История магии

Но преследование, которое в начале семнадцатого века вызвало величайший переполох, было преследованием монсеньера Луи Гофриди, священника из Аккуля, близ Марселя. Скандальность этого дела породила фатальный прецедент, которому затем следовали неукоснительно. Это было дело священников, обвиняющих священника. Константин сказал, что если он найдет священника, обесчещенного своим обращением к постыдному греху, то он покроет его своим пурпуром, что было прекрасным королевским высказыванием, так как духовенство обязано быть таким же безупречным, как правосудие непогрешимым в глазах людской морали.

В декабре 1610 года юная женщина из Марселя совершила паломничество к Сент-Боме в Провансе, где впала в экстаз и конвульсии. Ее звали Мадлен де ля Палюд. Вскоре Луиза Капо, другая святоша, была арестована по той же причине. Доминиканцы и капуцины были уверены, что в этих женщин вселился дьявол и необходимо его изгнание. В результате Мадлен и ее подруга представили такой спектакль, который часто возобновлялся столетием позже во время эпидемических конвульсий. Они вопили, корчились, просили бить их и топтать ногами. Однажды шесть человек последовательно становились на грудь Мадлен без малейшей жалобы с ее стороны. В этом состоянии она признавалась в самых невероятных поступках, говоря, что она отдала свои душу и тело дьяволу, с которым она была обручена священником Гофриди. Монахи, изгоняющие дьявола, направили в Марсель трех капуцинов для ознакомления церковного начальства с положением дел в Сент-Боме и, возможно для того, чтобы привести туда Гофриди и противопоставить его предполагаемым демонам.

Более того, монахи изложили невежественные и фантастичные сообщения двух истеричек, представляя религию так, как она понималась самими монахами. Одержимая женщина казалась связанной с фантазиями тех, кто изгонял из нее дьявола: это было подобно феномену столовращения и медиумов нашего времени. Дьяволы носили имена не менее нелепые, чем имена духов в Америке, они выступали против книгопечатания, произносили проповеди, достойные самых пламенных и безграмотных капуцинов. При наличии демонов, созданных по их собственному образу и подобию, отцы были убеждены в факте одержимости и в реальности адских духов. Призраки их больного воображения оживили сообщения двух женщин. Такова была обстановка, когда несчастный Луи Гофриди встретился с ними.

Гофриди был во всем слишком мирской священник, приятной наружности, слабого характера и более чем сомнительного поведения. Являясь исповедником Мадлен де ля Палюд, он возбудил в ней неутолимую страсть, которую ревность перевела в ненависть, что роковым образом ввергло несчастного священника в водоворот сумасшествия, которое и привело его на костер. Все его оправдания, оборачивались против него. Он взывал к Богу и Иисусу Христу, Богородице и Иоанну Крестителю, но ему отвечали: "Ты великолепно излагаешь литании шабаша. Под Господом ты понимаешь Люцифера, под Иисусом — Вельзевула, под Пресвятой Девой — мать Антихриста, под св. Иоанном — лжепророка и предтечу Гога и Магога".

Гофриди был подвергнут пыткам, ему обещали прощение, если он подпишет заявления Мадлен де ля Палюд. Обезумевший, сломленный, бедный священник подписал все, что требовалось. Этого оказалось достаточно для его сожжения. Это был ужасный спектакль, который провансальские капуцины дали людям, как урок за нарушение законов святилища. Они показали, как убивают священников, и народ запомнил это. Раввин, который был свидетелем чудес, последовавших за разрушением Иерусалима Титом, воскликнул: "О, Святой Храм, что есть то, чем ты владел, и почему ты так устрашился?" Ни престол Петра, ни епископы не протестовали против казни Гофриди, но должен был прийти восемнадцатый век, ведя за собой революцию.

Одна из состоятельных женщин, которая погубила кюре из Аккуля, удостоверила, что демон покинул ее, чтобы подготовить убийство другого священника, которого она назвала пророчески, заранее, не имея о нем никаких сведений: это был Урбэн Грандье. Это произошло в правление страшного кардинала де Ришелье, одна лишь абсолютная власть которого могла бы гарантировать спасение государств; к несчастью, его устремления были скорее политическими и хитроумными, чем христианскими. Единственная слабость, присущая этому великому человеку, заключалась в некоторой ограниченности сердца, которая делала его чувствительным к личным обидам и неумолимым в мести. К тому же он не прощал другим независимость характера. Его амбиции были беспредельны: отец Жозеф был его правой рукой, а Лобардемон — левой.

Был тогда в провинции, в Лудене, замечательный церковный гений, весьма возвышенный и ученый, но лишенный предусмотрительности. Делавший все, чтобы удовлетворить народ и привлечь симпатии большинства, он мог бы стать опасным сторонником; протестантство в этот период начало шевелиться во Франции и кюре прихода св. Петра в Лудене, предрасположенный к новым идеям своим нерасположением к безбрачию духовенства, мог оказаться главой партии проповедников более блестящим, чем Кальвин, и не менее одаренным, чем Лютер. Его звали Урбэн Грандье. Серьезные разногласия с епископом заставили его обратиться к королю, а, к несчастью, не к кардиналу. Король посчитал, что он прав, но кардиналу оставалось показать ему, что он был далеко не прав. Грандье с триумфом вернулся в Луден и позволил себе антиклерикальную демонстрацию, въехав в город с пальмовой ветвью. С этого момента он был обречен.

Настоятельницей урсулинского монастыря в Лудене была мать Жанна, или Жанна де Бельфьель, внучка барона де Кос. Ее нельзя было бы считать ревностной в благочестии, и ее монастырь не относился к числу наиболее строгих в стране; в частности, там происходили ночные сцены, связанные с духами. Родственники забрали воспитанниц, и дом оказался открытым для любых неожиданностей. Грандье был ответственен за некоторые интриги и был несколько беспечен в их отношении, в то время как он имел слишком популярные черты, чтобы бездельники маленького города не подняли шум по поводу его проступков. Воспитанницы урсулинок слышали, как он таинственно разговаривал с их родителями; монахини считали предосудительным затеянный им скандал; то, о чем они говорили днем, им снилось ночью, и вышло так, что ночью они видели его в своих спальнях при обстоятельствах, соответствующих морали, которая ему приписывалась; они кричали, чувствовали себя одержимыми, и таким образом, дьявол дал себе волю среди них.

Руководители монастыря, которые были смертельными врагами Грандье, не преминули воспользоваться этим в своих интересах. Они начали изгонять дьявола, сначала частным образом, а затем и публично. Друзья Грандье чувствовали, что зреет заговор, и советовали ему поменять место, покинуть Луден, будучи уверенными, что после его ухода все успокоится. Но Грандье был храбр и не терпел клеветы; он оставался в городе. Его арестовали утром, когда он входил в церковь, облаченный в церковные одежды. Он был заключен как государственный преступник в крепость Анжер, бумаги его изъяли, а имущество опечатали. Тем временем в Лудене для него была приготовлена башня, пригодная для содержания скорее дикого зверя, чем человека. Ришелье, знавший обо всем, послал Лобардемона покончить с Грандье и запретил парламенту вмешиваться в дело.

Если кюре церкви св. Петра поступал как обыватель, то Грандье — заключенный, обвинявшийся в магии, вел себя как герой и мирянин. Он писал матери:

"Я переношу свои невзгоды с терпением и жалею вас более, чем себя. Мне неудобно жить без постели, против меня плетут заговор, но если тело не находит покоя, то путь находит разум. Пришлите мне мой требник, Библию и книгу св. Фомы. Не огорчайтесь, я верю, что Господь защитит мою невинность".

Безусловно, Господь рано или поздно принимает сторону преследуемой невинности, но Он не всегда освобождает ее от врагов на земле, спасая смертью. Этот урок был получен Грандье. С нашей точки зрения, не следует представлять людей хуже, чем они есть на самом деле; его враги не верили в его невиновность; они яростно преследовали его, но преследуемый был для них великим преступником.

В те времена мало понимали истерию, о сомнамбулизме было практически ничего не известно; конвульсии монахинь, телодвижения, превосходящие все нормальные человеческие силы, удивительные очевидности их ясновидения были естественными вещами, способными убедить и менее легковерных. Известный атеист своего времени, Кериоле, советник парламента Бретани, рассмотрел свидетельства изгнания дьявола и посмеялся над ними. Никогда не видевшие его монахини, обращались к нему по имени и сознавались в грехах, которые, как он полагал, были неизвестны никому. Он был так ошеломлен, что перешел от одной крайности к другой, как все горячие натуры, он разрыдался, исповедался и провел остаток дней в строжайшем аскетизме.