История и сага
Шрифт:
Рассказ о дальнейших чудесах святого Олафа Снорри обставляет рядом свидетельств и подчеркивает, что эти чудеса были тщательно записаны. Уверенность в святости Олафа у него столь велика, что, несмотря на отсутствие подробностей в цитируемых им песнях скальдов, он утверждает: «Неисчислимое количество людей должно было получить исцеление сразу же после начала чудес святого конунга Олафа» (Ol. helga, 245). Снорри ссылается на исцеленных водой из источника, который стал бить на том месте, где пал конунг Эйстейн («люди называли его святым») (Haraldssona, 32). В подтверждение чуда можно, например, упомянуть куски камня, в который святой Олаф превратил хлеб, выпеченный для нечестивого датского графа в день этого святого; такие куски якобы находятся в церкви св. Олафа и в других местах.
Когда же речь заходит о язычестве и колдовстве, то Снорри настроен более осторожно
Вообще Снорри не всегда склонен безоговорочно верить даже и свидетелям. Заявление Сигурда Слембира и его людей о том, что он доказал свое происхождение от конунга Магнуса Босоногого ордалией в присутствии пятерых епископов, опровергалось его противниками, утверждавшими, что это выдумка датчан, и Снорри ограничивается констатацией этих противоречивых мнений. В «Саге об Олафе Трюггвасоне» упомянуто, что во время поездок этого конунга по Норвегии «случилось многое такое, о чем сообщается в рассказах, — как тролли и злые духи издевались над его людьми и подчас даже над самим конунгом. Но мы лучше напишем о том, как конунг Олаф ввел христианство в Норвегии и в других странах…» (Ol. Tr., 80). Снорри не уточняет, какие именно «рассказы» он подразумевает, но нежелание излагать их содержание может быть истолковано как выражение его недоверия.
Не верит Снорри, в отличие от многих, в то, что Олаф Трюггвасон якобы не погиб в морской битве, а спасся. Скальд Халльфред, которого он цитирует, также говорит о сомнениях относительно смерти конунга. Снорри замечает: «Как бы то ни было, конунг Олаф Трюггвасон никогда больше не возвращался в свое королевство в Норвегии» (Ol. Tr., 112).
Итак, Снорри выделяет некоторые виды свидетельств как наиболее авторитетные. Напротив, к слухам и молве он относится сдержанно. Если он и передает сомнительные, с его точки зрения, факты, то не забывает оговорить, что не знает, так ли было в действительности. Распространенное мнение, что в средние века господствовало необыкновенное легковерие и люди охотно принимали за истину самые фантастические басни, имеет под собой основания. Но делать отсюда вывод, что у всех историков той эпохи отсутствовало критическое чувство, вряд ли верно.
Снорри неизменно заботится об установлении истины. Выдумка и приукрашивание действительности, с его точки зрения, совершенно недопустимы. Изложение должно быть объективным, нельзя скрывать ни дурного, ни хорошего. От историка, повествующего о христианизаторской политике государей, вполне можно ожидать панегириков по их адресу. Тем не менее в сагах об Олафе Трюггвасоне и об Олафе Святом наряду с демонстрацией их усилий по обращению народа в «истинную веру» Снорри приводит ряд фактов, свидетельствующих о крайней жестокости, с которой они выполняли свою миссию. Олаф Трюггвасон подвергал сопротивляющихся крещению страшным пыткам, и Снорри, ничего не смягчая и не оправдывая, их описывает. Не менее суров был и Олаф Харальдссон. Жестоки и беспощадны к врагам вообще все норвежские конунги, причем в равной мере это относится как к язычникам, так и к правоверным христианам. Однажды конунг Магнус Эрлингссон, еще будучи мальчиком, попытался вступиться за самозванца, попавшего в руки к его отцу ярлу Эрлингу (это заступничество вызывалось, видимо, не милосердием молодого государя, а ходатайствами заинтересованных лиц). Но Эрлинг ему ответил: «Недолго тебе удастся править спокойно, если ты будешь прислушиваться к просьбам о пощаде» (Magn. Erl., 35). В этих словах резюмируются взгляды всех норвежских конунгов, о которых повествует Снорри.
Посланцы Кнута Могучего подкупают людей Олафа Харальдссона
Объективность Снорри обнаруживается и в той манере, в какой он дает объяснение многих явлений. Рассказав об убийстве конунга Олафа Лесоруба его подданными, приписывавшими ему вину за плохие урожаи (он не усердствовал в жертвоприношениях), Снорри продолжает: но наиболее мудрые среди свеев считали, что земля не могла прокормить всего населения, а конунг тут бессилен. Точно так же и голод при сыновьях Гуннхильды наступил из-за того, что дружину каждого из конунгов нужно было кормить. Как уже упоминалось, вскрывая причины
измены норвежской знати Олафу Харальдссону, Снорри, помимо ее недовольства жестокостью конунга, подчеркивает значение подкупа, который широко практиковал Кнут Могучий, пославший в Норвегию своих эмиссаров с деньгами для взяток.Пожалуй, еще более интересно то, как Снорри объясняет успех христианизаторской деятельности Олафа Святого в Вике (район Норвегии, примыкающий к Осло-фьорду).
«Конунг Олаф велел проповедовать христианский закон в Вике так же, как и в северных частях страны, и шло это успешно, потому что викверинги (жители Вика. — А. Г.) гораздо более были знакомы с христианскими обычаями, чем люди на севере: ведь и зимою и летом туда приезжало множество купцов, датских и германских. Да и сами викверинги часто ездили по торговым делам в Англию, Германию, Фландрию и Данию, а кое-кто ходил в викингские походы и зимовал в христианских землях» (Ol. helga, 64).
Не всякий средневековый хронист в подобном случае воздержался бы от декламаций о преимуществах истинной веры, Снорри же предпочитает совершенно сухую и трезвую констатацию причин смены веры в Южной Норвегии!
Несколько ранее, оценивая ситуацию в Норвегии в тот период, Снорри пишет:
«Получилось так, что в приморских селениях люди были крещены, хотя большинству Христовы заповеди оставались неизвестными, тогда как во внутренних долинах и в горных районах широко сохранялось язычество, ибо, когда народу предоставляют самостоятельность, в его сознании закрепляется вера, которую он воспринял в детстве» (там же, 60).
Это тонкое, как теперь сказали бы, социологическое, наблюдение, подкрепленное ссылкой на то, что предшественники Олафа Харальдссона соблюдали старинные обычаи и право и представляли каждому верить по-своему, сделало бы честь историку и более позднего времени. Выше мы видели, что Снорри не чуждо понимание конфликта между христианством и язычеством как столкновения добра и зла, столкновения, в котором победа «истинной веры» предопределена с самого начала. Тем не менее процесс обращения норвежцев в христианство понимается им и более конкретно, в виде борьбы реальных человеческих интересов. Дело Христово не побеждает само собой, в силу одной лишь своей правоты, для торжества истины нужны усилия людей.
Хотя легенды о чудесах святого Олафа не могут органически вписаться в саги, все же они занимают в них немалое место, и Снорри придает этим повествованиям большое значение. В одной из заключительных глав «Саги об Олафе Святом» мы читаем:
«Теперь рассказана часть саги о конунге Олафе, которая излагает события, происходившие тогда, когда он правил Норвегией, а также его гибель и то, как обнаружилась его святость. Теперь нельзя пропустить и того, что послужит его наибольшей славе, — рассказать о совершенных им чудесах, и об этом дальше написано в этой книге» (Ol. helga, 246).
Описания чудес, связанных с Олафом Харальдссоном, Снорри заимствовал из саг о святом конунге и его «житий». Но эти сочинения представляли собой образчики агиографической литературы, некритически использовавшие все, что могло способствовать прославлению святого. Святость человека в «житиях» раскрывается внезапно либо заложена в нем изначально. Между тем Снорриева «Сага об Олафе Святом» живо и убедительно повествует о карьере викинга и политика, через страдания земной жизни постепенно пришедшего к святости. Снорри далек от тенденциозной односторонности клерикальной традиции, представленной в так называемой «Легендарной саге» об этом конунге и в «Саге об Олафе Святом» своего непосредственного предшественника Стирмира Карасона. Снорри черпает из более ранних саг и «житий» святого Олафа далеко не все и кое-какие рассказы о его чудесах опускает или истолковывает рационалистически.
Например, в «Легендарной саге» об Олафе (гл. 16) утверждается, что перешеек Агнафит, отделявший озеро Меларен от моря, раскололся пополам молитвами конунга Олафа, которому необходимо было вывести свой флот из ловушки, устроенной шведами. Снорри же пишет, что Олаф велел своим людям прорыть канал и через него вывел флот.
Согласно «Легендарной саге», после того как Олаф поведал сопровождавшему его в походе епископу о видении им всей Норвегии, куда он возвращался из изгнания, епископ, сойдя с коня, обхватил ноги конунга и вскричал: «Мы следуем за святым человеком!» (гл. 73), между тем в Снорриевой «Саге об Олафе Святом» сказано лишь, что епископ признал это видение святым и очень многозначительным.