История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
Шрифт:
Новая власть приобретается иногда добродетелью, когда доблестный муж водворяет новые порядки и через это становится главою государства. Достигнуть подобной власти трудно, но удержать ее легко, ибо здесь мало внутренних врагов. Трудность же приобретения состоит главным образом в том, что люди неохотно подчиняются новым порядкам. Народ вообще бывает непостоянен: можно убедить его в известной мысли, но нелегко удержать его в этом убеждении. Поэтому нововводитель всегда должен запасаться собственными средствами и оружием; когда перестают ему верить, он должен заставить себе верить силою.
Совершенно иное положение тех, которые становятся князьями случайно или посредством чужой помощи. Им власть достается легко, но как скоро они достигли вершины могущества, начинаются бесчисленные затруднения. Обыкновенно эти люди не умеют держаться на своем месте, потому что они к этому не приготовлены, да к тому же не имеют ни друзей, ни опоры. Однако и в этом случае разумный человек может достигнуть великих результатов. Образцом такого мудрого и доблестного мужа Макиавелли выставляет знаменитого Цезаря Борджиа и утверждает, что нельзя дать новому князю лучшего совета, как следовать примеру герцога. Затем он рассказывает, как Борджиа притворялся другом своих врагов, чтобы вернее их погубить, как он заманивал соперников под предлогом совещаний и потом убивал их, как он из предосторожности
По-видимому, Макиавелли даже не считает этих дел безнравственными, ибо он под особою рубрикою ставит тех, которые приобрели власть злодеяниями. «Нельзя назвать это доблестью, — говорит он, — когда человек убивает своих сограждан, предает друзей, не имеет ни правды, ни благочестия, ни религии; этими способами можно приобрести власть, но не славу». Однако, прибавляет он, и подобное правление может утвердиться; все зависит от хорошего или дурного употребления жестокости. Кому нужно совершить злодейства, тот должен сделать это разом, чтобы не оставлять народ в постоянном опасении. Если жестокости продолжаются или даже усиливаются, то князю нет возможности удержаться: каждый боится за себя, и наконец все соединяются против тирана.
Что касается для приобретения власти волею сограждан, то это делается также двояким путем: или с помощью вельможей, или с помощью народа, ибо на эти две части разделяется каждое государство. В первом случае труднее удержать правление, ибо князь имеет много соперников. Вельможи всегда хотят властвовать, а народ желает только, чтобы его не притесняли. Поэтому всякий правитель должен опираться на массу, не только тот, который достиг власти помощью народа, но и тот, который приобрел ее поддержкою вельможей. Князь, которого не любит народ, не имеет прибежища в несчастии.
Макиавелли упоминает и о духовных княжествах, но говорит, что так как они держатся помощью Бога, то человеку было бы слишком смело об них рассуждать.
Рассмотревши таким образом отдельные виды княжеств, Макиавелли переходит к правилам общим для всех. Главные основы всех государств, говорит он, как новых, так и старых, суть хорошие законы и хорошее войско; но так как законы бессильны без войска, а там, где есть хорошее войско, должны быть и хорошие законы, то прежде всего следует говорить о войске. Макиавелли различает войско собственное, наемное и союзное. Первому он отдает решительное предпочтение перед другими. Наемное войско служит только из денег, а потому не может иметь ни любви к отечеству, ни преданности князю. На него никогда нельзя полагаться. Еще опаснее союзники, которые в случае победы сами становятся властителями. Мудрый князь всегда должен опираться на собственное войско, поэтому главная его забота должна быть устремлена на военное дело. Кто пренебрегает военным ремеслом, тот всегда рискует лишиться власти. Он не уважаем солдатами, а потому не может и доверяться им.
За военною силою следуют гражданские средства. Здесь, говорит Макиавелли, надобно иметь в виду не воображаемые государства, а действительный порядок вещей, не то, что должно быть, а то, что есть; иначе князь неизбежно идет к падению. Кто хочет поступать всегда добродетельно, тот должен погибнуть среди стольких людей, которые держатся совершенно иных правил. С этой точки зрения Макиавелли рассуждает о качествах, приличных правителю. Князь должен быть скорее скуп, нежели щедр, ибо щедростью всем не угодишь, и окончательно она обращается в тяжесть для народа, из которого извлекаются деньги; тогда как скупость обогащает казну, не обременяя подданных. Князь должен скорее стремиться к тому, чтобы его боялись, нежели чтобы его любили, ибо на любовь полагаться нельзя, по непостоянству человеческого рода. Люди более склонны оскорблять того, кого любят, нежели того, кого боятся, ибо страх — постоянное чувство, которое никогда не оставляет человека, а любовь уступает место другим влечениям. Однако важнее всего, чтобы князь не был ненавидим и не наживал себе внутренних врагов. Поэтому он должен воздерживаться как от имущества, так и от жен своих подданных. Такого рода посягательства более всего возбуждают негодование и вооружают людей против правителя. Слово свое князь должен держать только тогда, когда это ему выгодно; иначе он всегда будет обманут коварными людьми. Вообще, в лице князя человек должен соединяться с зверем. Он должен иметь силу льва и хитрость лисицы. Надобно принять за правило, что в особенности новый князь для сохранения власти часто принужден действовать противно всякой правде, всякому милосердию, всякому человеколюбию и всякой религии. С виду князь должен казаться украшенным всеми добродетелями, но он всегда должен быть готов поступать совершенно иначе.
Макиавелли дает советы и относительно выбора людей, ибо это первый признак, по которому распознается ум правителя. Мудрый князь имеет и мудрых советников. В особенности он должен избегать льстецов, язвы придворной жизни, и окружать себя людьми, которые бы откровенно высказывали ему правду, когда он их спрашивает. В заключение Макиавелли обращается с великолепным воззванием к Лоренцо Медичи, увещевая его освободить Италию, томящуюся под игом варваров.
Сочинения Макиавелли сделались настольною книгою правителей XVI и XVII столетий. Разноречащие мнения о нем и толкования на него составляют целую обширную литературу. Всех поражают, с одной стороны, его громадный ум и талант, с другой, то отсутствие нравственных правил, которое кидается у него в глаза. Имя его сделалось символом политического коварства. Действительно, от этого упрека невозможно его оградить, но извинение лежит отчасти в общих требованиях политики, отчасти в характере той среды, в которой жил и действовал Макиавелли.
Политику невозможно подвести под точку зрения безусловной нравственности, точно так же как нельзя приложить к государству начал абсолютного права. Над тем и другим господствует высшая цель политической жизни — общее благо. Эта цель сама по себе есть начало нравственное, но она не всегда может быть достигнута безукоризненными средствами. От частного человека можно требовать, чтобы поступки его были безупречны, ибо цель, которую он себе полагает, личное счастье, не есть непременная и необходимая, она должна подчиняться высшим требованиям. Частный человек должен жертвовать своим счастьем своему нравственному достоинству. Но благоденствие народа невозможно приносить в жертву абсолютной строгости нравственных правил. В политике верховный закон есть общее благо (salus populi suprema lex); для спасения народа приходится иногда жертвовать всем. Правитель не может и уклоняться от деятельности, он обязан управлять государством, избирая тот путь, который возможен. А так как цель непременно должна быть достигнута, то извинительно в случае крайности употреблять и такие средства, которые не оправдываются нравственностью. Здесь является столкновение
двух начал, при котором нравственный закон не может иметь притязания на безусловное владычество.Однако, с другой стороны, невозможно относиться к нему совершенно равнодушно, как делал Макиавелли. Нравственное начало должно быть по возможности соблюдаемо и в политике. Это тем более необходимо, что оно и здесь является силою, ибо люди имеют к нему доверие и уважение. Нравственные поступки притягивают людей, безнравственные их отталкивают. Но эта сила далеко не всегда имеет одинаковое значение. В обществе грубом, развращенном или расшатавшемся на своих основах нравственные начала мало действуют на массу. Тут слишком часто бывает необходимо прибегать к хитрости и к насилию, чтобы достигнуть политической цели. Неразборчивое употребление средств нередко составляет условие успеха. В этом отношении Макиавелли был вполне сыном своего века. Во всех европейских государствах борьба королевской власти со средневековым порядком сопровождалась безобразными явлениями. Надобно было смирять отдельные лица, приобретшие чрезмерное могущество, и подавлять частные права и интересы, господствовавшие в раздробленном обществе. Первою потребностью был выход из анархии и установление государственного порядка какими бы то ни было средствами. Между тем ни одна из европейских стран не представляла такой страшной картины, как Италия в начале XVI века. Усеянная мелкими тиранами и изнемогающими республиками, сделавшись поприщем для властолюбия иноземцев, она искала какого-нибудь исхода из безотрадного положения и не находила. Макиавелли жил в этой среде и отражал на себе ее стремления и недостатки. Привыкший видеть кругом себя беспрерывные насилия, обманы и злодейства, он перестал ими возмущаться и хотел по крайней мере обратить их на благую цель, а эту цель указывал ему пламенный его патриотизм, которым он возвышался над современниками и который составляет в нем самую отрадную черту. Дальнейшее развитие истории дало нравственному началу несравненно большее значение, нежели оно имело в XVI веке. И теперь еще нельзя требовать от государственных людей безусловной нравственности в преследовании политических целей, но теперь невозможно уже совершенное равнодушие к ужаснейшим преступлениям, какое мы видим у Макиавелли. Общественное чувство возмущается против этого. В наше время в Италии великий государственный человек предположил себе ту же цель, к которой стремился Макиавелли, но средства у него были иные. В окрепшем народе он взывал к началу свободы, к общественному мнению и совершил свое дело, не прибегая к злодеяниям и сохранив уважение современников.
Однако уже в XVI веке мнения Макиавелли встретили сильный протест. Нравственное начало, как высший закон человека, всегда присуще человеческим обществам. Особенно оно не могло быть забыто у христианских народов. Затемненное временно, оно скоро выступило наружу и заняло подобающее ему место в общественном сознании. Главный толчок этому движению дала Реформация.
2. Реформаторы и католики
Реформация содействовала развитию начал права и политики как своим учением, так и вызванною ею борьбою. Эпоха Возрождения дала мысли и жизни совершенно светское направление, сама Католическая церковь погрузилась в мирские интересы и преследовала житейские цели. С появлением нового христианского учения религиозный элемент опять выступил на первый план, а с ним вместе и начало нравственного закона, которое сделалось исходною точкою для новых юридических и политических теорий. С другой стороны, Реформация появилась под знаменем свободы, которую она внесла в область религии. Вспыхнувшая затем борьба дала этому началу еще большее значение, ибо протестанты опирались на него против князей, которые отказывали им в свободном исповедании веры. Со своей стороны, в противоположность реформаторам, взывавшим к свободе, католики, представители старого порядка, явились хранителями закона: они с новою силою стали разрабатывать это начало и основанные на нем учения, опираясь на средневековых схоластиков. Но как в средние века теории нравственного закона соединялись нередко с демократическим направлением, так было и в XVI столетии. Против князей, склонявшихся на сторону протестантов, католические писатели и проповедники доводили демократические начала до самых крайних пределов, нисколько не уступая в этом отношении реформаторам. Таким образом, обе стороны являлись попеременно поборниками закона и свободы, смотря по требованиям разгоревшейся между ними борьбы.
Историческая роль и направление католицизма известны нам из предыдущего. Но протестантизм, как новое явление в истории, требует более обстоятельной характеристики. Мы должны рассмотреть общее его значение, прежде нежели перейдем к изложению возникшей из него политической литературы.
Протестантизм носил начало свободы в самых своих основах. Он исходил из отрицания утвердившегося веками порядка, установленных законов, существующих властей, преемственного предания церкви. Все это заменялось личным отношением человека к Богу. «По какому праву, — писал Лютер, — полагает нам папа законы? Кто дал ему власть поработить свободу, сообщенную нам крещением?.. Я говорю: ни папа, ни епископ, ни какой бы то ни было человек не имеет права установить хотя единую букву над христианином, если не будет на то его собственного согласия; что делается иначе, делается в тираническом духе» [182] . В другом месте он восклицает: «Свободны, свободны, свободны мы хотим и должны быть во всем, что вне Писания» [183] . С первых же пор Лютер выступил против католицизма с проповедью христианской свободы, которая, по его мнению, состоит в избавлении верующего от всякого религиозного закона, от всяких обрядов, от необходимости каких бы то ни было дел. Христианин спасается единственно верою в Христа, а не исполнением закона, даже не любовью, которая, по словам апостола Павла, есть исполнение закона. Это учение составляет краеугольный камень протестантизма. Христос, по теории реформаторов, умер за нас и взял на себя наши грехи. Кто в него верит, тот спасен, более ничего не требуется. Верою мы усвояем себе благодать Божию, соединяемся непосредственно с Христом и живем его жизнью. Собственные же дела человека не только излишни, но и совершенно ничтожны. Мы оправдываемся заслугами Христа, а не своими. Требование дел и исполнения закона для вечного спасения изобретено духовенством, чтобы подчинить человека внешней дисциплине и постоянно держать его под своею властью. В руках духовенства отпущение грехов, обещанное людям как дар за веру в Христа, обратилось в торговлю и в орудие тирании.
182
De Babylonica captivitate ecclesiae. Эту и следующие цитаты я заимствую у Гизелера. См.: Gieseler. Lehrbuch der Kirchengeschichte. 1840. III, i. С 77.
183
Ответ Генриху VIII: Walch. XIX. 333: Gieseler. Lehrbuch der Kirchengeschichte. III, ii. С 132.