История другого города

– И впрямь маловероятно, – угодливо поддакнул вновь внимательный слушатель.

– О том и я. Миллионы лет мы полировали взгляд на мир до степени абсолютной исключительности наблюдающего. Наращивали лобные доли, передавая следующим поколениям истину о примате объема головного мозга. Втолковывая научно обоснованную правду о высших и низших организмах. Деликатно игнорируя, что кошка устроилась лучше льва.

– Толстого? – странная игра на выживание с наименьшей вероятностью, но бессознательно очкарик ее продолжал.

– Тигра. Насчет классика не в курсе, пчелой интересуюсь больше.

– Лев Николаевич именно что под конец своего жизненного пути проникся кропотливым ежедневным трудом: прямо-таки не уставал о нем писать.

– Знаем мы этих классиков. Гимн созидательной деятельности на десятки страниц, обличение праздности да пустословия. А открой жизнеописание – директор департамента и вице-губернатор. В стране-то махрового рабства куда сподобнее под известным девизом.

– И вашим, и нашим.

– И спляшем. Откуда знаешь? Пожалуй, ясно откуда, – герой и персонаж поначалу еще вспоминает о некоем условном первоисточнике, но чем дальше, тем более ищет свободы. Образ развивается в меняющемся мире, помноженном на столь же динамичное восприятие да к тому же посредством воображения. В эдакой каше нетрудно осознать себя личностью, особенно, когда налицо всемерное содействие скучающего в плену физиологии недавнего подростка, алкающего новых друзей и впечатлений.

– Прямо Вы, Антон, землю русскую почувствовали, – даже Азамат не имел привычки к безапелляционности суждений, предпочитая диалог мнений: не уколоть напоследок тщеславием было нельзя.

– Твои слова, – кажется, попал, – Так если, мы ей поднадоели. Женщину впору удивлять, а не увещевать с одной и той же кислой миной видового превосходства. Есть отчего разочароваться: впервые за сотни лет получить свободу, чтобы истратить ее на ненависть, самомнение и заборы.

– Насчет первого-то уверен, товарищ первый.

– Сколь не неприятно признавать, но, пожалуй: разучились. В здешнем климате тысячи лет ценнее нет хорошего рассказчика да балагура – теперь одна только обида и осталась.

– Вот и славно, – образ поначалу прямой как стрела, без ошибок и печалей. Повествование придаст ему сомнения, – Вернемся к собакам.

– Охотно. Организм животного в принятии решения не руководствуется сознанием, то есть мыслительным процессом, основанном на слове – приданием окружающему обязательных дефиниций. Ему в помощь органы чувств и возможности тела путем известных химических реакций на основании в том числе генетического опыта – а эффективно ли иметь другой, подсказывать, к примеру, направление. Усиливая ощущения или создавая мираж. Или кто еще знает, сколько возможно способов. Однако, если организм признает мысль – или ее результат, не вирусом, но инструментом, процессы образуют синергию, и тогда сознание, оно же слово будет отражением куда большего числа факторов и обстоятельств, к тому же основанное на полном наборе ощущений, навыков и, конечно же, памяти, в том числе, очевидно, предшествовавшей обретению конкретным индивидом.

– Звучит многообещающе.

– Ирония не в претензии на истину – кого она волнует, но в предположении, которое невозможно однозначно опровергнуть. Предположении, основанном на исключительно наблюдении за окружающим без ссылки на какие-либо авторитеты и уже имеющиеся якобы доказательства.

– Отчего же якобы?

– Оттого, что жизнеспособная теория есть точка: начинается и заканчивается в одном и том же месте. Поскольку нить развития любой прикладной науки рано или поздно упирается в опровержение – пусть и под маской более глубокого исследования, собственных аксиом. Несколько странно утверждать новую закономерность на основании только что отвергнутой, но таков путь сознания, иначе созидания: нельзя передать навык строительства оборонительного сооружения, не выдумав определение дерева, огня и камня. Последнего как наиболее, соответственно, подходящего материала. Претенциозная бессмыслица – всякое слово, но безальтернативная.

– Дал и взял: ахинея.

– Такой юмор, – неизменно кочевал от одного к другому, – Чем более предположение отдает указанным, тем очевиднее вывод. Обойдемся без эффектной паузы: текущий взгляд на мир имеет шансов на объективность не более, чем любой другой. Теперь уберем «взгляд» да ненужную частицу дабы продемонстрировать самодостаточность слова как единицы..

– Ну и говно, – прервал полковник залихватское чтение, зевнув для пущей убедительности, – Бесперспективно: ладно не утвердят, не заплатят. Поспешили мы с производством тебя, одна покуда головная боль. Итак, еще раз: крути мысль по кругу, не загоняй ее в точку. Наш гражданин, он и сам все знает, и с каждым днем только умнее становится. Находчивей и краше, твою же эту самую. Что за дерьмовое – уж повторюсь, поколение: все им буквально разжевать, к «пойди посрать» двадцать подпунктов обозначить требуется. Гляди, малец: нужна максимальная производительность при минимальном потреблении ресурсов. Идея бога не годится, руководство у нас зиждет играть по своим – то бишь непременно новым, правилам. Тебя для чего из казармы забрали – или назад захотел. Онкомаркер – как его там звать-то, ничего, но не надо взрослым детям повторять, что они взрослые, улавливаешь? По глазам вижу, что нет.

– Попробую: дать им определение счастья.

– Уже теплее, давай, импровизируй. Не в одной казарме, знаешь ли, случается страх.

– Итак, сытость и минимальный комфорт четыре на четыре метра оно и есть. Теперь цель: в свободное от объективного труда время путем постоянного смешивания подготовить максимальное количество семенной жидкости и опыта к нему.

– Не разжалую даже, на комбикорм пущу.

– Как посмотреть. Обилие информации скрывает истину, добившийся ее получает полцарства, приоритетное воспроизводство и благодарных слушателей: созвучная с природой мечта, честная лотерея – никто же не выиграет, постоянная занятость.

– Сомневаюсь, – прозвучало, разве, благодушнее, – А с бабами как?

– Текущим манером. Убираем кабаки да иномарки, покочевряжатся и решат, что фотография шесть на пять все же почетнее, чем три на четыре. Суть одна и та же, исполнение разное. Право на деторождение в условиях.. найдутся условия, привязать к количеству доставленного счастья. Объяснять, полагаю, не надо.

– Ты сам в эту ересь веришь?

– Верить ни во что уже не требуется, вам ли не знать. Повторюсь хоть перед лицом гаупвахты, что полагаю любое действие вредным: итак придет куда надо, сами еще удивитесь, как все удачно сложилось. Если разрешите, хотел бы позволить себе – не рекомендацию, но высказать мысль.

– Мысль позволяю, – экая досадная оплошность власти.

– Представьте указанный проект, но с видом удрученного идеалиста: эффективно, мол, отработано на целевой аудитории, но за державу обидно: Пушкин там, Васнецов и компания. Стратегическая инициатива на случай отсутствия альтернатив.

– Глядишь, и приглянется название.. В гляделки поиграть. Ох и дождешься ты штрафбата, иди прорабатывай героев. И в отдел кадров загляни.

Где улыбчивый офицер в идеально выглаженной форме выдал ему под роспись бумагу о переводе за штат. Погоны и пропуск вежливо попросил сдать тут же.

– Что скажешь, Антон.

– Скажу, что человека формирует память. Притом волки с лисами не сожрали всех зайцев вопреки известной парадигме максимального размножения. Значит, у животных есть механизм саморегуляции: интуитивный и куда более разумный, нежели наш, не гнушающийся перестрелять бизонов на целом континенте. Записывайся, пока не поздно, в священнослужители – не важно чего. Они никогда не работают, живут в достатке, пользуются всеобщим авторитетом, и даже приди на двор какой ворог – женщин изнасилует, уведет вместе с трудоспособными детьми в рабство, папашу на кол посадит шутки ради, а тех, если когда и тронет, то в последнюю очередь. Хорошо устроились ребята: им, вроде как, и в бой идти не с руки – кто перед богом за умерших попросит, и делом заняты важнейшим – учат как выпросить билет в вечность; и духовник, и наставник, и старший брат – главный приживальщик и трус. Целое человечество под себя организовали – примыкай, покуда не прибили. Монголы – на что вояки лютые, и то ведь понимали на кого положиться всего надежнее: храмы грабили только. Хорошая, сытая профессия – у всякой кормушки неизменно первый.

– Але, животновод, – Четвертак о вежливости лишь что-то слышал, – Кончай ныть. И остальные заодно. Ладно молодежь, а вам-то. Хапанули в юности свободы, которой здесь тысячи лет не знали; совсем не безнадежные любви да легких денег заодно. А теперь смотрите в даль второй половины жизни, овеянной всеобщим цинизмом и тщеславием. Кому-то выгодно, как говорит историк: пышные искусственные формы вкупе с безусловной модой на их монетизацию. Сон в руку – ан, лучше, чем сон.

– Да я что, – поклонник фауны попытался незаметно сглотнуть подступившую слюну, – Очень за, достойные бенефиции поколению, изломанному..