История Османской империи. Видение Османа
Шрифт:
Финансовые затруднения и социальная напряженность, которые были вызваны обесцениванием денег, по времени совпали с тем моментом, когда затраты на войну достигли беспрецедентного уровня, так как методы ведения боевых действий изменились. В эпоху, когда военные действия преимущественно носили оборонительный характер, а основным методом ведения войн стала осада, малоэффективными оказались сформированные в провинциях кавалерийские части, которые финансировались за счет налогов, выплачиваемых производителями сельскохозяйственной продукции взамен обязательства принимать участие в боевых действиях. По мере того как империя расширяла свои границы, кавалеристы из провинций все больше теряли свой боевой дух: не успели они восстановить свои силы после изнурительной войны с Ираном 1578–1590 годов, как их снова задействовали, сначала для участия в боевых действиях на границе с Австрией, а потом снова на иранском фронте. В 1597 году Мустафа-эфенди из Солоник писал, что они уже двадцать лет не видели мирной жизни. В новых условиях ведения войны пехота (которая в османской армии преимущественно состояла из вооруженных мушкетами янычар) оказалась более полезной, чем кавалерия, и поэтому ее численность увеличивалась. Если в 1527 году она насчитывала почти 8000 человек, то к 1574 году (когда умер султан Селим II) ее численность возросла
Правительство оказалось в затруднительном положении. Стремительный рост численности получавших жалованье войск не мог продолжаться до бесконечности, и правительство стало искать другие источники живой силы. Решением, которое оказалось привлекательным по причине своей дешевизны, стал призыв в армию крестьян (главными требованиями к призывникам были: мусульманское вероисповедание и умение обращаться с мушкетом), продолжительность службы которых зависела от продолжительности войны, после окончания которой их должны были демобилизовать. Это нововведение публично опровергло домыслы, согласно которым крестьяне лишены права служить в боевых частях армии и что они используются только для решения различных вспомогательных задач в районах расположения элитных боевых частей султана и провинциальной кавалерии. Однако вскоре стало ясно, что даже если до призыва эти крестьяне и не были смутьянами, то уже были недовольны чрезмерными налогами и своей неспособностью сводить концы с концами, а после демобилизации они становились главными подрывными элементами. Они сохраняли свое оружие и не возвращались к прежнему роду занятий. Преданность этих людей мог купить любой, кто мог им за нее заплатить, будь то главарь бандитской шайки или честолюбивый государственный чиновник. В эпоху, когда средства коммуникаций находились в зачаточном состоянии, местные связи, как правило, оказывались более прочными, чем преданность центральному правительству и его чиновникам в далеком Стамбуле, а те тяготы, которые испытывали местные жители, удовлетворяя требования центрального правительства по уплате налогов и призыву в армию, едва ли вызывали у них большую радость, чем затруднения, связанные с так называемыми бунтовщиками, бок о бок с которыми они жили. Призыв в армию крестьян главным образом производился в Малой Азии, и именно Анатолия испытала на себе самые ужасные последствия этого призыва, которыми стали бандитизм и открытый бунт. Обнаружив, что провинциальная кавалерия не соответствует новым методам ведения войны, и, как всегда, пытаясь изыскать недостающие денежные средства, правительство приказало многим кавалерийским подразделениям вместо участия в боевых действиях платить налог. Это стало причиной того, что и они приняли участие в беспорядках.
На протяжении первых столетий своего существования Османское государство множество раз могло лишиться своей власти, угрозу которой представляли и сопротивление малоазиатских княжеств территориальному контролю империи, и борьба османских принцев за престолонаследие, и мятежи сторонников секты кызылбашей, направленные против официально принятого ортодоксального суннизма, и слишком откровенные оценки священнослужителей и проповедников, и мятежи расквартированных в Стамбуле элитных воинских частей, добивавшихся смены монарха. Первые годы второго тысячелетия по исламскому календарю были отмечены глубоким кризисом, поскольку недовольство османской властью наблюдалось во всех уголках империи.
В то самое время, когда османская армия сражалась и на востоке и на западе, члены курдского рода Канбулад, являвшиеся потомственными правителями северной Сирии, воспользовались случаем заявить о своей независимости. Чтобы объявить о своем суверенитете, Канбуладоглы Али-паша, который в 1606 году был назначен османским губернатором Алеппо, добился того, что на пятничной молитве стали упоминать его имя. Помимо этого, он, вероятно, стал чеканить и собственную монету. Канбуладоглы Али пользовался поддержкой антиправительственных мятежников в Малой Азии и, кроме того, ему оказывал содействие герцог Тосканский, Фердинанд I, оценивший коммерческое значение Алеппо как перевалочного пункта для иранского шелка и других товаров, которые пользовались спросом на европейских рынках, и надеявшийся вместе с Канбуладоглы Али извлечь пользу из удачно сложившихся обстоятельств. В 1607 году против Канбуладоглы Али была направлена большая армия во главе с великим визирем Куйюку («Копатель колодцев») Мурад-пашой. Пренебрегая протестами Канбуладоглы Али, заявлявшего о том, что он является верным слугой султана, Куйюку Мурад продолжал двигаться на юг, чтобы встретиться с мятежным губернатором в решающей битве. Канбуладоглы Али сумел спасти себе жизнь и впоследствии получил помилование и был назначен губернатором отдаленной венгерской провинции Темешвар. И все-таки Куйюку Мурад-паша сумел совершить свою месть. В 1610 году он казнил Канбуладоглы Али в Белграде.
Бывший союзник Канбуладоглы Али, вождь друзов Факр аль-Дин Маан контролировал большую часть района, включавшего в себя территории современного Ливана и северного Израиля, и был столь же честолюбив. В 1608 году Факр аль-Дин заключил договор с герцогом Тосканским, а в 1611 году преемник Куйюку Мурада на посту великого визиря, Насух-паша, собрал армию, чтобы сдержать его растущую мощь. В 1613 году Факр аль-Дин бежал в Тоскану, но через пять лет вернулся. К этому времени его брат Юунус уже достиг договоренности со своими османскими хозяевами. Вплоть до своей казни в 1635 году Факр аль-Дин с пренебрежением относился к центральному правительству в Стамбуле и расширял подконтрольные ему территории.
Центральному правительству Османской империи пришлось иметь дело и со многими менее крупными мятежами, направленными на подрыв его власти. Часто местом волнений становился Египет: после того, как 1589 году вспыхнул бунт недовольных губернатором Кара Ювейс-пашой, в 1598 году было совершено нападение на тогдашнего губернатора Египта, Шерифа Мехмед-пашу; в 1601 году войска ворвались в зал заседаний губернаторского совета и убили нескольких чиновников. В 1604 году был убит Хаки Ибрагим-паша, ставший первым губернатором Египта, закончившим свои дни таким образом. Стамбулу пришлось направить в провинцию третьего визиря, Хадима («Евнуха») Мехмед-пашу, который и положил конец имевшим место в те годы волнениям военных. За это он получил прозвище «Молот, сокрушивший войска». В европейских провинциях голод стал поводом для убийства губернатора Буды, совершенного в 1590 году, а в Северной Африке
мятежами были охвачены Триполи и Тунис: если бы в 1592 году египетские войска не были направлены в Триполи, чтобы восстановить там порядок, Османская империя лишилась бы этой провинции, а губернатор Туниса был убит толпой, собравшейся вокруг человека, объявившего себя Махди.Но все эти события, хотя и вызывали тревогу у центральной власти в момент, когда финансовые и людские ресурсы оказались до предела распылены, не шли ни в какое сравнение с теми мятежами, которые в те годы сотрясали Малую Азию. Известные как мятежи джелали, они были так названы по имени шейха Джелаля, который, как мы уже видели, в начале XVI века возглавил один мятеж. В официальных документах есть яркие описания одного из набегов мятежников джелали:
…несколько сотен всадников и мушкетеров в том числе [перечислены двадцать четыре имени] как бандиты вторглись в провинцию, отняли добро у бедняков, сожгли их дома, убили более 200 мужчин, увезли с собой мальчиков и девушек-девственниц, украли более 50 000 овец, коз, лошадей и здоровых верблюдов и забрали запасы ячменя, пшеницы, масла, меда и других ценных продуктов: тогда они захватили более 300 мужчин и пытали их днем и ночью.
В XVI веке государство Сафавидов утратило тот древний воинственный пыл, которым оно отличалось в годы правления шаха Исмаила. При шахе Аббасе с Османской империей было достигнуто временное соглашение. Когда религиозное соперничество с Сафавидами пошло на убыль, те, кто был недоволен жизнью в охваченном кризисом Османском государстве, стали бунтовать против властей, выдвигая совсем иные требования и не обременяя себя религиозной риторикой. Хотя термин джелали первоначально употреблялся применительно к движению протеста, инспирированному религиозными взглядами, в XVI веке османские чиновники стали применять его для обозначения самого широкого круга бунтовщиков, называя так даже тех недовольных, у кого не было никакой религиозной мотивации. По мнению одного современного историка, «похоже, что характерной особенностью высказываний смутьянов как до, так и во время мятежей джелали был не призыв к высшим ценностям общества, а скорее дерзкое и циничное презрение к ним», а сегодня ученые пытаются рассматривать мятежи джелали, имевшие место на рубеже XVI–XVII столетий, как нерелигиозные восстания недовольных, принадлежавших ко многим слоям населения: бандитов, учащихся духовных училищ, губернаторов провинций, демобилизованных солдат, дезертиров, безземельных крестьян. Но если это так, то в отличие от многих более ранних оппозиционных движений Малой Азии целью мятежей джелали не были изменения в сфере религии. Но тот факт, что в балканских провинциях империи не было подобных восстаний, свидетельствует по меньшей мере о том, что мятежи джелали представляли собой нечто большее, чем просто вооруженные восстания, никак не связанные с историей более ранней религиозной и политической оппозиции в Малой Азии.
Проблемы, связанные с религией, разумеется, никуда не исчезли: отдельных людей по-прежнему обвиняли в ереси, а сочувствие к секте кызылбашей предполагало, что обвиняемый является шиитом и обязан хранить верность шаху, а не султану. В 1578 году, перед тем как разразилась война с Ираном, губернатор провинции Багдад (где было много сочувствующих Сафавидам) сообщил о том, что в провинции «не счесть еретиков и язычников», что вызвало волну преследований членов секты кызылбашей. Правительство опасалось активности «пятой колонны» в регионе с преимущественно шиитским населением. В том же 1578 году имело место единственное во второй половине XVI века серьезное восстание кызылбашей, когда среди туркменов юго-восточной Малой Азии появился человек, объявивший себя шахом Исмаилом.
Среди первых мятежников «новой волны», привлекших внимание османских властей, был некий Кара-Языджи («Черный писец») Абдулхалим, который попеременно использовался и в государственных силовых структурах, и в свите помощника губернатора одной из провинций. Лишившись работы, когда его хозяина сместили с должности, он вступил в шайку бывших ополченцев и вскоре стал их главарем, а его имя упоминалось в связи с целой серией опасных беспорядков, которые имели место в различных частях Малой Азии как раз в тот момент, когда большинство военных находилось на войне в Венгрии. Эти беспорядки заставили многих людей (и христиан и мусульман) бежать в Стамбул. Кара-Языджи давал распоряжения и делал назначения так, словно он был султаном. Одного из своих сторонников он назначил своим великим визирем и так организовал свои вооруженные силы, словно они были войсками Османского государства. Как и другие вожаки, пытавшиеся улучшить свое положение в обществе, он объявил себя потомком шахов и утверждал, что пророк Мухаммед явился ему во сне и даровал ему право повелевать. Губернатор провинции Караман, которому в 1599 году было приказано подавить мятеж Кара-Языджи, вместо этого присоединился к мятежникам. После этого из Стамбула была направлена армия под командованием Синанпашазаде Мехмед-паши, который был сыном покойного великого визиря, грозного Коджи Синан-паши. Мятежники нашли прибежище в городе Урфа (Эдесса), на юго-востоке Малой Азии. После почти двухмесячной осады Урфы Синанпашазаде Мехмед ее снял, договорившись с Кара-Языджи о выдаче его неудачливого союзника, губернатора Карамана, который был доставлен в Стамбул, где его ожидал мучительный конец. Весной 1600 года Синанпашазаде Мехмед, преследуя Кара-Языджи по всей Малой Азии, подошел к городу Амасья. Похоже, от этого мятежника откупились, назначив его губернатором административного района, входившего в состав провинции, носившей имя этого города.
Вскоре Кара-Языджи был переведен на новый пост, в Чорум, а в 1601 году армия под командованием сына Соколлу Мехмеда-паши, Соколлузаде Хасан-паши, разбила армию Кара-Языджи в битве при Элбистане, расположенном юго-восточнее Кайсери, что серьезно подорвало моральный дух мятежников-келали. Вскоре после этого Кара-Языджи умер и руководство мятежниками перешло к его брату, Дели («Безумному») Хасану. Весной 1602 года армия джелали нападала на города северной части центральной Малой Азии и осадила Токат, в котором находился Соколлузаде Хасан. Из своей резиденции в Алеппо венецианский консул в Сирии Винченцо Дандоло докладывал, что Соколлузаде Хасан лишился пяти миллионов золотых монет, обоза и гарема — все это досталось мятежникам джелали. Помимо этого, он лишился и собственной жизни. Дели Хасан и его люди продолжили наступление и взяли в осаду Анкару и другие города, но именно восточные провинции более всего пострадали от разграблений, которые устраивали мятежники. Тем не менее их поддерживали османские подданные всех классов, как, например, брат крымского хана, который надеялся на то, что джелали помогут ему завоевать ханство и самому стать его правителем. Предприняв очередную попытку решить проблему с помощью подкупа, правительство возвело Дели Хасана в ранг паши и назначило его губернатором далекой Боснии.