История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Чистота жилища заслуживает тем больше похвал, что иммигранты, как и все народы, перешедшие к городскому образу жизни, часто жили в грязи. Бельгийское, голландское, швейцарское и итальянское правительства отмечают ужасающее состояние жилья рабочих-мигрантов, что, впрочем, было свойственно и домам французских крестьян. Даже в рабочие поселки электричество было проведено с опозданием. Городок Мансьёль был первым в регионе Брие, куда провели электричество при строительстве, в 1912-1913 годах, и он долгое время считался образцовой моделью. В Обуэ в дома рабочих электричество будет проведено в 1928-1931 годах, водопровод появится лишь в 1945-м, газ—в 1955-м⁴*. Один досрочно вышедший на пенсию бригадир рассказывал: «Когда мы приехали из Италии, я был совсем маленьким. Помещения освещались крошечными масляными лампами. Помню, что мама по вечерам ставила на стол одну, две, три такие лампы. Еще я помню, что мы спали впятером в одной кровати, мальчики в изголовье, девочки в ногах»⁴⁹. Жилье, вода, гигиена—эти проблемы будут решены для иммигрантов лишь после II Мировой войны.

Если, несмотря на тяжелые условия, мигранты старались сохранить в интерьерах своих домов воспоминания о родине, то уж в еде их идентичность проявлялась наиболее ярко. Неоднократно отмечалось, что кулинарные привычки наиболее трудно поддаются аккультурации. В рабочих поселках Лотарингии, населенных представителями самых разных национальностей, по вечерам «по улицам распространялись кухонные запахи, которые могли сказать о хозяевах домов больше, чем удостоверения личности»⁵⁰. Польские женщины каждую осень квасили капусту в больших бочках, заливая ее специальным рассолом. Судя по процветанию колбасных лавок, расположенных вокруг польских «колоний» на севере Франции, уровень потребления колбасных изделий и картофеля был весьма высок. Все очевидцы без исключения отмечают, что поляки пили много спиртного.

Итальянки же готовили гораздо более легкую пищу. Стараясь экономить по всем статьям расходов, итальянские рабочие часто недоедали и получали мало энергии по сравнению с тем, сколько ее тратили. Очень часто, как пишет Жорж Моко, по возвращении с работы их ждал лишь овощной суп, рис, макароны и полента из кукурузы и каштанов. Однако в праздничные дни ритуальным образом готовилась паста по рецептам родной деревни, а по самым большим праздникам на столах появлялось мясо. Именно мясо после II Мировой войны станет основным мерилом благополучия и, следовательно, успешности эмиграции.

Одевались поляки и итальянцы по-разному. До II Мировой войны поляки, более организованные и помнящие свою национальность, старались одеваться по-своему не только на воскресную мессу, но и ежедневно. Мальчики в то время стали носить черные фартуки, ранцы и беретики маленьких французов на бритых головах, а девочки, идя в школу, поверх черных фартучков надевали польские переднички, расшитые пестрыми цветами, и шали с бахромой, а в светлые косы вплетали красные ленты. Маленькие итальянцы, если семейный бюджет позволял, не отличались от своих сверстников-францу. зов. Что же касается итальянцев-мужчин, то в будние дни они одевались очень скромно и небрежно, зато по праздникам наряжались с шиком, принятым в их родных местах. Камзи сдержанно пишет: «По воскресеньям и праздничным дням большинство итальянцев просто не узнать, на фоне их элегантности более обеспеченные служащие выглядят бледно. Они надевают костюмы из тонкой светлой шерсти, парусиновые туфли с лакированными носами, повязывают сногсшибательные галстуки и иногда дополняют свой туалет тростью и перчатками»⁵¹.

Общественная жизнь и идентичность

Выбиравшиеся по национальному признаку занятия в театральных, музыкальных кружках и особенно спортом в нерабочее время укрепляли внутренние связи «колонистов», усиливали чувство принадлежности к особой группе. Повсюду, где было много поляков, как пишут Стефан Влоцевский и Жорж Моко, чудесным образом возникали всевозможные общества и объединения. В Союзе польских рабочих во Франции насчитывалось 182 филиала и 16 ооо пайщиков. Росло количество польских газет (в 1932 году Ж. Моко называл около пятнадцати); в эпоху, когда телевидения еще не было, именно газеты поддерживали общественную жизнь иммигрантов и одновременно знакомили их с Францией. Помимо регулярных развлечений на национальной основе, идентичность мигрантов утверждалась в праздничные дни. До войны поляки, связывавшие свою национальную идентичность с религией, горячо поддерживали традиции родной страны. Романистка оставила нам свидетельство о том, как пышно праздновалось Рождество в польской колонии в Лотарингии. На Рождество каждая семья получала от родни, оставшейся в Польше, большие гостии—лепешки из пресного теста, использовавшиеся во время причащения и напоминающие о Тайной вечере. Эти гостии бережно хранились до Сочельника, когдё все соблюдали строгий пост, пили лишь черный чай и ели селедку. В течение дня готовились к праздничному ужину. Елку украшали разноцветными свечками, длинными бусами—неотъемлемой частью фольклорных костюмов, маленьким песочным печеньем, завернутым в фольгу, и искусственными цветами. В семь часов вечера вся нарядно одетая семья стояла вокруг накрытого стола. Отец зажигал свечи на елке и читал молитву. Затем брал свою часть гостии, поворачивался к супруге и произносил три пожелания, каждый раз отламывая по кусочку от гостии и съедая его. Его жена делала то же самое, и так по кругу вся семья делилась пожеланиями и передавала друг другу кусочки гостии. На Рождество на столе было двенадцать блюд: перловая каша, свекла, морковь, гречневая каша, белая фасоль, квашеная капуста, чернослив, макароны, грибы, селедка, сдобные булочки с маком, шарлотка. В ожидании полуночи взрослые и дети пели псалмы и молились. После полуночной мессы приглашали соседей и пили кофе с пирожными, ели фрукты. На следующий день, если поблизости была польская школа, под руководством учителя разыгрывали сценки на польском языке, пели песни. В итальянских семьях также сохранилась традиция ставить на стол двенадцать различных блюд и, конечно же, ходить на мессу⁵².

Перед Пасхой, в Чистый четверг, итальянки и польки, как и француженки, тщательно убирали дома. В рабочих поселках хозяйки соревновались: чья бельевая веревка нагружена сильнее, кто энергичнее выбивает ковры и перины, у кого стекла в окнах блестят ярче. В Святую субботу некоторые итальянцы отмечали Глорию—омывались святой водой и ели хлеб или сдобную булочку с глотком белого вина. Поляки носили в церковь для освящения двенадцать блюд, приготовленных для пасхального стола: яйца, соль, хлеб, колбасу, сыр, хрен, гу. синый паштет, масло, кофе, молоко, сахар, сдобу. После того как вся семья стоя пропоет Алилуйю, мать—именно ей до. ставалась эта честь—благословляла дом, членов семьи и, при помощи самшитовой палочки, разделенной на двенадцать частей, все двенадцать блюд на столе.

День всех святых—день поминовения усопших, широко отмечаемый в Италии, прижился и в Лотарингии, тем более что, как отмечает Жерар Нуарьель, несчастные случаи со смертельным исходом в шахтах не были редкостью. «На кладбище по вечерам в этот день на каждой могиле горели свечи или масляные лампы <...>. Я не знаю, означало ли это, что мертвые оживали, но я это запомнил. Еще я помню, что на День всех святых было принято ставить на маленький столик, покрытый вышитой скатертью, фотографии покойных, зажженные свечи и букеты хризантем. Нам полагалось сидеть рядом с этим столиком и думать о покойных»⁵³.

Дети мигрантов

Если взрослые мигранты старались вести ту же частную жизнь, что и на родине, то с их детьми дело обстояло иначе. Существует масса свидетельств того, что мигранты оставались в той или иной степени иностранцами в новой для себя стране, но их дети стали французами не только по гражданству, но и по культуре, даже если кто-то и продолжал ощущать эмоциональную связь с родиной родителей.

В1932 году Жорж Моко отмечает, что в особенности девочки очень быстро адаптируются к нормам общества, где им предоставляется большая свобода. Быстрой и эффективной ассимиляции детей мигрантов способствовала начальная школа, где царили часто травмирующие авторитарные порядки и властвовали учителя-ксенофобы, о чем вспоминают Анна-Мария Блан и Жерар Нуарьель. «Все опросы, проводившиеся среди учителей, показывали, что маленькие итальянцы ассимилировались быстро и без проблем»⁵⁴. То же самое касалось и польских детей—это подтверждается тем, что, повзрослев, многие из них стали священниками и учителями. Множество детей иммигрантов получило образование во французской системе образования, эффективность которого оказалась, таким образом, весьма высока. Жан Вильмен де Мутье писал: «Надо признать, что люди ассимилируются просто прекрасно. Оглядываясь назад, я не могу понять, как это происходит: сюда приезжали итальянцы, ни слова не понимавшие по-французски, но их дети ходили в школу, воевали и очень часто попадали в плен. Они французы в большей мере, чем я. Они не были обязаны это делать, но делали. Поразительно видеть это»⁵⁵. Ф. Маттене писал в 1931 году: «Итальянцы ассимилируются лучше всех—без сомнения, благодаря тому, что у нас с ними общие латинские корни; их дети ходят в наши школы, говорят исключительно на нашем языке, часто имеют аттестат об окончании школы и ничем не отличаются от своих товарищей, родившихся во французских семьях: у них наши вкусы, наши нравы, а в двадцать лет они записываются в новобранцы».

По прошествии времени становится понятно, что ассимиляция детей итальянских и, в меньшей степени, польских мигрантов, несомненно, обогатила французскую нацию. При этом не стоит забывать враждебность и презрение, с какими долгое время относились к «макаронникам» и «пшекам».

ПОСЛЕВОЕННОЕ ВРЕМЯ.

МИГРАНТЫ ИЗ СТРАН МАГРИБА

После войны наступил новый этап иммиграции. На смену полякам и итальянцам пришли испанцы, португальцы, югославы, турки, выходцы из Северной Африки. Последние составляют в настоящее время наиболее многочисленную группу. Изменилась сама природа миграции: доля тех, кого на чужбину гонит голод и нищета на родине, сократилась в пользу миграции, ставшей для многих формой социальной мобильности. Если нелегальная иммиграция, вызванная нищетой, не исчезла полностью—трущобы на парижских окраинах, населенные в основном мигрантами, но не только ими, существовали вплоть до конца 1960-х годов,—то в «золотой век» французской экономики, с 1950 по 1975 год, коренным образом изменились материальные условия жизни французских рабочих, в том числе мигрантов: современное жилье, несравнимое с довоенным, бытовая техника—все это способствовало уравниванию материальных форм повседневной жизни, в то же время не вызывая единообразия в жизни частной. Для мигрантов, живущих семьями, частная жизнь остается, как и в предыдущий период, специфической, тем более что контроль со стороны «землячества» силен, и такие области частной жизни, как еда, стиль отношений в семье и с другими членами сообщества, а также отношения между мужчинами и женщинами, изолированы от общественной жизни в целом, в частности от жизни профессиональной.

Давление социальной группы и индивидуалистские тенденции в поведении Эту трансформацию лучше всего иллюстрирует пример иммигрантов из стран Магриба. За первой фазой иммиграции, в ходе которой приехавший на работу человек оставляет себе сумму, необходимую на питание, а большую часть заработанных денег отправляет на родину, следует вторая. Теперь все меняется, и большая часть денег оставляется себе, а родным отправляется в лучшем случае сумма, достаточная для пропитания. Мигранта обвиняют в неблагодарности, используют все средства, чтобы укрепить его связи с семьей и оправдать требования денег. Если человек женат, его жена и дети остаются в качестве заложников под присмотром свекра или братьев мужа, и это становится самой популярной мерой для обеспечения денежных поступлений. Иммигранты постепенно ассимилируются во французском обществе. Те, кто уехал в детстве и юности, более образованны, чем мигранты первой волны. Начальная школа научила их языку и привила ценности французского общества. Они подвергаются соблазну узнать о нем больше, выйти из сегрегации, навязанной предшественниками самим себе, и столкнуться с той, что теперь предлагает им общество. Индивидуалистское поведение создает напряжение в отношениях с привычными родителям устоями или даже разрыв с ними, но при этом не делается попыток интеграции. Некоторые переходят от жесткой экономии к потреблению. По примеру рабочих-французов они покупают себе выходную одежду, постепенно начинают выходить в город, в кафе, в кино, по субботам — на танцы. Однако здесь они порой сталкиваются с жестокими проявлениями расизма, что заставляет их вернуться к своим.

Высшее проявление интеграции—женитьба на француженке—удел немногих. Она означает двойную изоляцию: рвутся отношения с семьей и одновременно с этим с друзьями и родственниками, живущими во Франции. Вхождение в семью и дружеский круг жены, которая часто бывает коллегой по работе или соратницей по профсоюзной или политической деятельности, может быть достигнуто лишь ценой расставания с семьей. Это означает практически полное прекращение денежных переводов на родину, разрыв привязанностей, невозможность по возвращении домой занять видное место в социальной системе родной деревни благодаря выгодной женитьбе. Этот разрыв распространится и на потомство смешанной семьи, и позор, вызванный мезальянсом, покроет всю семью, по крайней мере на какое-то время.