История Христианской Церкви. Том III. Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.

За три века своей истории христианство уже одержало внутреннюю победу над миром, и в итоге подобная внешняя революция, связанная с именем вышеупомянутого правителя, оказалась как возможной, так и неизбежной. Было бы крайне поверхностно объяснять такую глубинную и моментальную историческую перемену личными мотивами какого-либо отдельного человека, движимого стимулами из области политики, благочестия или суеверия. Не подлежит сомнению, что каждый век порождает и формирует свои орудия воздействия, соответствующие своим задачам. Таков и случай Константина. Этот человек отличался той истинной политической мудростью, которая позволяла ему, стоящему во главе эпохи, ясно видеть, что идолопоклонство в Римской империи изжило себя, что только христианство способно вдохнуть в нее новую силу и дать ей моральную поддержку. Его монархическая политика особенно совпадала с устремлениями иерархического епископата церкви в вопросе внешнего католического единства, и поэтому, начиная с 313 г., он тесно сотрудничал с епископами, ставил главной целью достижение мира и согласия в решении донатистских и арианских споров, а во всех официальных документах называл церковь католической (вселенской) [4] . Подобно тому как его предшественники были высшими жрецами имперской языческой религии, он хотел, чтобы его воспринимали в качестве епископа, всеобщего епископа, управляющего внешними делами церкви [5] . Но это желание никоим образом не вытекало из чисто личных интересов; целью Константина было благо империи, которая, перед лицом серьезных потрясений и в окружении воинственных варварских племен, должна была сплотиться благодаря каким-нибудь новым узам и продолжать существование, пока семена христианства и цивилизации не взойдут наконец среди самих этих варваров, представляющих ее будущее. Таким образом, личная политика Константина совпадала с интересами государства. Он воспринимал христианство (как оно и оказалось на самом деле) единственной эффективной силой, пригодной для политической реформы империи, быстро утрачивающей древний дух Рима, в то время как внутренние, гражданские и религиозные разногласия и внешнее давление со стороны варваров угрожало обществу постепенным распадом.

4

3десь и во многих случаях далее слово «католический» используется в его исходном значении «вселенский», «всеобщий», без отношения исключительно к Западной церкви. — Прим. ред.

5

[], т. е.: , в отличие от собственно епископов, ' . См. Евсевий, Vita Const.,IV, 24. См. также §24.

Но с политическими мотивами для Константина соединялись и религиозные, не очень ясные и глубокие, но искренние, перемешанные с суеверной склонностью судить о религии по ее внешнему успеху и приписывать магическую силу знакам и церемониям. Все его семейство было охвачено этим религиозным чувством, которое проявлялось в разных формах: в виде благочестивых паломничеств Елены, фанатичного арианства Констанции и Констанция, фанатичного язычества Юлиана. Константин принял христианство сначала как суеверие, поставив его в один ряд со своими языческими суевериями, пока наконец в его сознании христианская суть не затмила языческую, хотя и не превратилась в чистую и просвещенную веру [6] .

6

Подобного мнения придерживается и великий историк Нибур (Niebuhr, Vortr"age "uber Rom. Geschichte,1848, iii, 302). Мосгейм в своем труде First Three Centuries,p. 965 sqq. (Murdock's Transi., ii, 460 sqq.), пытается доказать, что Константин не был лицемером и в течение большей части своей жизни искренне считал христианство единственно истинной религией. Буркхардт, более поздний биограф Константина, представляет его как великого политика и гения, но лишенного моральных принципов и религиозных интересов. См. также доктора Баура.

Сначала Константин, как и его отец, в духе неоплатонического синкретизма умирающего язычества, почитал всех богов как носителей таинственной силы; особенно он поклонялся Аполлону, богу солнца, которому в 308 г. он принес многочисленные дары. Еще в 321 г. он регулярно обращался к предсказателям [7] , когда случались бедствия (что было принято в древности у язычников); даже в более позднее время он вверял свою новую резиденцию, Византии, защите Бога мучеников и языческой богине Фортуне [8] , и до конца жизни он сохранял за собой титул Pontifex Maximusи место верховного жреца языческой иерархии [9] . На его монетах с одной стороны было написано имя Христа, с другой — изображение бога солнца и надпись «Sol invictus».Конечно же, подобной непоследовательностью отличалась и политика Константина, и соблюдение им эдикта о веротерпимости 313 г. Здесь нетрудно провести параллели с лицами, которые, перейдя из иудаизма в христианство или из католичества в протестантизм, так колебались между своей прежней и новой позицией, что могли бы считаться принадлежащими к обеим группам. После каждой победы над соперниками–язычниками Галерием, Максенцием и Лицинием личная склонность Константина к христианству и его вера в магические силы знака креста возрастали, но формально он не отказывался от язычества и не принимал крещения вплоть до 337 г., когда уже лежал на смертном одре.

7

Haruspices,гаруспициям, которые предсказывали будущее по внутренностям жертвенных животных.

8

Согласно Евсевию (Vit. Const.,1. iii, с. 48), он посвятил Константинополь «Богу мучеников», согласно же Зосиме (Hist.,ii, с. 31) — двум женским божествам, вероятно, Марии и Фортуне. Позже считалось, что город пользуется особым покровительством Девы Марии.

9

Его преемники поступали так же вплоть до Грациана, 375, который отказался от этого титула, превратившегося в пустой звук.

Константин производил на людей впечатление и умел завоевывать их внимание. Льстецы сравнивали его с Аполлоном. Он был высоким, широкоплечим, привлекательным, обладал замечательным здоровьем и силой, но был склонен к чрезмерному тщеславию в одежде и манере поведения, всегда носил восточную диадему, шлем, украшенный драгоценными камнями, и пурпурную шелковую мантию, богато расшитую жемчугом и золотыми цветами [10] . Он был не очень образованным, но от природы обладал ясным умом, решительностью и хитростью и редко терял контроль над собой. Говорят, что циничное презрение к человечеству сочеталось в нем с неумеренной любовью к похвале. Он хорошо знал человеческую природу, а как правитель, характеризовался энергичностью и тактом.

10

Евсевий, Laud. Const.,с. 5.

В моральном отношении он был не лишен благородства, в том числе отличался редким для того времени целомудрием [11] , был щедр, его склонность к благотворительности граничила с расточительностью. Многие его законы и постановления проникнуты духом христианской справедливости и гуманности, они способствуют возвышению женщин, улучшают положение рабов и обездоленных, позволяют церкви свободно действовать по всей империи. В целом Константин был одним из лучших, самых удачливых и самых влиятельных римских императоров, христиан или язычников.

11

Во всех христианских повествованиях говорится о его сдержанности, но Юлиан намекает на обратное и обвиняет его в древнем римском пороке неумеренного обжорства ( Caes.329, 335).

Но были у него и крупные недостатки. Он был вовсе не таким чистым и почтенным, как описывает в своей напыщенной и почти до нечестности хвалебной биографии Евсевий, ослепленный его благосклонностью к церкви и явно намеревающийся сделать из него пример для подражания всем будущим правителям–христианам. К сожалению, мы вынуждены признать, что, приобретая знания о христианстве, Константин вовсе не совершенствовался в добродетельной жизни. Его любовь к показухе, расточительность, подозрительность и деспотичность росли по мере того, как росла его власть.

Ярчайший период его правления запятнан тяжкими преступлениями, которые не может оправдать даже дух той эпохи и политика абсолютной монархии. Достигший посредством кровопролитной войны своей амбициозной цели — единовластного обладания империей, Константин в тот самый год, когда был созван Никейский собор, приказал казнить своего побежденного соперника и зятя Лициния, нарушив торжественное обещание проявить к нему милосердие (324) [12] . Не удовлетворенный этим, Константин из политических подозрений вскоре приказал убить и юного Лициния, своего племянника, которому едва исполнилось одиннадцать лет. Но хуже всего было убийство его старшего сына Криспа в 326 г., которого подозревали в политическом заговоре, а также в кровосмесительных намерениях по отношению к его мачехе Фаусте, в то время как большинство считает его невиновным. Эта семейная и политическая трагедия была вызвана взаимными подозрениями и соперничеством и напоминает поведение Филиппа II по отношению к Дону Карлосу, Петра Великого по отношению к его сыну Алексею и Солимана Великого по отношению к его сыну Мустафе. Авторы более позднего периода утверждают, хотя и необоснованно, что император, подобно Давиду, горько раскаялся в своем грехе. Кроме того, Константина часто обвиняли — но это, по–видимому, совершенно несправедливо — в смерти его второй жены Фаусты (326?), которая, как рассказывают, после двадцати лет счастливого брака была обвинена в хуле на приемного сына Криспа и в прелюбодеянии с рабом или императорским гвардейцем, после чего ее удушили паром в перегретой бане. Но рассказы о причине ее смерти и о том, как это произошло, — настолько поздние и противоречивые, что участие Константина в этом событии по меньшей мере сомнительно [13] .

12

Евсевий оправдывает этот поступок по отношению к врагу христиан законами войны. Но как относиться к нарушению торжественной клятвы? Об убийстве Криспа и Фаусты Евсевий умалчивает, пренебрегая высочайшим долгом историка — рассказывать правду целиком и полностью.

13

Зосима — без сомнения, из языческого предубеждения и стремясь очернить императора — утверждает, что Константин по наущению своей матери Елены, бывшей в ярости из-за утраты любимого внука, умертвил двух женщин, невинную Фаусту и прелюбодейку, предполагаемую мать трех его преемников; Филосторгий, напротив, считает Фаусту виновной (H. Е.,ii, 4; только фрагменты). Опять же, более древние свидетельства опровергают эту историю в целом; из двух речей, относящихся непосредственно к следующему правлению, видно, что Фауста пережила своего сына, младшего Константина, который, в свою очередь, пережил отца на три года. См. Julian. Orat.,i, и Monod. in Const. Jun.,с. 4, ad Calcem Eutrop.,цит. в Gibbon, ch. xviii, notes 25 and 26. Евагрий отрицает убийство Криспа и Фаусты, правда, лишь на том основании, что о них умалчивает Евсевий, чья чрезвычайная пристрастность в описании его друга–императора существенно умаляет ценность его рассказа. Гиббон и еще более решительно — Нибур (Vortr"age Uber Rom. Geschichte,iii, 302) склонны считать Константина невиновным в смерти Фаусты. Самый поздний из биографов, Буркхардт ( l. с,р. 375), обвиняет Константина в смерти Фаусты довольно поспешно, даже не упоминая о критических трудностях. Так же поступает и Стэнли (Stanley, I. с,р. 300).

Как бы то ни было, христианство не преобразило Константина морально. Его больше волновало внешнее общественное положение христианской религии, чем ее внутреннее воздействие. Его восхваляли и осуждали христиане и язычники, ортодоксы и ариане, испытывавшие на себе то его благосклонность, то его неприязнь. Своими общественными деяниями и личным характером он в чем-то напоминает Петра Великого: великие добродетели и заслуги сочетались в нем с чудовищными преступлениями, и, вероятно, он умер, утешая себя так же, как Петр, последние слова которого были: «Я верю, что за то добро, которое я старался принести своему народу (церкви), Бог простит мои грехи». Характерная черта его благочестия: когда Елена привезла из Иерусалима крест Спасителя, Константин вставил один из священных гвоздей в упряжь своего боевого коня, а другой — в украшения своего шлема. Не обладавший ясным, чистым и последовательным характером, Константин занимает промежуточное положение между двумя веками и двумя религиями; на его жизни явно отразились и первые, и вторые. На смертном одре наконец-то приняв крещение, со словами: «Теперь давайте отбросим всякую двуличность», — Константин честно признал, что его частной и общественной жизни всегда был присущ конфликт между двумя антагонистическими принципами [14] .

14

Языческие историки прославляют ранний период его правления и пренебрегают поздним. Так поступает Евтропий, х. 6: «In primo imperii tempore optimis principibus, ultimo mediis comparandus».С этим суждением соглашается Гиббон (гл. xviii), представляющий Константина как Августа наоборот: «В жизни Августа мы наблюдаем тирана республики, превратившегося почти неуловимым образом в отца страны и человечества. В лице Константина мы видим героя, который так давно внушал любовь своим подданным и ужас своим врагам, что выродился в жестокого и распущенного монарха, испорченного собственной удачей, которого победы избавили от необходимости притворяться». Но эта теория о постепенном «вырождении» Константина, которой придерживаются также Ф. К. Шлоссер (F. С. Schlosser) в его Weltgeschichte,Стэнли (Stanley, l. с,р. 297) и многие другие, так же неприемлема, как и противоположное мнение — о постепенном совершенствовании, к которому склонны Евсевий, Мосгейм и другие историки церкви. Ибо, с одной стороны, в ранней жизни Константина присутствуют проявления жестокости: отдача покоренных варварских царей на растерзание диким зверям в амфитеатре в Треви в 310 или 311 г., за что его восхваляет один языческий оратор; неблагородное поведение по отношению к Геркулию, его тестю; убийство маленького сына Максенция; триумфальная демонстрация головы Максенция при въезде в Рим в 312 г. С другой стороны, его наиболее гуманные законы, такие как запрет на гладиаторские бои и распущенные и жестокие ритуалы, относятся к позднему периоду его правления.

От этих общих замечаний мы обратимся к основным особенностям жизни и правления Константина в их связи с историей церкви. Мы поговорим о его юности и обучении, видении креста, эдикте о веротерпимости, законах в пользу христианства, крещении и смерти.

Константин, сын императора Констанция Хлора, правившего Галлией, Испанией и Британией до своей смерти в 306 г., вероятно, родился около 272 г. либо в Британии, либо в Наиссе (современная Нисса) — городе в Дардании, Иллирия [15] . Его матерью была Елена, дочь владельца постоялого двора [16] , первая жена Констанция, с которой он позже развелся, чтобы жениться на дочери Максимиана из политических побуждений [17] . Христианские авторы описывают ее как скромную и набожную женщину, ее почтили причислением к лику святых. Ее имя связано с обнаружением креста и благочестивыми суевериями о священных местах. Она дожила до глубокой старости и умерла в 326 или 327 г. в Риме или его окрестностях. Благодаря красоте и удаче Елена из неизвестности возвысилась до великолепия двора, потом ее постигла судьба Жозефины, но сын вернул ей императорское достоинство, а в конечном итоге она стала святой Католической церкви. Жизнеописание Елены было бы интересной темой для исторического романа о ведущих событиях никейской эпохи и о триумфе христианства в Римской империи.

15

Согласно Баронию (Ann.306, п. 16) и другим авторам, он родился в Британии, так как древний панегирик 307 г. гласит, что Константин облагородил Британию своим рождением в ней (tu Britannias nobiles oriendo fecisti);но эти слова могут указывать не на его рождение, а на то, как он стал царем, потому что именно там его воины провозгласили его кесарем. Другое мнение также основано на древних свидетельствах, к нему склоняются Пажи, Тиллемон и большинство современных историков.

16

Амвросий (De obitu Theodos.)утверждает, что она была stabulariam,когда Констанций познакомился с ней.

17

Это наиболее правдоподобная версия, подкрепленная авторитетными свидетельствами. У Зосимы и даже в «Пасхальных хрониках» Елена названа наложницей Констанция, а Константин — его незаконнорожденным сыном. Но в таком случае трудно было бы понять, почему к нему так хорошо относились при дворе Диоклетиана и избрали кесарем без противодействия, ведь у Констанция было три сына и три дочери от законной жены Феодоры. Возможно, Елена сначала была наложницей императора, а потом стала его законной женой. Став императором, Константин позаботился о ней: наделил ее титулом Августа и провозгласил императрицей со всеми надлежащими почестями.

Константин сначала отличился на службе у Диоклетиана во время египетских и персидских войн, потом он отправился в Галлию и Британию, и там в Претории, в Йорке, его провозгласили императором умирающий отец и римские войска. Его отец был благосклонен к христианам, считая их мирными и почтенными гражданами, и защищал их на Западе в тот период, когда на Востоке свирепствовали гонения Диоклетиана. Константин унаследовал это уважительное и терпимое отношение, и благие последствия этого, резко контрастировавшие с отрицательными последствиями противоположного курса, который избрал его антагонист Галерий, побуждали императора не отклоняться от благорасположения своего предка. Евсевий сообщает, что Константин рассуждал следующим образом: «Мой отец почитал христианского Бога и постоянно процветал, а императоры, которые поклонялись языческим богам, умерли ужасной смертью; следовательно, чтобы моя жизнь и правление были счастливыми, я буду подражать примеру своего отца и присоединюсь к делу христиан, число которых растет день ото дня, в то время как число язычников уменьшается». Такие незамысловатые и утилитарные соображения преобладали в сознании амбициозного полководца, который стремился к высшей из всех возможных властей в ту эпоху. Может быть, мать, которую он всегда уважал и которая на восьмидесятом году жизни (325) совершила паломничество в Иерусалим, внушила своему сыну христианскую веру, как полагает Феодорит, а может, она сама стала христианкой под его влиянием, как утверждает Евсевий. Согласно язычнику Зосиме, заявление которого, конечно же, лживо и наполнено злобой, некий египтянин, прибывший из Испании (вероятно, имеется в виду епископ Осий Кордовский, который родился в Египте), убедил Константина после убийства Криспа (случившегося не ранее 326 г.), что обращение в христианство позволит ему получить прощение грехов.

Первое публичное свидетельство о склонности Константина к христианской вере прозвучало во время его спора с язычником Максенцием, который узурпировал власть над Италией и Африкой и представлен всеми авторами как жестокий и распущенный тиран, ненавидимый язычниками и христианами в равной мере [18] . Римский народ призвал Константина на помощь, он пришел из Галлии, через Альпы, с войском из девяноста восьми тысяч солдат разных национальностей и нанес Максенцию поражение в трех битвах. Последняя из них состоялась в октябре 312 г. у Мульвийского моста близ Рима, и Максенция постигла бесславная смерть в водах Тибра.

18

Даже Зосима отзывается о нем крайне недоброжелательно.