История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Теперь идите, любовь моя! — сказала она. — И если вы будете ехать на север, как я надеюсь, возьмите этот пропуск, который вам позволит пройти беспрепятственно через испанские линии. Если же вы поедете на восток, возьмите его тоже, а также, если вы отправитесь на юг, потому что мой отец окружает нас со всех сторон.

Мушкетёр не стал дожидаться, чтобы ему это было сказано четыре раза и даже три или два. Он поклонился и ушёл после того, как подмёл своей шляпой паркет королевы.

Он скакал во весь опор по заснеженной местности, где изрытые дороги зловеще чертили кривые узоры своими чёрными рытвинами, и он вновь переживал своё приключение. Двадцати четырёх часов, которые у него были в запасе, было достаточно для такого всадника, как он, чтобы скрыться от преследования. Он ликовал.

— Мой отец был просто глупцом, когда учил меня мужеству и благородству. Скажите на милость! Что я заработал за двенадцать лет честной службы? Сотню шрамов и жалкое звание сержанта! Тогда как за десять минут работы мозгами я сделал себе состояние и отодрал королеву Франции! Не считая того, что я навсегда опорочил эту сволочь д'Артаньяна в глазах королевы. Она сделает всё, чтобы прогнать его, и я сомневаюсь, что этому служаке удастся сделать карьеру; да к тому же он всё время надо мной смеялся!

Он остановил коня, чтобы дать ему отдышаться и, воспользовавшись этой минутой, взглянул на алмазные подвески, сверкавшие в ярком свете этого жаркого лета.

— Уж лучше пользоваться своим умом, чем шпагой! — крикнул он радостно.

Он уже забыл о том, что он сделал кое-что ещё, и вспомнил об этом лишь 5 сентября следующего года, когда вопреки всем ожиданиям во дворе Франции родился дофин.

Берюньян, который жил припеваючи и на широкую ногу во Фландрии, посчитал на пальцах, сколько прошло месяцев.

— …и девять. — сказал он. — Клянусь своими усами, всё совпадает!

И почувствовал простую и возвышенную радость сеятеля, думая, что, может быть, он и урезал государственную казну на несколько десятков тысяч экю, зато подарил Франции Людовика Четырнадцатого.

Проверочные вопросы ко второй части

1. Какая королева стала вновь королевой после смерти её мужа?

— Уж не Генрих ли Третий?

2. Как звали главного врага Франциска Первого?

— Леонардо да Винчи, конечно. Франциску пришлось столько отвалить за Джоконду!

3. Кто из трёх королей умер последним: Карл Пятый, Генрих Восьмой или Франциск Первый?

— Что за вопрос, они же все загнулись!

4. Как умер Генрих Второй?

— Как м… Ему не стоило драться на дурнире, особенно против англичанина! Он мог бы сидеть на своём троне и в ус не дуть!

5. Кто из королей приказал устроить Варфоломеевскую ночь?

— Катрин де Медичи, тоже мне вопрос! Я что, по-твоему, вообще без памяти?

6. Много ли детей было у Генриха Третьего?

— Это с его-то бильбоке? Ну ты даёшь, Сан-А!

7. Что сделал Генрих Четвёртый?

— Дал направление религиозному культу после того, как приехал из Нанта!

8. Как звали вторую жену Беарнца?

— Сюлли де Медичи! Если ты мне будешь задавать такие простые вопросы, то я отдыхаю!

9. Как звали по-настоящему маршала д'Анкра?

— Кончило-Кончили!

10. Был ли Ришелье человеком высокого достоинства?

— Тысяча старых франков? Нашёл чем гордиться!

Третья часть Новая история

Двенадцатый урок: Людовик XIV. Его лучи. Его помпа. Его творение

Толстяк клюёт носом. Я трясу его.

— Смерть Людовика Тринадцатого, приехали! На этой станции я выхожу!

Он вскакивает.

— Не может быть, я что, кемарил?

— И я тоже. Ты меня покинул, когда был дополнительный материал, и я немного всхрапнул.

— Где женщины?

— Моют посуду, — говорю я, показывая на маман и Б.Б. рядом с небольшим костром, в котором горят картонные стаканчики и блюдца.

— Пойдем посмотрим, что там с удочкой, — постановляет Берю, зевая.

Мы выходим из вагона с неположенной стороны, чтобы быстрее добраться до пруда.

— Чёрт! — ревёт Мычащий. — Нет поплавка!

В самом деле, его буй не просматривается на водной поверхности. Он хватает удилище. Оно тут же изгибается дугой, и что-то сильно трепещет на конце лески.

— У вас кто-то на проводе! — замечаю я.

— Подсак! — кричит Опухоль. — Принимай роды, мужик. Там, наверное, подводная лодка. Недаром говорят, что пока ты спишь, деньги идут. Ты нашёл сачок?

— Да.

— Надо быть готовым! — рекомендует мой друг, посерьёзнев, как месье перед командным пунктом стратегической авиации.

Он держит удилище своей гибкой рукой. Леска, натянувшаяся, как подвязка девушки в ложе кинотеатра, описывает безумную окружность.

— Запомни, это самец, — ликует Берюрье. — На три фунта, Сан-А. Я его малость отпущу, чтобы он набегался. Карп ведёт себя непредсказуемо. Его нужно помучить, прежде чем вытаскивать.

Он напоминает патрона, который подробно рассказывает своим подопечным фазы сложной финансовой операции.

— Тихо… Поплавай, попереживай, зря ты так дёргаешься, твоя физкультура закончится в сковороде у друга Берю. Если ты будешь выкаблучиваться, со мной это не пройдёт, дорогой, имей это в виду! Смотри, Сан-А! Мадемуазель строптивая! Она мне танец с саблями показывает. Смотри, я ей дам немного свободы, чтобы она почувствовала, что она спасена, а потом подтяну за ноздри, вот так, пусть она получит свой контрастный душ, привереда…

Он крутится как заведённый. Он забыл о том, что надо держать набедренную повязку, которая вновь открыла его скрытые богатства всему миру. Но Берю и дела нет.

— Хочешь уплыть в свои лилии, милый? — продолжает учёный с бамбуком. — Извиняюсь, но я не согласен, у меня свои принципы. А теперь пора появиться на поверхности. Ты сейчас увидишь, Сан-А, как надо действовать. Как только он покажет нос из воды, я его повожу зигзагом, чтобы он опьянел. Всё должна делать ладонь, как у школьников. Если ты ему дашь дёрнуться, он тебе скажет: «Целую, до встречи во вторник». Надо, чтобы всё было как по вазелину. Держишь сачок, Сан-А?