История имперских отношений. Беларусы и русские. 1772-1991 гг.
Шрифт:
Соответственно, главным методом проведения в жизнь «нового курса» стали репрессии, жертвами которых были уже не представители «свергнутых эксплуататорских классов», как в период 1918–1928 годов, а вполне лояльные советские граждане. Сталин заявил: «репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления».
Параллельно тому, как репрессии приобретали всё более массовый характер, в стране происходил переход от партийной традиции коллективной выработки решений к практике беспрекословного повиновения низших звеньев руководства — высшим. За девять лет (с 1929 по 1937 год) в СССР полностью сформировалась командно-административная система управления экономикой и всеми сферами общества. Кроме того, на «великих стройках социализма» (Беломорканал, Днепрогэс, Магнитогорский металлургический комбинат, Комсомольск-на-Амуре, десятки других), испытывавших трудности с привлечением вольнонаемных рабочих, вошёл в массовую практику
87
Только строительство Беломоро-Балтийского канала унесло жизни 300 тысяч заключённых! Канал строился исключительно в военных целях: для обеспечения перевода военных кораблей с Балтики на Север. Серьёзного экономического значения он не имеет до сих пор.
Комсомольск-на-Амуре — это город, постепенно возникший вокруг военного судостроительного завода № 199, построенного в 1932-37 гг.
После того, как в 1937 году на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) была окончательно отстранена от власти группа Бухарина – Рыкова, становление системы единоличной диктатуры Сталина в партии и государстве завершилось.
Теперь, по его замыслу, надо было превратить всё население огромного государства в «глину», беспрекословно и рьяно выполняющую любые распоряжения «начальства». Сталин, мечтавший о создании «Всемирной республики советов», хотел превратить всю страну в «единый военный лагерь», а граждан СССР — в послушных «винтиков», психологически неспособных ни обсуждать приказы, ни уклоняться от их исполнения.
Именно с этой целью Сталин приказал в 1937 году начать кампанию «большого террора». Она была направлена в первую очередь против партийно-советских и военных кадров, научно-технической и творческой интеллигенции, основная часть которых сформировалась уже при советской власти.
Беспощадное и, на первый взгляд, бессмысленное исключение из обычной жизни огромной массы людей в действительности решало сразу несколько задач.
Во-первых, на «вредителей», «двурушников», «троцкистов», «национал-фашистов», «агентов иностранных разведок» списывали все провалы, неудачи и ошибки в экономическом строительстве и социальных преобразованиях, которые чаще всего проводились без соответствующей организационной подготовки, без нужного материального и кадрового обеспечения, на основании субъективных волевых решений. Происками «врагов» объясняли любые оплошности в развитии экономики, невыполнение хозяйственных планов и т. д.
Во-вторых, свирепый террор должен был запугать население огромной страны. Советских людей наглядно убеждали в том, что ничто не может гарантировать их от расправы — ни высокое положение в обществе, ни партийность, ни возраст (среди жертв были и дети, и глубокие старики), ни прежние заслуги. Популярный анекдот очень верно характеризует состояние общества в 30–40-е годы: «половина народа сидела, а другая половина тряслась, что посадят».
Некоторую надежду на личную безопасность давала лишь постоянная публичная демонстрация беспредельной преданности партии (в первую очередь — «лично товарищу Сталину), и столь же беспредельной ненависти ко всем лицам, объявленным врагами (в том числе к своим друзьям и родственникам, которым «не повезло»).
В-третьих, чехарда непрерывных расправ и назначений, когда люди не знали уже, кому можно верить, в ком можно не сомневаться, подводила их к простой мысли: нужно верить только партии большевиков, и опять же, в первую очередь «лично товарищу Сталину». Поэтому, получая приказы и «ценные указания» начальства, следует не рассуждать, а с максимально возможным усердием исполнять их, какими бы нелепыми они ни казались.
В отношении интеллигенции большевистская партия, с одной стороны, подчёркивала необходимость привлечения всех её профессиональных групп к участию в построении новой жизни; с другой — широко применяла репрессивные меры к тем, кто критиковал её политику, высказывал свои собственные взгляды на развитие событий в обществе.
Контроль за интеллигенцией, особенно за той её частью, которая сформировалась до революции, с каждым годом приобретал всё более широкий размах. По материалам доносов и слежки с 1924 года составлялись секретные характеристики на каждого сколько-нибудь заметного интеллигента. В них отмечались не только факты биографии, но и политические взгляды, отношение к советской власти, содержание разговоров о политике с друзьями и сослуживцами. Эти характеристики использовались руководством государственных учреждений при увольнении и приеме на работу, служили основанием для разного рода «чисток», для разбирательства с теми, кто, по мнению властей, совершил какие-либо «политические ошибки» или допустил «уклон».
Информацию
о беларуской интеллигенции собирали партийные органы на местах, а также сотрудники Государственного политического управления (ГПУ) БССР, затем она поступала в ЦК КП(б)Б.Свобода интеллигенции в первой половине 20-х годов в плане высказывания своих мыслей, в сфере творческой и общественной деятельности, была весьма относительной. Всё то, что не укладывалось в рамки партийных догм, подвергалось резкой критике и сопровождалось административно-репрессивными мерами.
Например, 21 октября 1925 года газета «Советская Белоруссия» напечатала статью ассистента медицинского факультета Белгосуниверситета Павла Трамповича «Пути беларуской интеллигенции». Тот факт, что автор не подчеркнул в ней классовый подход и руководящую роль партии в работе с интеллигенцией, вызвал мгновенную реакцию. Уже на другой день бюро ЦК КП(б)Б приняло решение об увольнении главного редактора газеты И. Шипило. В новой статье, помещённой в тот же день (22 октября), автору указали на его ошибки. Но главное, указали всем читателям, что признание интеллигенцией социалистической революции и диктатуры пролетариата означает не просто «её совместную работу с партийными и советскими учреждениями», а «работу под руководством партии».
Резкой критике в феврале 1926 года подверглась подготовленная к печати книга профессора БГУ Митрофана Довнар-Запольского «История Беларуси». Бюро ЦК партии оценило её как «выражающую позиции беларуского национал-демократизма» и запретило издавать. Более того, автора книги, доктора исторических наук, заставили навсегда покинуть Беларусь. С этой целью было принято постановление ЦК от 2 апреля 1926 года «О выезде М. В. Довнар-Запольского из БССР» [88] .
88
Митрофан Владимирович Довнар-Запольский (1867-1934) родился в Речице (Минская губерния), в 1894 окончил Киевский университет, магистр с 1901, доктор исторических наук с 1905. В 1918 был членом Рады БНР. В августе 1925 – августе 1926 профессор кафедры истории Беларуси в БГУ. С сентября 1926 и до смерти жил в Москве. Его книга «История Беларуси» была впервые издана только в 1994 году!
Политбюро ЦК ВКП(б) в мае 1929 года направило в БССР с инспекцией специальную партийную комиссию во главе с Владимиром Затонским [89] . Она находилась в Беларуси с 9 мая по 27 июня, т. е. полтора месяца.
По результатам своей работы комиссия представила доклад, включавший обзор экономической жизни, состояние и перспективы развития так называемых «местечек», анализ политико-просветительской работы, издательской деятельности, состояния прессы, вопросов беларусизации. Наиболее значительный по объему раздел доклада назывался «Наблюдения и замечания из области национальной идеологии».
89
В. П. Затонский (1888–1938) в 1927–33 гг. был председателем Центральной контрольной комиссии КП(б)У и наркомом Рабоче-крестьянской инспекции УССР. В 1938 году объявлен «врагом народа», арестован и расстрелян.
Выводы комиссии отличались категоричностью. Было сказано, что на идеологическом фронте в БССР ощущается «кулацкое наступление», содержание которого приняло «национальные формы». Более того, комиссия утверждала, что «значительное большинство интеллигентской верхушки… в решительный момент создаст единый антисоветский фронт».
С этой позиции члены комиссии негативно оценили деятельность председателя ЦИК БССР А. Червякова (в частности, за выступление на XII съезде КП(б)Б в защиту национальной интеллигенции, а также за представление к награждению орденом Трудового Красного Знамени артиста Ф. Ждановича и профессора Б. Эпимаха-Шипило за заслуги «в деле беларуского культурного возрождения»), наркома земледелия Д. Прищепова (за «насаждение кулацких» хуторов), наркома просвещения А. Балицкого (за проведение в ноябре 1926 года совместно с В. Игнатовским академической конференции по беларуской грамматике) и ряда других руководителей республики.
Жесткой критике подвергся председатель Совнаркома Дмитрий Жилунович (литературный псевдоним Тишка Гартный) за свои общественно-политические взгляды («защищал националистические проявления»), а также за литературное творчество («воспевал кулаков» и т. п.).
Были высказаны крайне критические замечания в адрес литераторов Янки Купалы (И. Луцевич), Алеся Дударя (А. Дайлидович), Михася Зарецкого (М. Косянков). Комиссия отметила, что общее направление деятельности литературных объединений «Маладняк» и «Узвышша» не соответствует «генеральной линии партии». Заезжего «ревизора» сильно возмутил тот факт, что поэта Янку Купалу в школах знали все учащиеся, а вот о Ленине слышал далеко не каждый.