История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима

Карфаген не был единственной неприятностью на повестке дня сенаторов. В Греции проблему создавала Спарта.

Она не была больше доминирующим городом в Ахейской Лиге, своей старой ассоциации – теперь ее контролировали другие города Лиги. Обиженная Спарта объявила о своем намерении обратиться напрямую к Риму (теперь молчаливо признаваемому реальной силой на Греческом полуострове). Другие города Лиги немедленно провели закон, устанавливающий, что только организация в целом может обращаться к Риму.

Спартанцы отреагировали на это так, как реагировали веками, – вооружились и стали угрожать войной. Негодующие письма последовали в Рим от спорящих с обеих сторон. Римский посол, находившийся в Македонии по другим делам, отправил распоряжение остановить конфликт, пока римские официальные лица не прибудут, чтобы помочь разобраться в деле. Но оказалось слишком поздно. К 148 году мечи уже были вытащены.

На следующий год римские дипломаты прибыли в Грецию, чтобы посредничать в споре. Свои обсуждения они проводили в городе Коринф и пришли к заключению, благоприятному для Спарты. Это оказалось не самым умным решением; коринфяне, раздосадованные до ярости, взорвались и начали жестоко избивать каждого, кто был похож на спартанца. Римские чиновники, оказавшиеся в мятежном городе, также пострадали.

Возмущенные римляне вернулись в Рим и расписали инцидент в наихудшем свете: «Они заявили, – говорит Полибий, – что с трудом спаслись, едва не погибнув… они представили неистовство, с которым столкнулись, не как результат внезапного взрыва, а как умышленное намерение части ахейцев нанести им сознательное оскорбление».⁷

В ответ римский флот отправился в Грецию, где войско из двадцати шести тысяч солдат и тридцати пяти сотен кавалерии под командованием консула Мумия разбило лагерь на Коринфском перешейке. Некоторые города Ахейской Лиги попытались сопротивляться, объединив свои силы под командованием коринфского военачальника. Но вскоре греческая армия развалилась, коринфский командующий бежал, а затем отравился; разбитые войска Ахейской Лиги отступили в Коринф и укрылись в городе. Мумий предал город огню, и римляне опустошили его.

В результате Рим полностью поглотил Грецию.

Если верить Полибию, греческие города сами навлекли на себя беду: «Карфагеняне, во всяком случае, оставляли что-либо для потомков, чтобы заявить о себе, – пишет он, – но ошибки греков так бросались в глаза, что для тех, кто хотел поддержать их и сделать что-либо, это становилось невозможным». То же самое он мог бы сказать и о Македонии, которая продолжала разыгрывать из себя гостеприимную хозяйку для людей, заявляющих о своей принадлежности к македонской царской линии, пока римляне не захватили ее и не превратили в провинцию, отобрав даже мелкие свободы, которые до того республика ей предоставляла.

Тем временем Карфаген, который «оставлял хоть что-то для потомков, чтобы заявить о себе», был в огне. В тот же год Сципион Эмилиан со своими людьми в конце концов покончил с городом. Римские солдаты бегали по улицам, поджигая дома. Потребовалось две недели, чтобы сжечь Карфаген дотла. Полибий был там сам, стоя рядом со Сципионом Эмилианом, когда Карфаген исчезал:

«При виде города, целиком погибающего в пламени, Сципион разрыдался… И на мой прямой вопрос (так как я был его учителем), что это значит… он резко обернулся, схватил меня за руку и произнес: „О, Полибий, это великое дело, но не знаю почему, я испытываю ужас и страх, что кто-нибудь однажды отдаст такой же приказ по поводу моего родного города”».⁸

Земля, где когда-то находился Карфаген, стала теперь римской провинцией Северная Африка. Рим завоевал все древние державы, которые лежали поблизости. Парфия, Египет и то, что осталось от Селевкидского царства, находились пока вне досягаемости.

До проведения дальнейших кампаний Рим должен был решить «домашние» проблемы. Успех римских войн до этого момента превратил тысячи и тысячи иностранных пленных из новых римских провинций в рабов. Они были собственностью своих хозяев, их можно было при желании бить, насиловать, морить голодом – но как только римский хозяин освобождал своего раба, этот раб становился римским гражданином со всеми гражданскими правами. Это, как указывает историк М.И. Финли, делало римский институт рабства очень странным явлением. Единым актом живая собственность становилась человеческим существом, и так как римские рабы были всех цветов кожи (в отличие от рабов американского Юга, которые, даже освободившись, напоминали цветом кожи, что когда-то принадлежали к классу рабов), они «растворялись в общем населении в течение одного, максимум двух поколений» [276] .⁹

276

Финли указывает, что это резко отличалось от греческой системы, в которой освободившиеся рабы становились «свободными гражданами, но оставались чужестранцами в политической сфере». См.: M.I. Finley, Ancient Slavery and Modern Ideology. New York: Viking Press, 1980 («Древнее рабство и современная идеология»), p. 97. (Прим. авт.)

На практике рабы, как бы с ними не обращались, прекрасно знали, как близко они по существу находятся к хозяевам. К 136 году до н. э. уже тысячи таких рабов находились на Сицилии, которая преуспевала после своего освобождения от владычества карфагенян. Как пишет Диодор Сицилийский:

«Сицилийцы обращались с ними при помощи тяжелой руки на службе и очень мало о них заботились, давая самый минимум пищи и одежды… Рабы, страдающие от лишений и частых надругательств, избиваемые без всякой причины, не могли терпеть такое обращение. Собираясь вместе, когда позволяли обстоятельства, они обсуждали возможность мятежа, пока наконец не привели свои планы в действие».¹⁰

Первое восстание разразилось в городе Энна, где четыреста рабов собрались в отряд, чтобы убить рабовладельца, известного своей жестокостью. Они вырезали всех в его доме, даже детей, сделав единственное исключение для его дочери, которая выказывала доброту к рабам своего отца. Затем они назначили своим царем и лидером харизматического раба по имени Эвн, который, по слухам, обладал магической силой. Конечно, он умел гладко и убедительно говорить и показал себя неплохим стратегом. Опять дадим слово Диодору:

«В три дня Эвн собрал более шести тысяч человек, вооруженных чем было возможно… Затем, так как он продолжал набирать бессчетное количество рабов, он отважился на сражение с римскими полководцами, и, вступая в бой, несколько раз победил их, просто задавливая числом, так как теперь у него было более десяти тысяч солдат».¹¹ К инициативе Эвна вскоре присоединились другие лидеры рабов, которые действовали как офицеры под его командованием. В конечном счете от семидесяти до двухсот тысяч примкнули к его восстанию, которое стало известно как Первая война рабов. Под влиянием этих событий мятежи вспыхнули в Риме, а затем в нескольких греческих городах. Они были подавлены, но военные действия на Сицилии продолжались.

Первая война рабов длилась три года – частично потому, что положение сицилийских рабовладельцев не вызывало жалости у сицилийского трудящегося люда. «Когда эти многочисленные проблемы обрушились на сицилийских хозяев, – пишет Диодор Сицилийский, – простой народ не только не симпатизировал им, но даже тайно злорадствовал по поводу их положения, что было вызвано завистью из-за неравенства в различных сферах». Многие крестьяне пользовались возможностью поджечь усадьбу богача и обвинить в разорении восставших рабов.¹² Они ничего не предпринимали, чтобы восстановить старый порядок, потому что сами страдали от него.

И в этом Сицилия была не одинока. Не только римские провинции, но и сам Рим страдал от растущего разрыва между богатыми и бедными. Постоянные военные действия Рима означали, что сотни тысяч римских пехотинцев уходили на войну и возвращались, со скудными средствами, иногда искалеченные, к неухоженным хозяйствам, обваливающимся домам и неоплаченным долгам.¹³ Тем временем купцы пользовались преимуществами новых открывающихся торговых путей, чтобы развивать бизнес, а общественные деятели получали все большие и большие доходы от новых облагаемых налогами земель. Управление Римом завоеванными территориями также было не особенно успешным. Римский историк Аппиан, примерно через двести лет написавший книгу «Гражданские войны», описывает общую ситуацию для местности, захваченной на Италийском полуострове: