга

В этом аспекте образцовой формой работы на частной территории других людей представляется работа слуг. О ком бы ни шла речь — о прислуге на ферме (i 800 000 человек в 1892 году) или о слугах в буржуазных домах—которых, согласно переписи населения 1906 года, было 960 ооо,—важно то, что эти люди полностью лишались своей частной жизни и входили в частную жизнь хозяев. В отличие от поденщиков и домохозяек, они живут под крышей хозяев, питаясь прямо на рабочем месте или, как в случае с батраками на фермах, за одним столом с хозяевами; у них нет ничего «частного». Батраки на фермах спят, как правило, в хлеву, и все их личные вещи помещаются в кармане, в лучшем случае—в торбе. В городах прислуга за всё часто спит в каморке при кухне, некоторые горничные живут в мансардах, где могут держать какие-то предметы туалета и побрякушки. Книги по домоводству настоятельно рекомендуют хозяйкам регулярно заходить в комнаты горничных. Впрочем, служанки туда приходят только поспать.

Отношения, в которые вступают служанки, тщательно контролируются хозяевами. Их редкий отпуск короток, а письма вскрываются. Иногда, гуляя с хозяйскими детьми в парке, девушки знакомятся с какими-нибудь парнями; приглашая ухажеров подняться в кухню по черной лестнице, они рискуют быть уволенными.

Среди слуг очень мало людей семейных, и это обстоятельство как нельзя лучше характеризует ситуацию с частной жизнью в этой среде. Работники ферм почти всегда холостяки и незамужние, и даже если это не так, то все равно ничего не меняется: супруга нет рядом, он никак не проявляется. В богатых буржуазных и аристократических домах случается, что кучер женится на горничной и они остаются на службе. Но в таком случае им лучше не иметь детей: наличие ребенка означало бы потерю места, если только у главы семьи нет маленького домика или хоть сторожки в деревне. Прислуге не следует размножаться, ее частная жизнь может быть лишь подпольной или маргинальной.

Зато слуги участвуют в частной жизни своих хозяев и являются свидетелями самых интимных моментов их жизни: пробуждения, отхода ко сну, туалета, еды; они видят хозяев вне светских и публичных условностей, занимаются их детьми и лучше кого бы то ни было знают их проблемы со здоровьем, их капризы, ссоры и интриги. Иногда им доверяются секреты: предполагается, что они будут держать язык за зубами.

Надо сказать, что часто отношения хозяев и слуг выглядят скорее как семейные, нежели как профессиональные. Слуга—это нередко почти родственник, а бедные родственники, например какая-нибудь тетушка — старая дева,—почти слуги. Конечно, эти отношения иерархичны: один занимает положение выше, другой ниже; но таковыми являются и семейные отношения, и ребенка, который вдруг не проявит к родителям надлежащего почтения, грубо одернут. Слуги часто очень привязаны к своим хозяевам и их детям — ведь сами они лишены теплых семейных отношений. Хозяева относятся к слугам, как правило, с дружественной благосклонностью, ими занимаются, ухаживают за ними, когда они болеют. Хозяева традиционно обращаются к слугам на «ты» (как в армии, где офицеры «тыкают» солдатам), а слуги говорят с хозяевами в третьем лице, но называют их по имени: мсье Жак, мадам Луиза, в том числе детей. Очевидно, что называть их по фамилии не имеет смысла, так как отношения между ними разворачиваются в лоне домашнего очага, если не сказать — семьи. Иногда, как известно, дело заходит гораздо дальше: невозможно точно подсчитать количество романов хозяев со служанками и хозяек с лакеями, но они не плод воображения авторов водевилей...

То же самое можно сказать о происходящем на фермах, с небольшими нюансами. Та же близость в повседневной жизни, то же самое знание семьи и ее тайн, иногда те же интимные отношения между фермершей и слугой. Разница заключается в другом: в городских буржуазных домах слуги выполняют работу по дому, на селе же они участвуют в производстве. Работники на фермах в меньшей степени участвуют в частной жизни хозяев, чем прислуга за всё и горничные. Отношения между работником и хозяевами здесь менее длительные: их нанимают на год, и сроку платежа за работу предшествует свободная неделя. Например, так было в Бретани вплоть до начала 1920-х годов, как пишет Пьер-Жаке Элиас¹⁴. Прислуга за всё нанимается, как правило, на неопределенный срок, хотя жалованье ей выплачивается ежегодно. На большинстве ферм, за исключением самых больших, к помощи наемных работников прибегают в совершенно определенную фазу жизни: когда сын или сыновья еще слишком малы, чтобы работать наравне со взрослыми; когда им исполняется шестнадцать-семнадцать лет, работников, которые до этого момента восполняли нехватку рабочей силы в семье, увольняют. В противоположность этому, буржуазное домохозяйство не может существовать без слуг, и пусть их число варьируется (например, когда подрастают дети: тогда дополнительно нанимают кормилицу, няню, воспитателя), для повседневной жизни в буржуазном доме требуются слуги — горничные, повара, посудомойки. Не имея по крайней мере одной служанки, нельзя поддерживать свой социальный статус.