История довоенного Донбасса в символах. Точки
Шрифт:
– Спираль поставь, – сказал Егор.
– А со СПИДом как быть? – отозвалась Лена.
– С семейными только трахайся. Они не болеют.
– Да? А СПИД не лечится.
– Не лечится только глупость, – вздохнув, заметил Егор, и наклонился назад, упал на постель, задрав голову, и вот так смотрел на Лену, вверх ногами: нагую, им использованную, теперь уже окончательно набравшуюся признаками зрелой молодой шлюхи. Девушка хихикнула, на миг спрятала лицо в подушку, принялась тащить на себя одеяло, чтобы прикрыть обнажённую грудь. Дурачась, Егор не отпускал одеяло, прижал его локтем к корпусу; как отпустил, девушка перевернулась на спину, бесстыдно выставив соски грудей к потрескавшемуся потолку.
– Зачем ты это сделала? – спросил он. – Деньги нужны?
– Деньги у меня
– Правильно, ты не проститутка, ты – дура…
– Сам ты дурак!
Авторов учебников по семейной психологии всё это могло интересовать по следующей причине: вот есть одна женщина, называется «жена», и вот есть другие десять – вся их особенность – это то, что они не похожи на первую, на жену. Субъективный фактор Егора таился в родной крови: остальные десять не рожали от него детей. Фактор привязанности родной крови крепче любого каната, посильнее какого-то там полового влечения. Если женщина говорит, что ждет ребёнка, она преследует одну из двух диаметрально противоположных целей: или удержать мужчину, или отпугнуть раз и навсегда. Или она действительно ждёт ребёнка. Для многих женщин беременность – единственный период, когда она может самостоятельно принимать решения. Убедившись в отсутствии беременности Лены, Егор оглянулся, посмотрел, сколько глупостей он натворил за неполный рабочий день, – а она-то не явилась в поле его зрения со вздутым животом, сказала всего-навсего о задержке!
– Где мои трусы?
– В прихожей, под вешалкой.
– А куртка? Там сигареты…
– Вон, на спинке висит…
– Ты что, затащила меня сюда без трусов и в куртке? – удивился Егор.
– Ты, вообще, ошалевший какой-то был, – жалобно пропела она. – Как с цепи сорвался.
– Ещё пару таких «задержек», и я тебя, кажется, прибью, – пообещал ей Егор.
– Ой-ой, грозный, как жук…
Отсутствие полового опыта до свадьбы – штука весьма опасная, непредсказуемая, готовая дать о себе знать в самый неподходящий момент. Теперь можно только сосчитать сколько раз в безвозвратном тинейджерстве, солнечной юности, выпадала возможность, – как джокер в долгой карточной игре, – а ничего не вышло, или у противника была на руках специально подготовленная карта, или противника не существовало вовсе, и играл ты сам с собой. Егор смотрел на всё это с точки зрения, суженной эгоизмом и прагматизмом, и цинизмом, и меркантилизмом; в редкие минуты, представляя, как зажимает в тисках боли кисть своей руки, или бьёт себя током, он понимал, что главная боль всё равно достанется его жене, и он не в состоянии разделить её участи, поскольку…
Кстати, откуда появилась эта способность анализировать свои собственные поступки? Прежде за собой Егор подобного не замечал. Может к доктору обратиться? «Ну да, к психоаналитику», – усмехнулся он.
– Ирка завтра замуж выходит, – объявила Лена, вставляя в мочку уха серьгу.
– Завтра же среда…
– У неё муж на выходные уезжает куда-то, – Лена говорила, с усилием разбавляя завистливую интонацию безразличием. – Куда-то за границу. В Израиль, кажется…
– Он еврей, – без вопросительного знака произнес Егор.
– Бизнесмен. Магазин «Витязь» знаешь?
– Стройматериалы?
– Ну да. Его магазин.
Свадьба имеет все свойства зеркала, думал Егор. До неё можно честно скакать из койки в койку, остановить после выбор на одном человеке, назвать его любимым и единственным, и так далее, после неё остаётся одна… а если выбор остановлен в самом начале, то отражаться в семейной жизни нечему, и приходится отображать те объекты, которых просто не существует в природе, и таким незатейливым образом изменить законы метафизики. Поразительно, Егор создавал свою активную добрачную половую жизнь уже после свадьбы; вот-вот должны были зазвучать издевательские аплодисменты, вместо этого Егор услышал:
– Покатаешь меня на машине?
Несколько секунд он смотрел в тёмные глаза с блёстками настойчивости, готовые разразиться бурею слёз, посмотрел на большой, щедро украшенный помадой рот, способный в любой момент извергнуть невиданные книжными полками ругательствами, а у Егора не
было даже эрекции, чтобы избежать всего этого.– Я без автомобиля, – обронил он…
…Весь день пасмурность не намеревалась переходить в дождь, даже мелкий. Относительно погоды Егор распереживался ближе к вечеру, но улицы города остались неправильно сухими – неправильно, потому что всё же осень. С поразительной гибкостью Пашка, сидя на корточках, мог изворачиваться как угодно, мог даже посмотреть на отца из-под своего локтя, но у трамвайных рельс, впаянных в пустынную мостовую он замер в ожидании, с подозрением глядел в потемневший от времени металл, и, исчерпав запас своего терпения, посмотрел на отца, стоявшего рядом.
– Пап, где же трамвайка? Почему трамвайка не едет?
– Это старая ветка, – объяснил Егор. – Они здесь давно не ходят…
– Ветка? – озадачился мальчик.
– Линия.
– Пап, здесь две линии…
– А трамвай один.
– Точно! – воскликнул Пашка, в изумлении выпрямившись, удержался на ногах с отцовской помощью.
«Интересно, кто его научил считать до двух?» – подумал Егор.
– Один трамвай! По двум рельсам! Пап, а рельс может быть вот столько больше? – мальчик выставил все свои пальцы, подумав, большой на правой руке всё-таки загнул.
– Может, – кивнул Егор.
– А где?
– В депо.
– Покажешь?
– В другой раз.
– А сегодня ты опять сбежишь?
У него немного другой оттенок волос, думал Егор, говорят, это может со временем измениться, но мне достаточно того, что сейчас у него волосы почти такого же цвета, как и у меня…
– Когда это я сбегал? – поинтересовался он.
– Всегда, – без раздумий и припоминаний ответил Пашка. – Меня наверх самого отправляешь, со мной не поднимаешься, а мама потом говорит: «Опять сбежал»… И вздыхает…
Нет, самая главная и сильная боль достанется отнюдь не жене, думал Егор, крайним получится Пашка. Если сейчас пятилетний, он только лишь пользуется цитатами, потому будет хуже. Это тоже игнорируют учебники семейной психологии, потому что – пройденный этап, не классика, и не банальность, что-то среднее…
– Павел, папа не хочет думать, – объявил Егор, и устроился на лавочке в парке, сунув руки в карманы куртки. Его сын с готовностью принял игру, забрался рядом, сопя и кряхтя, нисколько не опасаясь за чистоту и целостность одежды. Навалившись на отца, Пашка прокричал Егору на ухо:
ЗАЙКУ БРОСИЛА ХОЗЯЙКА,
ПОД ДОЖДЁМ ОСТАЛСЯ ЗАЙКА,
СО СКАМЕЙКИ СЛЕЗТЬ НЕ СМОГ,
ВЕСЬ ДО НИТОЧКИ ПРОМОК…
Замолчав, мальчик отнюдь не сделался бесшумным, продолжал обнимать Егора за шею, дышал тяжело, декларирование детсадовского блокбастера отняло у него уйму сил, и теперь его не хватит даже на то, чтобы соскочить с лавки обратно на тротуар. Егор почувствовал вот тот самый приступ отцовской любви, когда объём оглушает, даёшь себе обещание сделать для сына всё-всё-всё, а через некоторое время понимаешь, что в действительности сделать ничего не можешь. Пашка спросит: «Пап, а ты маму не любишь, – а за что?..» – и рассыплется хрупкий хрустальный мир, он и так разрушается, постепенно, только потому, что ребёнок не задал своего вопроса, но имеет полное право спрашивать обо всём на свете…
В пять лет Пашку весь свет уже не интересовал. Его интересовали папа & мама. Вернее то, что между ними происходило, когда, невзирая на правила хорошего тона, дома царит вакуум, извлечённый из учебника семейной психологии.
Обняв сына, Егор облокотился на спинку скамейки. Так они и замерли, Егор – сидя, Пашка – стоя на лавке, словно в ожидании вечернего фотографа.
Часы показывали девятнадцать тридцать две.
IV
Ирина Башкирова, татарская красавица, смуглокожая, с шлюшными зелёными глазками, выходила замуж за директора строительного магазина «Витязь». Кто из собравшихся у Загса был женихом, Егор так и не понял. Ленку увидел сразу, в её лучшем платье, лучших туфлях, лучших украшениях, но без сопровождения в лице своего любимого и единственного – лучшего. Лена приходилась невесте близкой подругой, с раннего детства, и, как и все близкие подруги, была завистницей номер один – взаимно, как нетрудно догадаться.