История любви одного парня

делает, когда переживает.

– О, боже. Что еще? – в придачу к учебе, репетиторству и разработке второй книги, он

совмещает фигню, касающуюся предстоящей миссии.

– Нет– нет, все в порядке, – отмахивается он. – Она хочет поговорить о том, что

произошло в лагере.

Это запускает тревожные звоночки в моей голове.

– А что произошло в лагере?

– Мы были на одном мероприятии и до меня кое– что дошло.

Я оглядываюсь на него.

– Что за мероприятие?

Я вижу мерцание телевизора, отражающееся в его глазах, но знаю, что он не смотрит его;

его мысли где– то далеко.

– Мы занимаемся такой штукой, как «Идти на Свет». Слышал об этом?

Видимо, выражение моего лица настолько растерянное, потому что он смеется и не

дожидается моего ответа.

– Они завязывают глаза нашей группе, выстраивают нас в линию и просят положить руку

на плечо человека перед нами.

Завязывают глаза в лесу? Больше похоже на фильм ужасов, чем на церковное мероприятие.

– Главный нашей группы дает указания. «Идите налево», «идите направо» и в этом нет

ничего такого, потому что ты ощущаешь человека перед собой, чувствуешь тяжесть ладони на

своем собственном плече, – он делает вдох, взгляд опускается в пол и обратно на экран. – Пока не

перестаешь. В одно мгновение ты ощущаешь ладонь на своем плече, а затем она исчезает. И

приходит твоя очередь отпустить и следовать наставлениям.

– Ужасно звучит, – говорю я.

Себастиан берет меня за руку, выравнивая наши пальцы вместе.

– Это не настолько плохо. Большинство из нас тренируются перед этим и знают, чего

ожидать, но…на этот раз все было иначе.

– Иначе – более странно? – потому что, честное слово, звучит просто ужасно.

– Я не знаю, как это описать. Человек, который уводит тебя с тропы, приводит в место,

куда говорит сесть и усердно искать Святой Дух, как и бывает обычно. Но все было по– другому.

Я чувствовал иначе.

Я сажусь прямее, полностью поворачиваясь лицом к нему.

– Они оставили тебя одного в лесу?

– Я понимаю, как неправильно это звучит, но уверен, что если бы мы могли видеть, то

поняли бы, что находимся не так далеко друг от друга, и едва сошли с тропы. Но мы не можем

видеть, поэтому тихо сидим с закрытыми глазами, ждем и молимся.

Я опускаю взгляд на наши ладони и переплетаю наши с ним пальцы.

– И чему ты молился?

– Обо всем, что мне нужно, – он смотрит вниз на наши руки. Я замечаю слабую дрожь его

подбородка. – Итак, я сидел там, на земле, и ничего не видел, и спустя некоторое время, я

услышал что– то среди деревьев. Кто– то звал меня по имени – мой отец. Сначала он звал тихо, но

потом все громче, чем ближе он становился. Он звал меня по имени и просил идти домой.

Слеза катится по его лицу.

– Я делал это и раньше и всегда было немного страшно. То есть, ты ничего не видишь, так

что естественно, но ощущения иные – для меня. Такая срочность, которой никогда не было

прежде. Поэтому я поднялся и последовал на голос. Мои глаза были по– прежнему закрыты, и я

спотыкался по дороге, надеясь, что не свалюсь с обрыва или не врежусь в дерево. Но продолжал

идти, зная, что отец не причинит мне боли, но ощущение было таким, что нужно поспешить.

Когда я наконец– то добрался до него, он обнял меня так крепко и сказал «Добро пожаловать

домой», и что он любит меня и гордится тем, каким человеком я вырос. И все, о чем я мог думать,

– ты серьезно? Оставалось бы это так же, если бы ты узнал о Таннере?

Мою грудь стягивает.

– Себастиан…

Он качает головой, стирая слезы тыльной стороной ладони.

– Знаешь, мне снятся сны, где я рассказываю им обо всем, о том, что влюбился в мальчика

в восьмом классе, и о парочке парней после этого, и об этом никто не знал. Во снах, я рассказываю

им, что никогда не хотел целовать девушек – ни разу – и не могу пообещать, что хоть когда– то

захочу жениться. А потом я жду в лесу, и никто не приходит. Все поднимаются, направляясь к

своим семьям, но я сижу там с закрытыми глазами и просто жду, – он поднимает глаза к потолку.

– Я испытал такое облегчение, когда отец был на этих выходных там, что практически пообещал

себе, что никогда не сделаю ничего, что могло бы угрожать этому. Но, что если я никогда не

захочу того, что он хочет для меня? Что если я не смогу сделать это?

В горло, будто песка сырого насыпали. Я даже не знаю, что сказать. Вместо этого, я

притягиваю его к себе и прижимаю его лицо к изгибу моей шеи.

– Просто я много думаю об этом в последнее время, – произносит он, его голос

приглушен из– за моей кожи. – И пытаюсь понять, что это значит, но нигде нет на это ответов.

Есть множество статей, написанных для нас, о влюбленности, женитьбе и детях. Даже о потере

ребенка или сомнениях в своей вере. Но ничего об этом, ничего полезного, по крайней мере.

Всюду нечто наподобие: «Однополая любовь – всего лишь технический термин; а не тот, кто ты

есть. Ты можешь быть не в состоянии контролировать свои чувства, но можешь контролировать,

как реагируешь на них», и это такая чушь. Нас учат посвящать свои жизни Господу, и он укажет

нам путь. А когда я молюсь? Отец Небесный говорит «да», – он трет глаза основанием своих

ладоней. – Он говорит, что гордится мной и любит меня. Когда я целую тебя, это кажется

правильным, даже несмотря на то, что все, что я читал, говорит об обратном. И это сводит меня с

ума.

Он поворачивается, и я целую его в висок, стараясь не сорваться вместе с ним прямо

сейчас. Не удивительно, что он «нет… такой» – ярлык, который заберет у него все, что он имеет.