История Христианской Церкви. Том I. Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.)
Шрифт:
Однако еще предстояло выполнить важнейшую отделочную работу, работу по объединению церкви. Эта задача выпала на долю апостола любви, близкого друга Иисуса, ставшего настолько совершенным отражением Господа, насколько человеческое существо вообще способно отразить идеал божественно–человеческой чистоты и святости. Иоанн, в отличие от Петра и Павла, не был ни миссионером, ни человеком действия. Насколько мы знаем, он сделал не так уж много для распространения христианства, но оказал огромное влияние на внутреннюю жизнь и рост христианства там, где оно уже укоренилось. Он ничего не говорит о структуре, внешних формах и обрядах видимой церкви (даже само это слово не встречается в его Евангелии и Первом послании Иоанна), но уделяет гораздо большее внимание духовному состоянию церкви — единству верующих со Христом и братскому общению верующих между собой. Он был одновременно апостолом, проповедником и провидцем нового завета. Он жил в конце I века и, таким образом, смог, опираясь на основание и каркас апостольской эры, возвести величественное здание, озаренное золотым сиянием нового неба.
В тихих раздумьях апостол дожидался того часа, когда церковь созреет для его глубокого учения. Эта мысль звучит в загадочных словах, которые наш Господь сказал Петру об Иоанне: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того?». [562] Без сомнения, Господь пришел, чтобы обрушить на Иерусалим страшную кару. Иоанн пережил это событие, а его учение и свойства характера пережили первый период церковной истории (предвосхищенный и олицетворенный Петром и Павлом) и доживут до окончательного пришествия Господа. В этом широком смысле Иоанн жив и поныне, а все еще неизведанные глубины и высоты его писаний по–прежнему ждут достойного толкователя. Лучшее приходит в конце. В видении, полученном Илией на горе Хорив, тихому и спокойному голосу Яхве предшествовали сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы, землетрясение и огонь. [563] Сова Минервы, богини
562
Ин. 21:22–23. Миллиган и Мултон пишут (указ. соч.): «Суть контраста между словами, обращенными к Петру и Иоанну, заключена не в разнице между жестокой мученической смертью и мирной кончиной, а в разнице между страстным и горячим апостольским трудом, который закончится страшной смертью, и тихим, созерцательным ожиданием второго пришествия Христа, которое закончится мирным переходом в небесный покой. Евангелист видит и в Петре, и в самом себе не просто людей. Каждый из них являет собой одну из сторон апостольского труда — христианского свидетельства о Христе до самого конца времен».
563
3 Цар. 19:11–12.
564
1 Кор. 13; 1 Ин. 4:8,16.
Иоанн в Евангелиях
Иоанн был сыном (вероятно, младшим) Зеведея и Саломии и братом пресвитера Иакова, первого мученика среди апостолов. [565] Возможно, Иоанн был лет на десять моложе Иисуса, а поскольку, по единодушному свидетельству древних авторов, он был еще жив в правление императора Траяна, то есть после 98 г., то прожил он более девяноста лет. По профессии он был рыбаком и жил, вероятно, в галилейской Вифсаиде (так же как Петр, Андрей и Филипп). Родители Иоанна, видимо, жили в достатке. Его отец держал наемных слуг; его мать была в числе благородных женщин, которые следовали за Иисусом и служили Ему своим имением, купили благовония, чтобы умастить Его тело, последними оставались подле креста и первыми пришли к открытой гробнице. Сам Иоанн был знаком с первосвященником, у него был собственный дом в Иерусалиме или в Галилее, куда он привел Мать нашего Господа. [566]
565
Имя Иоанн(евр. , или , то есть «Иегова милостив» — ср. немецкое имя Gotthold)напоминало апостолу о его близких отношениях с Иисусом, воплощенным Яхве (ср. Ин. 12:41 и Ис. 6:1). Он часто называет себя «учеником, которого любил Иисус» (Ин. 13:23; 19:26; 20:2; 21:7,20). Греческие отцы называли его , «возлежащим у груди», то есть близким другом (Иисуса).
566
Мк. 1:20; 15:40–41; Лк. 8:3; Ин. 19:27. Годе (Godet, I. 37) считает, что дом Иоанна находился близ Геннисаретского озера, и этим объясняет тот факт, что Иоанна не было в Иерусалиме, когда Павел первый раз пришел в город (Гал. 1:18–19).
По плоти Иоанн был двоюродным братом Иисуса со стороны матери, которая приходилась сестрой Марии. [567] Это родство вкупе с юношеским задором и горячностью эмоциональной натуры Иоанна и послужило основой для его близких взаимоотношений с Господом.
В отличие от Павла, Иоанн не получил никакого раввинистического образования и в глазах ученых иудеев был, подобно Петру и прочим ученикам–галилеянам, «некнижным и простым человеком». [568] Однако он получил подготовительное обучение у Иоанна Крестителя, который завершил свое пророческое служение свидетельством об Иисусе: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Впоследствии Иоанн развил это свидетельство в своих писаниях. Именно эти слова Крестителя привели молодого человека на берег реки Иордан, где состоялась его беседа со Спасителем — настолько памятная, что полвека спустя апостол помнил даже время дня, когда это произошло. [569] Он был не просто одним из двенадцати, но избранным из числа двенадцати избранников. В глазах людей Петр был более известен как друг Мессии; Иоанна называли другом Иисуса в узком кругу учеников. [570] Петр всегда смотрел на общественный статус Христа и спрашивал, что ему и другим апостолам нужно сделать; Иоанн же неотрывно смотрел на Самого Христа и стремился вникнуть в суть слов Учителя. Они были так же не похожи друг на друга, как стремящаяся всем услужить, вечно занятая Марфа и задумчивая, всегда готовая слушать Мария. Иоанн, наряду с Петром и своим братом Иаковом, был свидетелем Преображения и событий в Гефсиманском саду — и самого великого, и самого страшного момента в земной жизни нашего Господа. Он возлежал на груди Христа во время последней вечери и складывал в сердце драгоценные прощальные слова Учителя, чтобы использовать их в будущем. Он последовал за Христом во двор дома Каиафы. Он единственный из всех учеников присутствовал при распятии, и ему умирающий Спаситель поручил позаботиться о Своей Матери. Эта сцена исполнена невероятной нежности: Mater dolorosaи возлюбленный ученик стоят у подножия креста, а умирающий Сын и Господь соединяет их материнской и сыновней любовью. Это был образ небесных духовных уз, более крепких, чем узы крови и расчета. А на утро воскресения Иоанн первым после Марии Магдалины, опередив даже Петра, увидел открытую гробницу; и он первым узнал воскресшего Господа, когда Тот явился ученикам на берегу моря Галилейского. [571]
567
Если правильно понимать Ин. 19:25, в этом стихе упоминаются не три, а четыре женщины, — так сегодня полагают Визелер, Эвальд, Майер, Ланге и другие толкователи. Автор четвертого Евангелия из деликатности не упоминает ни своего имени, ни имени своей матери, ни имени Матери нашего Господа; тем не менее, по свидетельству синоптиков, мать Иоанна была возле креста, и он не мог забыть о ней.
568
Деян. 4:13, .
569
Ин. 1:35–40. Толкователи сходятся во мнении, что безымянным учеником был Иоанн. См. мои примечания к этому отрывку в комментариях Ланге.
570
Это различие между и , как известно, подчеркивал Гроций.
571
Ин. 20:4; 21:7.
По–видимому, Иоанн был самым младшим из апостолов, поскольку пережил их всех; несомненно, он был наиболее одаренным среди них и пользовался всеобщей любовью. Он был наделен величайшим религиозным талантом — не столько насаждать, сколько поливать, и имел склонность не столько к внешним действиям и упорному труду, сколько к внутренним размышлениям и проникновению в тайну личности Христа и вечной жизни в Нем. Его отличительными чертами были чистота и простота сердца, глубина и сила чувств, а также редкая интуиция и способность к духовному восприятию, облагороженные и освященные божественной благодатью.
В жизни Иоанна не было никаких резких поворотов; он тихо и незаметно возрастал в общении со своим Господом, следуя Его примеру. В этом отношении Иоанн был полной противоположностью Павла. Он слышал и видел больше, но говорил меньше, чем другие ученики. Он впитывал исполненные глубочайшего смысла слова Христа, ускользавшие от внимания остальных; поначалу он и сам не понимал эти истины, но размышлял над ними до тех пор, пока Дух Святой не просвещал его ум. Близкие отношения с Марией, вероятно, помогли ему увидеть ум и сердце Господа как бы изнутри. На всем протяжении Нового Завета он остается возлюбленным учеником, имеющим самые близкие отношения с Господом и пользующимся наибольшей Его симпатией. [572]
572
Изысканное сравнение Иоанна с Саломией, с Иаковом, с Андреем, а также с Петром и с Павлом можно найти у Ланге (Lange, Com. on John,pp. 4–10, американское издание).
Сын грома и возлюбленный ученик
Между портретом Иоанна в синоптических евангелиях и его автопортретом в собственном евангелии есть очевидные различия, как есть они и между четвертым евангелием и Апокалипсисом. Но при ближайшем рассмотрении эти различия оборачиваются всего–навсего двумя сторонами одного характера. Аналогичную картину мы видим, сравнивая Петра из евангелий и Петра, каким он предстает перед нами в собственных посланиях: первый молод, порывист, тороплив и непостоянен, второй же зрел, сдержан, более мягок и очищен Божьей благодатью.
Евангелие от Марка изображает Иоанна Сыном грома (Воанергес). [573] Это прозвище, которое Спаситель дал ему и его старшему брату, несомненно, было почетным и предвосхищало собой миссию, ожидавшую апостола в будущем, — равно как и имя Петр, данное Симону. Гром для евреев был гласом Божьим. [574] Это прозвище говорит о горячем нраве и большой
силе духа, которые могли бы послужить добру или злу в зависимости от мотива и цели. Тот же гром, что наводит страх, одновременно очищает воздух и питает землю дождями, которые приносит с собой. Горячий нрав, обуздываемый рассудком и поставленный на службу истине, — это великая созидательная сила, но тот же нрав, ничем не обузданный и направленный не в ту сторону, — разрушительная сила. Нужно было лишь дополнить горячее усердие и преданность Иоанна дисциплиной и благоразумием, чтобы он на все времена стал благословением и источником вдохновения для церкви.573
Мк. 3:17. (а не ; так у Лахмана, Тишендорфа и Трегеллеса), то есть . Принято считать, что это слово происходит от еврейской фразы (как она звучит на галилейском наречии). Слово означает «шумная толпа людей», но в сирийском языке оно, возможно, имело значение «гром». Робинсон считает его производным от слова , которое означает «суматоха, тревога» и используется применительно к раскатам грома (Иов 37:2). Обычно гром на иврите называется (Пс. 76:18; 80:8; Иов 26:14). Таким именем полностью отметаются обычные представления
О характере Иоанна. Гильгенфельд пишет: « Nichts stimmt zu den synoptischen Evangelien weniger als jenes m"adchenhafte Johannesbild, welches unter uns gangbar geworden ist»(Hilgenfeld, Einleitep. 393). См. примечания Годе в конце этого раздела.
574
«Господь возгремел сильным громом»; «Господь произвел гром и град». См. Исх. 9:23; 1 Цар. 7:10; 12:17–18; Иов 26:14; Пс. 76:19; 80:8; 103:7; Ис. 29:6 и т.д.
В начале своего пути сыновья Зеведеевы неверно понимали разницу между законом и Евангелием — поддавшись праведному гневу, они хотели, как в древности Илия, призвать с небес всепожирающий огонь на самарийскую деревню, жители которой отказались принять Иисуса. [575] Но когда несколько лет спустя Иоанн отправился в Самарию, чтобы укреплять в вере новообращенных, он призывал на них огонь Божьей жизни и света, дар Святого Духа. [576] Нетерпимость Иоанна к тем, кто делал доброе дело во имя Христа, но не принадлежал к числу апостолов, объясняется все той же неверно понятой преданностью Господу. [577] В стремлении занять наивысшее положение в мессианском царстве также проявились и сила, и слабость братьев Зеведеевых: с одной стороны, ими двигало благородное желание оставаться рядом с Христом, даже если это означает близость к огню и мечу, с другой стороны, это желание было замешано на эгоизме и гордости, а потому Господь укорил братьев и нарисовал перед ними перспективу крещения кровью. [578]
575
Лк. 9:54–56. Некоторыр толкователи полагают, что именно после этого происшествия братья получили прозвище «Воанергес», но в таком случае прозвище носило бы оттенок осуждения и Господь вряд ли присвоил бы его Своему возлюбленному ученику.
576
Деян. 8:14–17.
577
Мк. 9:38–49; ср. Лк. 9:45–50.
578
Мф. 20:20–24; ср. Мк. 10:35–41.
Все это вполне согласуется с творениями самого Иоанна. Апостол изображает себя никак не мягким и сентиментальным, но твердым и решительным человеком. Без сомнения, он был не только добрым и приятным в общении, но отличался также эмоциональностью, горячностью и твердостью убеждений. Эти черты прекрасно уживаются друг с другом. Иоанн не ведал, что такое компромисс, и умел хранить верность. В его сердце горел святой огонь, но это пламя оставалось глубоко внутри и редко вырывалось на поверхность. В Апокалипсисе на врагов Христа и Его Царства обрушиваются мощные, оглушительные раскаты грома, но в той же книге упоминаются и времена покоя, звучат гимны мира и радости, а также дано описание небесного Иерусалима, которое могло выйти только из–под пера возлюбленного ученика. В евангелии и посланиях Иоанна мы ощущаем ту же силу, только смягченную и сдержанную. Иоанн доносит до нас самые суровые и самые прекрасные слова Спасителя, обращенные к врагам истины и произнесенные в кругу учеников. Больше ни один евангелист не дает нам столь ясного представления о противоборстве Христа и иудейской иерархии, а также о постепенном росте этой ненависти, переросшей в конце концов в кровавый заговор; ни один апостол не отделяет свет от тьмы, истину от лжи, Христа от антихриста столь же отчетливо, как Иоанн. Его евангелие и послания изобилуют этими непримиримыми противоречиями. Ему неведом компромисс между Богом и Ваалом. С каким святым страхом он рассказывает о предателе и описывает растущую ненависть фарисеев к своему Мессии! Как сурово он обличает — словами Господа — неверующих иудеев с их кровавыми замыслами, называя их детьми сатаны! В своих посланиях Иоанн называет всех, кто бесчестит имя христианина, лжецами; всех, кто ненавидит своего брата, — убийцами; всех, кто произвольно грешит, — порождениями сатаны; он убеждает читателя не слушать учителей, отрицающих тайну воплощения, называет таковых антихристами и запрещает их даже приветствовать. [579] Его любовь ко Христу была так же велика, как его ненависть к антихристу. Ибо ненависть — это оборотная сторона любви. Любовь и ненависть — две стороны одного и того же чувства. Так, одно и то же солнце дает свет и тепло живому и ускоряет разложение мертвого.
579
Ин. 8:44; 1 Ин. 1:6,8,10; 2:18; 3:8,15; 4:1; 2 Ин. 10–11.
До сих пор христианское искусство прекрасно сознавало эту двойственность Иоанна, изображая его с женственно чистым и нежным, но отнюдь не безвольным лицом и присвоив ему в качестве символа гордого орла, с распростертыми крыльями парящего над облаками. [580]
Апокалипсис и четвертое евангелие
Предложенное выше правильное представление о личности Иоанна устраняет главную трудность, вытекающую из предположения, что Апокалипсис и четвертое евангелие написаны одной и той же рукой. [581] В обоих случаях мы имеем дело с одним и тем же выдающимся, восторженным характером, способным на сильные проявления любви и ненависти, — с поправкой лишь на разницу между полной сил зрелостью и умудренной опытом старостью, между грохотом битвы и мирной тишиной. Богословие Иоанна неизменно, в том числе самые характерные его христологические и сотериологические особенности. [582] Больше ни один из апостолов не называет Христа Словом (Логосом). Евангелие Иоанна — это «одухотворенный» или идеализированный Апокалипсис. Даже стилистическая разница, столь бросающаяся в глаза при первом знакомстве, исчезает при ближайшем рассмотрении. Греческий язык Апокалипсиса изобилует гебраизмами в большей степени, нежели язык всех остальных новозаветных книг, и это вполне объяснимо, учитывая родство этой книги с еврейскими пророчествами, не имевшими аналогов в греческой классической литературе. Греческий язык четвертого евангелия чист, в нем нет ничего необычного, но евангелист Иоанн также проявляет прекрасное знание и глубокое понимание еврейской религии и сберегает самые чистые и замечательные ее части; стиль апостола отличается той же детской простотой и афористичной краткостью, что и Ветхий Завет; это всего лишь греческое тело, в котором живет еврейская душа. [583]
580
Иероним в своем «Толковании на Ев. от Матфея» пишет: «Quarta [faci`es] Joannem evangelistam [significat], qui assumptis permis aquiloe, et ad altiora festinans, de Verbo Dei disput^at» (Opera,ed. Migne, vii. 19). Древняя эпиграмма на Иоанна гласит: «More volans aquiloe verbo petit astra Joannes».
581
Автор книги «Сверхъестественная религия» (Supernat. Relig.,И. 400) пишет: «Вместо страстного и нетерпимого духа Сына грома [в четвертом евангелии] мы видим дух, не излучающий ничего, кроме доброты и любви». Насколько поверхностно это суждение, вы можете понять из наших предыдущих рассуждений.
582
Это прекрасно доказал Гебхардт в «Учении Апокалипсиса» (Gebhardt, Doctrine of the Apocalypse),и данный факт, по сути, признают даже те, кто отрицает, что Иоанн был автором Апокалипсиса (школа Шлейермахера) или евангелия (тюбингенская школа). Баур в своей «Церковной истории» пишет: « Es ist nicht blos eine "aussere Anlehnung an einen vielgefeierten Namen, es fehlt auch nicht an innern Ber"uhrungspunkten zwischen dem Evangelium und der Apokalypse, und man kann nur die tiefe Genialit"at und feine Kunst bewundern, mit welcher der Evangelist die Elemente, welche vom Standpunkt der Apokalypse auf den freiem und h"ohern des Evangeliums hin"uberleiteten, in sich aufgenommen hat, um die Apokalypse zum Evangelium zu vergeistigen. Nur vom Standpunkt des Evangeliums aus l"asst sich das Verh"altniss, in das sich der Verfasser desselben zu der Apokalypse setzte, richtig begreifen»(I, p. 147). У Швеглера и Кёстлина тоже есть подобные признания. См. Schaff, History of the Apostolic Church,p. 425.
583
Так можно примирить противоположные взгляды двух выдающихся ученых и ценителей стиля. Ренан рассуждает о четвертом евангелии поверхностно: «В стиле Иоанна нет ничего иудейского, ничего еврейского, ничего талмудического». Эвальд же, наоборот, смотрит в корень: «Никакой язык не может быть более еврейским по своему духу, чем язык Иоанна». Годе соглашается с мнением Эвальда: «Греческая только одежда, тело — еврейское».