История героя: Огонь наших душ

— Так, выдуманные создания из выдуманной истории, — пожал плечами он. — Я написал эту картину, ностальгируя по одной из прежних жизней. Тех, не-эорских, я рассказывал тебе о них.

— Экера, ты рассказывал недостаточно, — зачарованно произнесла женщина. — Это все — твои работы? Я, признаться, не очень рассмотрела тот мой портрет, что остался на палубе, но эти картины прекрасны. Похоже на руку лучших вайлианских мастеров-реалистов, но манера совсем другая, а уж сюжеты… Зачем ты скрывал этот талант?

— Да не скрывал я, — отозвался Кьелл. — Весь корабль знает. Кстати, о портрете, — он выглянул наружу, и рявкнул: — Эй, Хароки, Петера! Занесите мольберт ко мне! И аккуратно — если испортите картину, можете забыть о зарплате надолго! — снаружи раздалось шевеление. Вскоре названные матросы внесли мольберт в каюту, и, откозыряв, тишком скользнули обратно, не показав никакой реакции на присутствие в капитанской каюте королевы Хуана.

— Я как живая, — восхищенно прокомментировала принесенный холст Онеказа. — Словно в зеркало смотрюсь. Экера, ты поразительно талантлив, Кьелл.

— Не хвали меня за эти картины, — со смущением отозвался он. — Этот талант не мой — даренный. Подозреваю, Берат залатал мою потрепанную Эотасом душу частичкой эссенции некоего умелого художника. Я не заслуживаю похвалы за мастерство, взлелеянное кем-то другим.

— Хорошо, — с улыбкой ответила женщина, — но восхищаться твоими картинами я просто не могу прекратить, — она вдруг лукаво глянула на него. — Ты не писал автопортретов? Было бы любопытно взглянуть.

— Где-то там есть я, — он указал на занимавшее большую часть одной из стен полотно, изображающее множество людей.

Несомненным центром композиции была примечательная троица: высокий юноша со стянутыми в хвост черными волосами, рыжий парень в распахнутом на груди халате, рассеянно жующий травинку, и хитроглазая девушка с забавной прической в виде двух узлов, напоминающих ушки то ли медвежонка, то ли кошачьего. Длинноволосый юноша глядел серьезно и уверенно, рыжий — с ленивой иронией, девушка же весело смеялась. Все трое были выписаны с великим тщанием и вниманием к деталям. За их спинами, чуть поодаль, за круглым каменным столом с игровой доской, что была щедро усеяна черными и белыми фишками, сидело трое седых старцев — двое были похожи своими длинными бородами и свободными одеждами, третий же, с коротко стриженной бородкой, выделялся черной повязкой на глазу. Все трое добродушно улыбались, поднимая исходящие паром пиалы. Рядом с ними стоял, гордо выпрямившись, мужчина, видом подобный демону — золотистая кожа и пара крутых рожек во лбу выделили бы его в любой толпе. Лицо его было, впрочем, открытым и приятным. Поодаль, двое сошлись в тренировочном поединке — деревянная сабля скрестилась с таким же мечом. Мечник, моложавый мужчина с тонкими усиками и бородкой клинышком, спокойно смотрел в глаза своему оппоненту, свирепо скалящемуся детине с растрепавшимися львиной гривой волосами до плеч, черными с проседью. Еще дальше стояли трое старцев с бритыми головами, в сходного покроя одеждах — аристократически выглядящий старик с полуприкрытыми глазами, могучий длиннобородый дед с фигурой тяжелоатлета, и жилистый пожилой мужчина с пытливым взглядом. На картине поместилось великое множество лиц и фигур, даже грозовые тучи на фоне складывались в жесткий, неприятный лик с полными злой гордыни глазами.

— Здесь нет бледных эльфов — одни люди, — отозвалась Онеказа. — Ну, и вот этот, рогатый.

— Он тоже человек, — ответил Кьелл, подходя ближе. — Его изменила практика мистического искусства, обычное дело в том мире. Вот он я, — он указал на приютившегося в углу картины мужчину могучих статей, с неожиданно грустным выражением на суровом лице. Его правую руку держала фигуристая дама с печальными глазами, а слева устроилась озорно улыбающаяся девушка с примечательным родимым пятном на щеке.

— Одна из твоих прошлых жизней, — уверенно сказала Онеказа. — Та, где ты был человеком в мире людей. Экера, ты был просто огромен — не меньше аумауа. Не поэтому ли ты… — она не договорила, бросив на эльфа игривый взгляд.

— Нет, я влюбился именно в тебя потому, что ты прекрасна и умна, — грустно улыбнулся Кьелл. — Давай все-таки о делах. Что у тебя случилось?

— Как ты, возможно, помнишь, назревает война, — посерьезнела королева. — Стало известным поле ее первого сражения. Точнее, цель этого сражения, что пройдет на воде и на суше. Укайзо.

— Так, — гламфеллен сосредоточенно глянул на нее. Вызванная намеком королевы печаль отступила, прогнанная деловым настроем. — Я совсем забыл рассказать тебе о самых разных вещах, связанных с Укайзо. Рауатай имеет там интерес, и Эотас направлялся именно туда. Там, оказывается, находится часть механизма Колеса Перерождений.

— Это интересно, но вряд ли имеет отношение к делам земным, к чаяниям и стремлениям разумных, что скоро сойдутся в битве за право обладать нашей древней столицей, — тронула подбородок Онеказа. — Рауатай ищет в Укайзо уздечку для несущихся по их скудной земле штормов — бури Ондриной Ступы, что скрывают древнюю столицу, схожи с рауатайскими силой и постоянством. ВТК жаждут все больших сокровищ, и все более крепкой хватки на горле Хуана, а удачное расположение Укайзо, вкупе с его легендарными богатствами, могут дать им и то, и другое. Принчипи либо союзны ВТК, либо хотят основать собственное владение, защищенное от прочих сил Дедфайра. До недавних пор, местонахождение утерянной столицы было секретом ото всех, включая меня, но ты, Кьелл, раскрыл мне этот секрет, с помощью карты древнего острова-убежища. В тот вечер, когда ты спас мне жизнь, — легкая улыбка тронула губы королевы, но тут же исчезла, отогнанная недовольством, — карта была похищена. Тайна стала известна Принчипи, а от них — ВТК. Как на неё наложил свои лапы Рауатай, мне неведомо.

— Купили у пиратов копию, — предположил гламфеллен. — Новая Кровь Принчипи работает с подчиненными Атсуры, они могли договориться. Среди пиратских вожаков есть жадные и недальновидные разумные, что вполне могли польститься на сиюминутную выгоду.

— Экера, звучит вполне резонно, — грустно кивнула Онеказа. — Ныне все эти силы готовятся к рывку сквозь шторма, к попытке достичь Укайзо и поднять над ним свой флаг. Все они собирают воинов в своих твердынях, и ищут союзников. Я — не исключение, — она просительно улыбнулась, глядя на Кьелла.

— Я с тобой, до конца, — без единого сомнения ответил он. — Каков план Хуана?

— Пока есть лишь наброски плана, — задумчиво ответила женщина. — Флот Хуана направит свои корабли к Ондриной Ступе, и даст бой чужеземным силам, пытаясь остановить их. Если это не удастся, нам придётся высадиться в городе, и сойтись в сражении с чужеземцами. Аруихи поведёт наши силы, и я тоже думаю отправиться — королеве будет уместно вести в бой свой народ…

— Нет. Ни за что. Не смей, — с лихорадочной горячностью перебил её Кьелл, подступив ближе, и сжав её ладони в своих. — Я запрещаю тебе. Даже и не думай об этом, и Аруихи не позволь, и всем близким тебе…

Он запнулся на половине фразы, сжав зубы и прикрыв глаза, и продолжительно выдохнул. Отпустив удивлённо глядящую на него женщину, он продолжил, уже спокойнее:

— Прости, я забылся. Я не могу приказывать тебе, конечно же. Могу только просить. Давай я расскажу с начала? Это грызет меня изнутри с самого моего прибытия в Некетаку.

— Конечно, — непонимающе отозвалась она.

— Помнишь ту ночь, неделю назад, когда мне приснился кошмар, а ты меня разбудила? Я ещё выставил тебя чуть ли не сразу? — женщина неловко засмеялась.

— Экера, это трудно забыть. Не ожидала я, что ты выскажешься об этом так откровенно…

— Чего ходить вокруг да около, когда ты сама лезешь зверю в пасть? — сердито ответил Кьелл, но тут же, тяжело вздохнув, продолжил: — Извини. Больная тема. Так вот, в ту ночь мне приснился не просто кошмар, а самый ужасный из возможных кошмаров. Даже так: той ночью случились худшие восемь с лишним часов мой жизни. Тот сон выглядел поразительно реальным, сродни насланным богами видениям. И в нем я видел твою смерть, снова и снова. Магия, клинки, призванные существа — там было все. Раз за разом, ты умирала… — он сжал зубы что было сил, словно не желая выпускать следующие слова на волю, но все же продолжил, с болью глядя на Онеказу: