История Петербурга в городском анекдоте

Сын возвращается домой из школы:

— Папа, я сегодня четверку принес.

Отец, не отрываясь от телевизора:

— Молодец, сынок! Поставь в холодильник.

Напомним, что одним из самых популярных сортов пива, выпускаемого петербургским пивзаводом «Балтика», является «Балтика № 4», или «Четверка», как ее любовно именуют в народе.

Петербург как крупный морской порт на берегу Финского залива с самого начала своего существования обладал всеми признаками европейского портового города. В том числе и отрицательными.

Проституция была неприятной, но неотъемлемой и естественной его принадлежностью. За тысячи лет мировой цивилизации технология спроса и предложения человеческого тела ничуть не изменилась. В Вавилоне ли, в Риме, Париже или Петербурге проституция всегда занимала соответствующее место в социальной иерархии. Отличие состояло разве что в прозвищах, которые с неподдельным изяществом носили служительницы неистребимого культа эроса. В Петербурге они были свои: «Невские ласточки», «Дамы из Гостиного», «Парколенинские промокашки», «Евы с Галерной гавани», «Петровские мочалки», «Невские дешевки», «Лиговские бляди». Носители подобных прозвищ излучали такой яркий спектр петербургской топонимики, что по ним можно было легко изучить географию города. Понятно, что фольклор не ограничивался только присвоением прозвищ. Были на эту тему и анекдоты.

В Петербурге уже начались сельские работы: дамы стали усиленно ЖАТЬ руки и КОСИТЬ глазом.

Пристала на Лиговке брюнетка. Через час будет считать мои деньги своей собственностью.

– Можно ли совершить половой акт на Невском проспекте?

— Нет, потому что будет много советчиков.

В 1901 г. на углу Невского проспекта и современной улицы Восстания была открыта гостиница «Эрмитаж». Затем она была переименована в «Отель дю Норд». Но вскоре и это название было переведено на русский язык — гостиница стала называться «Северной». Такой каскад переименований родил соответствующий анекдот о разочарованиях, частенько постигавших питерских камелий:

— Никому из этих мерзавцев мужчин нельзя верить: говорил, что его можно найти в Отель дю Норд, а оказался в Северной гостинице.

Надо сказать, что к созданию репутации Петербурга как города свободной и доступной любви невольно приложила свою руку и природа. Долгая мрачная холодная зима и затяжная весна в конце мая в Питере сменяется коротким и ярким летом с удивительным явлением прозрачных белых ночей. Люди, сбрасывая с себя тяжелые зимние одежды, стремительно высвобождают все свои эмоции и чувства. Понятно, что, по закону отражения, душевное обнажение порождает и свою обратную сторону — обнажение телесное. Для многих это не более чем метафора, и обнажение ограничивается легкими летними одеждами. Но некоторые представительницы слабого пола понимают это буквально и скидывают с себя буквально все… по первому требованию клиента. Так петербургские белые ночи стали неким сомнительным символом городской проституции.

«Армянское радио» спросили:

— Что будет, если у всех блядей в стране начнут светиться глаза?

— Везде будут белые ночи, как в Ленинграде.

«Московское радио» задало своим провинциальным коллегам один вопрос:

— Правда ли, что у всех блядей блестят глаза?

«Армянское радио» отвечать отказалось.

«Одесское радио» сообщило:

— Если бы это было правдой, то в Одессе были бы белые ночи.

Петербургское радио обиделось:

— Просим без намеков.

Демографические последствия сексуальной близости понятны. Однако с этим далеко не все в Петербурге желали мириться. В середине XIX в. в Петербурге появилась поговорка, сначала в «рижском» варианте, а затем, с появлением железной дороги между Москвой и Петербургом, и в «московском»: «Съездить в Ригу» или «Съездить в Москву». Справедливости ради надо сказать, что ни Москва, ни Рига прямого отношения к смыслу этой изощренной фразеологической конструкции не имеют. Эта фраза типично петербургская, и родилась она среди прекрасной половины населения Северной столицы.

Речной и морской пассажирский транспорт играл заметную роль в повседневной жизни старого Петербурга. Первыми средствами сообщения между многочисленными островами дельты Невы были паромные или лодочные переправы. Развивалось и пароходное сообщение. В XIX в. особенно любили петербуржцы морские путешествия в Кронштадт. Постепенно пассажирские суда овладели всей территорией Финского залива. Регулярное сообщение было налажено с Ригой. Путешествие по морю оказывалось гораздо дешевле железнодорожного и поэтому пользовалось большой популярностью у населения. Но ходить на убогих каботажных суденышках было небезопасно. Пассажиров укачивало. Их постоянно тошнило. Родилась даже пословица: «В Ригу хочется» или «Съездить в Ригу», то есть хочется рвать, вытошнить, от слова «рыгать». Название города Риги в этом смысле стало просто удобным эвфемизмом, более благозвучным, чем кажущееся вульгарным слово «рыгать».

Со временем появился и второй смысл этой идиомы. Иносказательно «Съездить в Ригу» означало тошноту во время известных физиологических изменений женского организма в связи с беременностью. Таким витиеватым образом в целомудренном XIX в. беременные женщины сообщали окружающим о своем новом состоянии.

Но как только наладилось более или менее регулярное железнодорожное сообщение с Москвой, петербургские красавицы тут же поменяли географические ориентиры. Дело в том, что количество дней, необходимых для тайного избавления от нежелательной беременности, совпадало со временем, вполне достаточным для деловой поездки в Москву и возвращения обратно. Таким образом, можно было легко сослаться на необходимость рабочего короткого путешествия и, не вызывая досужего любопытства, никуда не выезжая из Петербурга, благополучно уладить все вопросы собственного физического состояния. Эвфемизм «Съездить в Москву» превратился в удобный предлог для вынужденного исчезновения из глаз докучливых доброжелателей. Остается только сожалеть, что, если верить фольклору, не все заканчивалось благополучно.

— Вы слышали, вчера девушка кинулась в воду?

— Она была в меланхолии?

— Нет, она была в Москве.

Многочисленные попытки борьбы с пьянством и проституцией никаких серьезных результатов не давали. В отчаянье власти прибегали то к одним мерам, то к другим. Так, в социалистическом Ленинграде возникла целая сеть уникальных исправительных учреждений — вытрезвителей. В них методами советских тюрем и психушек пытались привести в чувство подобранных на улицах пьяных. Но и они, как этого и следовало ожидать, ничего, кроме озлобления и ненависти пьющего населения к органам правопорядка, не давали.

Раннее утро. На набережную Фонтанки у Чернышева моста из вытрезвителя выходит мужик. Небритый. Помятый. Побитый. Глядит — у парапета мальчик с удочкой.

— Дай, — говорит мужик, — и мне попробовать.

Мальчик боязливо протягивает мужику снасти. Тот закидывает леску и неожиданно вылавливает… золотую рыбку.

— Не губи меня человек, я исполню любое твое желание.

Удивился мужик, однако ответил скоро:

— Хочу, чтобы по всей Фонтанке плыли гробы с ментами.

— Но ведь среди милиционеров есть и хорошие, — осторожно вставил мальчик.

Мужик снова задумался.

— А хорошие, — задумчиво проговорил он, — пусть плывут в хороших гробах.

Формально милиция как организация, обеспечивающая охрану общественного порядка в городе и борьбу с преступностью, стала правопреемницей городской полиции. Функции и той и другой целиком совпадали. Напомним, что в 1718 г. в Петербурге была впервые создана Главная полицмейстерская канцелярия, а в 1917-м постановлением Петросовета образована городская рабочая милиция. В остальном — все то же.